Демон. Чистосердечное признание

Дмитрий взял у дежурного ключи, знаком велев тому оставаться на месте. Он хотел всё сделать сам. Пришла пора для второго раунда.

Он собирался будничным тоном сообщить ей о случившемся и переждать показную истерику здесь в камере. Дать время, минут пять, пока они минуют пару коридоров и лестничный пролёт, чтобы она собралась с силами перед допросом. Сознательно дать ей чувство преимущества, надежду на то, что удастся выкрутиться, иначе она совсем не станет говорить. И так же сознательно раздавить его.

Она проснулась раньше, чем он вошёл. Села и прижала одеяло к груди. Чистые длинные волосы рассыпались по плечам, на концах кокетливо завиваясь колечками. Да, она вымылась. Он сам принёс ей вещи и открыл душ. Голубая пижама с белыми тесёмками. Полосатые пушистые тапочки у кровати. Что ещё может понадобиться в больнице? И огромные глаза, спокойные, возможно, немного любопытные. Злость, так и не выплеснутая, но никуда не ушедшая, горькой желчью поднялась к горлу. Он снова начинал верить и сомневаться в собственной правоте.

Дмитрий схватил девушку за руку и стащил с кровати. Она вскрикнула. Одеяло упало на пол. Она потянулась за ним, но он наступил на угол, оставляя на сером казённом белье чёрный отпечаток подошвы.

Псионник выволок её в коридор. Девушка не успела надеть свои чистенькие мягкие тапочки и семенила за ним босиком, едва поспевая за широкими размашистыми шагами. Вид маленьких, очень маленьких, как у куклы, ступней на старом потёртом линолеуме доставил ему осязаемое эстетическое наслаждение. Должно быть, он извращенец.

Дежурный позволил себе лишь недоумевающий взгляд им вслед. Все знали: когда Демон работает, лучше не мешать. Тем более, он никогда не пересекал черту. По крайней мере, в тех рамках, что отличают человека от животного, его самого от объектов. Хотя некоторые не были в этом так уверены.

В кабинете он швырнул девчонку на диван. Добро пожаловать к великому и ужасному демону. Это тебе не безликие комнатки аналитиков. Нравится? То ли ещё будет!

Ребята оторвались от бумаг, разложенных на столе, но промолчали. Они тоже умеют работать.

– Хочешь знать, к чему привело твоё упрямство? Хочешь? – тихо, словно он не был взбешён, сказал псионник и, выхватив из лотка ещё тёплые фотографии, швырнул ей в лицо. Размашисто. Веером. Чтобы они разлетелись по всему дивану. Чтобы она видела. Чтоб её глаза перебегали от одной картинки к другой и в них медленно проступало понимание.

Он хотел макнуть её в это дерьмо с головой. Измазать в грязи, в которой каждый день копался сам. Сорвать маску, навязанную кад-артом. Слишком часто он сталкивался с истинными лицами, умело спрятанными под личиной камня.

– Нравится?!

Но она, кажется, уже не слышала. Взяла один листок, второй, третий. Руки порхали всё быстрее, собирая в стопку белые и цветные прямоугольники. И, наконец, добрались до последнего, он специально распечатал его крупнее остальных. Её отец, Сергий Артахов, безвольно распластавшийся головой на клавиатуре домашнего компьютера, из ушей и носа текут тоненькие струйки крови, а на мониторе крупными буквами, повторяясь бесчисленное количество раз, короткая надпись:

«Отдайте убийцу!»

Он знал, какой будет её реакция, даже ждал её, чтобы в очередной раз доказать себе, что все убийцы, по сути дела, одинаковые. Неприятие – более трагический вариант на тему «этого не может быть» и «невозможно». Далее – констатация факта – «о боже, какой ужас» и «почему это случилось с ними». Следом – отрицание вины – «я не хотела», «я не знала», «я не могла» и так далее. И завершающий, большой жирный довод в свою пользу – слёзный поток. К этому аргументу прибегали все женщины без исключения.

К этому он был готов, даже допускал развитие небольших творческих импровизаций, не выходящих за рамки остального сценария. Ведь все они одинаковы, не так ли?

Он отвык ошибаться, и это полузабытое чувство ему не нравилось. Оно лишило равновесия, уверенности. И заставило едва ли не возненавидеть ту, что спровоцировала его. Всегда ведь легче обвинять кого-то другого, не так ли?

Девушка отшвырнула в сторону снимки, словно мусор не стоящий внимания. Вскочила и бросилась на него. Отчаянно, по-детски, замолотила кулаками по груди.

– Где они? Что с моими родителями? Они живы? Отвечай, ты… ты… морозильник!

«Какое нелепое, ненастоящее ругательство», – подумал псионник, не двигаясь с места. Она даже больно не смогла ему сделать, дамы обычно предпочитают коготки. А это? Мотылёк, отчаянно бьющийся о стекло.

– Они в больнице, – ответил он.

Она закричала. Негромко, протяжно, словно раненый зверь. Её взгляд наткнулся на стоящий на краю стола телефон.

– Я должна позвонить. – Девушка угрём скользнула к аппарату. – В какой они больнице? Бабушка. Бабушка должна знать, она всегда всё знает, и теперь…

Гош вытащил трубку из рук Лены, когда она уже лихорадочно тыкала в кнопки. Она посмотрела на него, словно впервые заметила, что в комнате есть кто-то ещё. Глаза распахнулись, заблестели слезы.

– Пожалуйста. – Она протянула Гошу руку. – Скажите мне… они… они… он их… стер?

Помощник перевёл на Демона странный взгляд. Что это? Неужели осуждение?

– Неизвестно. Шансы пятьдесят на пятьдесят. Врачи говорят, физическое состояние стабильно, – вместо друга ответил Дмитрий.

Лена обернулась, сделала шаг… и вдруг рухнула перед псионником на колени.

– П-п-прошу вас, защитите их. Они ничего не сделали, пожалуйста, вы должны. – Она плакала, уткнувшись лицом в ладони, такая маленькая, такая беззащитная. – Или… или отпустите меня, пусть он закончит, пусть только больше никого не трогает.

Он сжал руки в кулаки и сунул в карманы. Что же ты, демон? Ведь именно этого ты и добивался. Она сломлена. Почему же так необъяснимо остро хочется присесть рядом, коснуться ладонью пушистых волос, прижать её к себе и наврать, нет, пообещать, что все будет хорошо?

Он выпустил воздух сквозь зубы и отошёл к окну.

– Инцидент зафиксирован, выпустить тебя мы не можем. – Псионник лукавил, такая процедура давно существовала. Не совсем то, что предлагала девушка, но далеко в поле была огорожена поляна. Полигон смерти. Туда выходили те, кто отрицал вину и требовал скорого суда. Возвращались единицы, те, кому по приговору блуждающих была дарована жизнь. Да, он мог бы пойти ей навстречу, но она попросила не по форме. Он зацепился за это несоответствие, потому что знал, что не отпустит эту девушку туда. Не отпустит, пока не разгадает загадку. Есть процедура – есть несоответствие.

– И дать защиту твоим родным не в нашей власти. – Ещё одна полуправда. Нирра Артахова наверняка уже приняла меры, но в таком состоянии, когда страх за родных вытеснил все мысли, девушка не была способна рассуждать логически. Дмитрий выдержал паузу и весомо добавил: – Пока нет официального признания.

Она застонала и замотала головой.

– Без санкции мы не можем вмешиваться. Разве что они сами напишут заявление.

– Почему… почему всё так…

Псионник знал эти обречённые интонации, не важно, какие слова произносятся, важно, что следует за ними.

– Я не знаю, в чем сознаваться! – Её отчаянный затихающий крик, слышали, наверное, и дежурные. – Да придумайте же что-нибудь! В конце концов, есть нераскрытые дела. Скажите… я всё напишу… о чём угодно… всё равно….

Он дёрнулся и, подскочив к девушке, рывком поставил её на ноги. Алиса предупреждающе вскинулась:

– Демон, остановись!

Он, не обращая внимания, схватил эту упрямую мышку за плечи и встряхнул:

– Ты понимаешь, о чем просишь?

– Понимаю. – Она смотрела на него сквозь пелену слёз ясными прозрачными глазами, скользкие влажные дорожки обрисовали на щеках причудливую сетку, губы опухли и подёргивались.

Опять это странно зыбкое чувство, что он не владеет ситуацией. И злость. Злость оказалась сильнее всего остального. Что, хочешь играть до конца? Пожалуйста!

Дмитрий толкнул её на стул, схватил первый попавшийся лист бумаги и, стукнув ладонью по столу, положил перед девушкой.

– Хорошо. Пиши.

Наугад псионник стащил со стеллажа несколько папок и стал просматривать, отбрасывая ненужные. Он понимал, что теперь уже его действия отдают дешёвой театральщиной, но остановиться не мог. Потому что тогда придётся поверить ей… убийце, опять…

– Так, здесь изнасилование, не пойдёт. А для этого нужна физическая сила. Нет. Не то. – Очередное толстое дело в бумажном переплёте полетело на стол. – Вот. Нашёл. Девочка-подросток, замучена и сожжена заживо.

Она написала всё. Не поднимая головы, сгорбившись за столом, как столетняя старуха. Когда он начал перечислять мерзости, вроде отрезанных пальцев и выколотого глаза, девушка не остановилась, лишь покрепче сжала ручку. И не попросила остановиться. Он взял листок, едва она успела поставить число и подпись. Теперь всё. У него есть признание, которое тянет на пожизненный срок.

– Гош, в камеру её, – отрывисто приказал Дмитрий. – В общую.

Но Алиса опередила мужа, мягко вытащила ручку из окаменевших пальцев девушки и, обнимая за плечи, повела к двери.

– Нельзя её в общую, – ответил помощник. – Теперь нельзя, – и кивнул на исписанную бумагу. – Демон…

– Не надо, Гош. Я всё знаю сам. – Он упал на диван. – Пусть Алиса займётся поиском. Отслеживать любые пересечения из списка. Все контакты, все смерти. По любым причинам, будь они хоть тысячу раз естественными. На тебе оперативка, пока по стандартной схеме.

– Зачем? – невесело усмехнулся друг. – У нас есть признание.

– Есть, – согласился Дмитрий и потёр глаза. – Дай мне час.

Разбудили его позднее, видно, впечатлённая Алиса уговорила мужа дать псионнику отдых.

– Демон, подъем, – тряхнул его за плечо Гош. – У Алисы совпадение. Полное. Мы нашли его.