Глава 7

Не считая перерыва на обед, Филипп повсюду сопровождал меня. Он появлялся с утра, а потом вечером, когда заканчивался рабочий день. Каждый раз его приход в подвал вызывал всеобщее падение ниц, кроме меня. Даже под страхом расстрела я бы не стала этого делать. Собственно, никто от меня этого и не требовал, разве что Ивана. Она затаила на меня злобу. Скорее всего, началось все с моего появления здесь. Уж больно не понравилась я ей, видно. Только придирки с каждым днем становились все более очевидными. Во-первых, мне повысили план, хотя я и с прежним еле справлялась. Теперь я должна была крутить трубочек на пятьдесят больше в смену. Помимо этого, Ивана постоянно отвлекала меня разовыми поручениями. При этом план на день не урезался, я должна была успевать выполнять все. Спасибо Светлане, которая тайком помогала мне, иначе наказывали бы меня почти каждый день. А замечаний уже накопилось два за невыполнение плана, и я с ужасом думала, что последует за третьим, которое, наверное, сегодня и получу.

С самого утра Ивана отправила меня на кухню, на разделку мяса и заготовку его впрок. Как я поняла, мясо у них тут поступало в очень ограниченном количестве. Каждый кусочек его ценился на вес золота. В ход шло все, даже прожилки. Процесс разделывания туши превращался в трудоемкую работу. Меня как раз и поставили на отделение жил от мяса. Даже острым ножом делать это было тяжело и долго, что особенно волновало меня. Вряд ли Светлана успеет накрутить много трубочек за меня, у нее и свой план не маленький.

В правоте своих опасений я убедилась, когда, спустя полдня на кухне, вернулась в подвал. Светлана тайком сунула мне небольшую горстку палочек и виновато прошептала:

— Больше не смогла, извини. Ивана мне еще повысила план…

Значит, нашу хитрость она раскусила, старая змеюка. Теперь еще и Светлана из-за меня пострадает.

— А что за наказания тут за три замечания? — так же шепотом спросила я у нее.

Светлана бросила на меня испуганный взгляд и, делая вид, что занята работой, быстро проговорила:

— Если сможешь, приходи сегодня ко мне. Только так, чтобы никто не заметил. Расскажу.

Конец смены был предсказуем. Когда все собрались, чтобы покинуть подвал, ко мне подошла Ивана и торжественно громко объявила:

— За невыполнение дневного плана ты получаешь третье предупреждение!

Среди женщин появилось движение, и я поймала на себе несколько сочувственных взглядов. Впрочем, остальные смотрели с плохо скрываемым злорадством. На уродливом лице змеюки тоже появилась ехидная усмешка. Светлана выглядела расстроенной и виноватой, хотя ее-то я точно ни в чем не винила.

Если Ивана думала, что я забьюсь в истерике от ее сообщения, то очень сильно ошиблась. С гордо поднятой головой я первая покинула подвал.

Филипп ждал меня в холле, и я с удовлетворением и даже злорадством подметила, как все повалились на колени при виде его. Он даже не посмотрел на горстку уродливых созданий, молча развернулся и пошел вперед, подразумевая, что я последую за ним.

По пути домой меня не покидали мысли, зачем он так возится со мной, чего опасается? Очередного ночного покушения? Так я не собираюсь больше шляться по коридору по ночам, кто бы там меня ни призывал и чьим бы голосом. Боится, что сбегу? Так сам сказал, что это невозможно. Тогда, зачем? Из жалости? Нужна она мне больно!

— Я получила третье замечание, — сообщила будничным тоном, когда мы остановились у двери в мою комнату. Каждый вечер Филипп провожал меня, но внутрь не заходил. Через какое-то время возвращался, чтобы вести меня на вечернее обследование.

Филипп дернулся, как от удара, и испуганно взглянул на меня. Я старалась стоять прямо и смотреть ему в глаза, хоть постепенно от его вида страх заползал в душу. Впервые я так явно испугалась предстоящего наказания.

Я наблюдала, как он пытается взять себя в руки, и видела, что получается это с трудом.

— Переодевайся, я скоро вернусь, — наконец проговорил он. Потом развернулся и быстро зашагал по коридору.

Неизвестно почему мне вдруг стало так грустно и одиноко, хоть реви белугой. Сейчас бы посидеть с Раей на ее кухне, поболтать, посплетничать… А вместо этого я тут, еле держусь на ногах от усталости, пальцы на руках горят, как будто я ошпарила их кипятком, все тело ломит, словно мне исполнилось сто лет.

Внезапно стало так жалко себя, что я разрыдалась. Только сейчас я осознала, как много значит свобода. Да, я похоронила единственного родного человека, горевала по нему, но я была свободна. Делала, что хотела, ходила, куда желала, ела, когда и что вздумается. А тут… Тут я почти не ем, сплю мало, ничего, кроме подвала, кабинета врача и своей комнаты не вижу. А как я соскучилась по дневному свету, одному Богу известно! Как же случилось так, что я разом потеряла свою жизнь, не умерев при этом?

Я плакала, уткнувшись в подушку, пока не сообразила, что сейчас явится Филипп, чтобы вести меня к врачу. Едва успела переодеться, как он распахнул дверь. В последнее время он даже не переступал порог моей комнаты, молча открывал дверь и ждал, когда я выйду в коридор.

Его лицо не выражало никаких эмоций, сплошное равнодушие. Как обычно молча мы проследовали в медпункт. Единственная светлая отдушина в череде серых будней — общение с Алексеем. Каких-то десять минут дружеской беседы, а какой заряд бодрости они мне внушали. Я, как ребенок, радовалась этим походам. Алексей был единственным приятным человеком из всех, с кем мне приходилось здесь общаться.

— Как дела? — весело спросил он, но сразу погрустнел, видно, заметив следы недавних слез на моем лице. — Что-то случилось? — озабоченно поинтересовался.

— Да, ничего особенного, — отмахнулась я. Не хотелось расстраивать его. — Просто взгрустнулось, вот и решила пореветь. Еще и предупреждение третье получила.

— Третье?! — взволнованно спросил он, и я почувствовала, как задрожали его руки, когда он помогал мне забираться в капсулу.

— Как всегда, не выполнила план. Теперь меня накажут, да? — прикинулась я наивной дурочкой.

Алексей молчал, украдкой бросая взгляды на дверь. Потом, понизив голос, быстро проговорил:

— Ты же знаешь, что за три предупреждения полагается наказание. Только это…

Он замолчал, а я потребовала:

— Что это? Леша, скажи, что это за наказание?

— Я не могу тебе сказать, — понурил он голову. — Но, я могу попытаться уговорить их смягчить наказание. Точно! Я поговорю с ним! Он должен понять…

Он взволнованно заходил по комнате, как будто забыв, что я тоже тут. Потом опомнился и подбежал ко мне.

— Я поговорю с ним, — посмотрел он на меня проникновенно, прикрепляя проводки к моей голове. — Я объясню ему, что ты еще не готова, что с тобой нельзя так…

— Как?! — выкрикнула я и тут же испугалась, что мой крик может быть слышен в приемной.

Алексей вздрогнул и быстро захлопнул капсулу, видимо опасаясь, что я не перестану кричать.

На этот раз прием закончился быстрее обычного. Алексей был до крайности озабочен, когда помогал мне выбираться из капсулы, и даже не пытался заговорить, как мы это делали всегда. Мне пришлось покинуть его кабинет, когда поняла, что он больше ничего не скажет. Правда, он вышел со мной в приемную и обратился к Филиппу:

— Можно мне с вами поговорить, господин? — его речь сопровождалась учтивым поклоном.

— Жди здесь! — приказал Филипп и проследовал в кабинет за врачом.

Я осталась в тишине и одиночестве. Господин? Почему его все так называют? Какой вес он тут имеет? Явно немалый… Тогда вообще не понятно, почему он лично возится со мной.

Я подкралась к двери, в надежде хоть что-то подслушать. Говорили очень тихо, и до меня долетали обрывки фраз, из которых я мало что понимала.

— … мозг воспален… потрясением… не выдержит, — выхватила я из взволнованной речи Алексея.

— Не тебе решать! — строго произнес Филипп.

— … постепенно… сразу… время…

Алексей говорил слишком тихо. Я ничего не понимала из отдельных слов, что удавалось разобрать. Молила, чтобы он заговорил погромче, чтобы хоть что-то узнать.

От двери успела отскочить вовремя, заслышав шаги. Через мгновение из кабинета вышел Филипп, и его лицо ничего хорошего не предвещало.

На этот раз он схватил меня за руку, не обращая внимания на гримасу боли на моем лице, и поволок за собой. Воспаленные пальцы нещадно жгло, и в какой-то момент я не выдержала и застонала, а потом вырвала свою руку из его.

— Что?! — почти закричал он на меня, резко остановившись.

— Ничего?! — прокричала я в ответ. — Пальцы болят, а ты хватаешься…

Тогда, он молча развернулся и продолжил путь. На этот раз он зашел со мной в комнату.

— Дай руки! — потребовал он, закрыв за нами дверь и не двигаясь дальше.

Я молча протянула ему руки с бордовыми подушечками пальцев. Какое-то время он просто удерживал их в своих, молча разглядывая.

— Какую норму тебе установила Ивана? — наконец спросил он.

— Двести пятьдесят палочек.

Филипп нахмурил брови, но ничего не сказал, как я не ждала. Показалось мне, или в его взгляде на самом деле мелькнуло подобие нежности, когда он обхватил мои руки своими, чтобы лечить привычным способом? Наверное, я умудрилась к нему привыкнуть, раз прикосновение не было противно. Напротив, его горячие ладони приятно согревали, жжение в пальцах не доставляло дискомфорта. Я даже немного разочаровалась, когда он выпустил мои руки.

— Послушай… — куда подевалась его уверенность в себе? Почему заговорил таким странным голосом? — Завтра ты предстанешь перед советом колонии. Избежать наказания не получится, но я попробую… смягчить его.

— И ты не расскажешь, в чем состоит наказание? — это было лишь наполовину вопросом. Прозвучало, как утверждение.

— Завтра ты все узнаешь. А сейчас ложись спать и ни о чем не думай.

Ага! Сейчас прям! Все брошу и завалюсь спать! У меня еще есть дело.

Я подождала какое-то время, давая Филиппу возможность уйти как можно дальше, и тоже выскользнула за дверь. Прокралась к двери Светланы и нырнула внутрь. Она ждала меня и сразу же прижала палец к губам:

— Тссс, пока молчи, — схватила меня за руку и потянула вглубь комнаты. — Теперь можем говорить, только тихонько.

Комната Светланы в точности копировала мою, с той лишь разницей, что над кроватью был натянут балдахин. Интересно, почему мне не устроили такой же? Чтобы моя и без того подневольная жизнь стала и вовсе прозрачной? Усмехнулась собственной мысли, а Светлана сердито зыркнула на меня.

— Смешно ей! Я тут вся от страха обтряслась, а она… Конечно, у меня же нет такого покровителя.

— Это ты о чем? О Филиппе что ли? — не сразу поняла я.

— Да ты его еще и Филиппом зовешь? Хорошенькие дела… Для нас он господин, — она сердито надула губы.

— Свет, не дуйся. Лучше расскажи мне все про наказание.

Ох, не понравился мне ее взгляд в тот момент, какой-то тяжелый и чересчур сочувственный.

— Не знаю, с чего лучше начать, — нехотя промямлила она.

— Начни уже с чего-нибудь. Начни с самого главного! — прикрикнула я, а она схватилась за рот и испуганно взглянула на дверь.

— Чего орешь, ненормальная? Ладно, слушай, — она уселась поудобнее. — Ты же видела всех этих женщин, что работают вместе с нами? — она испытующе посмотрела на меня. Я сочла нужным кивнуть. — Думаешь, они всегда были такими уродливыми?

— А разве нет?

Я думала, что они родились такими, и их сослали в подвал, чтобы не портить картину, когда кругом все такие красавцы.

— Ничего подобного! — горячо возразила Светлана, когда я высказала свою мысль вслух. — Не могут же мужчины рождаться красавцами, а женщины уродинами. Это было бы чересчур даже для нас. Их выжали, понимаешь? А потом выкинули, как ненужный хлам.

— Как выжали? — я не понимала ровным счетом ничего.

— Я и сама толком ничего не знаю. В подробности посвящаются только в верхушке и те, кто приближен к ним. Знаю только, что женщина в колониях что-то типа подопытных кроликов, на них ставят опыты или еще что-то… Они высасывают из них все соки, и это превращает их в уродин.

— Но зачем? — я была потрясена подобной жестокостью.

— Не знаю, — чуть не плача воскликнула Светлана, забыв об осторожности. — Это покрыто тайной. С рождения нам вдалбливают мысль, что это великая тайна, что обсуждать это между собой нельзя. Кроме того, такое преображение, — она поморщилась, — считается почетным.

— Как почетным? Почему же тогда они трудятся в подвалах, словно прокаженные?

— Возможно, не все там по принуждению, как мы с тобой. Кто-то соглашается на это добровольно.

— А ты?.. За что тебя туда сослали?

Вот, значит, какая мне уготована участь? Превратиться в уродину? Кто-то планирует ставить на мне опыты? Я потрясенно уставилась в пол, не веря тому, что услышала, пока не поняла, что Светлана продолжает рассказывать.

— … главному…

— Что? Извини, я отвлеклась. Что ты сказала?

— Я сказала, что подошла к самому главному, — недовольно пробурчала она.

— Так это еще не все?

— Ну, всего я тебе и не смогу рассказать, потому что не знаю. Так вот, красивых женщин, как ты понимаешь, у нас очень мало. Все они — собственность совета. Причем отбирают туда самых красивых. Но! — она подняла вверх указательный палец. — Не знаю, что хуже, оказаться уродиной, но свободной, или превратиться в вечную рабыню какого-нибудь выскочки? Меня выбрали в ублажительницы, но, видно, я чем-то не угодила господину, раз он отправил меня сюда, да еще и из колонии выслал, — она злобно скривила лицо.

Я смотрела на Светлану и понимала, что рассказала она мне не все про себя. Собственно, подробности ее личной жизни меня мало интересовали. Гораздо важнее было выяснить, что же ожидает меня завтра.

— Значит, завтра мне предстоит отправиться на опыты?

Так стало грустно, что опять захотелось плакать.

— Честно говоря, я вообще не понимаю, что ты тут делаешь? И зачем тебя приволокли из другого мира? Зачем заставили работать? И почему с тобой возится господин? — Светлана с любопытством принялась меня разглядывать. — Я бы не сказала, что ты — суперкрасавица. Симпатичная, это да, но на роль ублажительницы явно не годишься. Наверное, завтра тебе предстоит пройти через процедуру очищения, а потом посвятить себя почетной миссии женщины, для которой мы все рождаемся…

— Что значит, процедуру очищения?

Слово «очищения» показалось мне страшным.

— Ну… процедура эта не из приятных, но, ничего, потерпишь. Тебя разденут, привяжут к столбу и выставят на всеобщее обозрение верхушки, — равнодушно поясняла Светлана, а на моей голове волосы зашевелились от ужаса. — И тут есть один приятный для тебя момент, — она хитро улыбнулась.

— Какой? — перестав дышать, спросила я.

— Тебя может выкупить кто-нибудь из верхушки, если ты ему понравишься. Хотя… — она опять скептически окинула меня взглядом. — Нет. Вряд ли…

Больше никаких вопросов я задавать не стала. С трудом поблагодарила словоохотливую Светлану и побрела в свою комнату. Лучше бы я умерла вместо Витали, пронеслась в голове мысль. Я не вынесу того, что мне предстоит завтра.

В коридоре, как обычно в это время, было темно до такой степени, что, как только дверь в комнату Светланы захлопнулась, мне пришлось коснуться стенки и идти вдоль нее, считая двери. Моя должна быть восьмая после двери Светланы. Двигаться я старалась бесшумно, и с каждым шагом мне становилось все страшнее. Темнота и раньше не была моим другом, а сейчас так и вовсе мерещилось, что в ней кто-то прячется и следит за мной.

Когда осталось сделать всего пару шагов, на моем пути выросла преграда. Сначала я врезалась в чье-то тело, а потом передо мной засветились два глаза, да так близко, что в первый момент я зажмурилась.

— Филипп? — прошептала я, чувствуя как дрожит голос.

Ну что за шуточки? И что же мне теперь будет за то, что покинула комнату ночью?

Додумать мысль или сказать что-то еще я не успела — горячие губы накрыли мои, а чьи-то руки прижали меня к крепкому телу с твердыми мышцами.

Отвечать на этот безумный поцелуй не собиралась и забилась в руках насильника, кем бы он ни был. Сама себе в этот момент напомнила больную на голову птицу. Впрочем, соображала я настолько плохо, что не понимала уже, что делаю. Молча колотила руками и ногами, куда попадала, лишь бы вырваться из этих тисков. И сразу же обмякла, хватая ртом воздух, когда его руки сомкнулись на моей шее и сжали ее. Голос Филиппа произнес:

— Стой спокойно, иначе удавлю! — и такая угроза в нем слышалась, что я поверила. Да он ненормальный! И несмотря на то, что в последние дни мечтала о смерти, сейчас отчего-то стало настолько страшно, что я невольно подчинилась.

Губы его терзали мои бесконечно долго, силой заставляя отвечать на поцелуй. Руки его шарили по моему телу, и по характерной выпуклости внизу, к которой меня прижимали, я понимала, насколько он возбужден. Мне же становилось все противнее, стоило только осознать, что под его натиском невольно возбуждаюсь сама, ненавидя не только его в этот момент всей душой, но и себя. И когда мысль, что так не должно быть, заполнила собой сознание, вытесняя все остальные мысли, я его ударила. Коленом по той самой выпуклости, вложив в удар все силы. А потом я рванула, когда поняла, что меня не держат и расслышала рядом приглушенный стон.

Забежав в свою комнату, я прижалась к двери спиной, отчетливо понимая, что если он последует за мной, то ждет меня верная смерть. Но секунды текли, а ничего не происходило. Какое-то время я прислушивалась к тишине за дверью, пока не осознала, что на эту ночь меня оставили в покое. Что ждет меня в последующие ночи, боялась даже предположить.