22

Глава 22

Аленка

Вернувшись в тронный зал, Аленка тот час приникла к зеркальцу – как там Иван до нее доберется? Вздыхая смотрела, как он месит пыльными лаптями дорогу, а вот и лапти развалились – дальше шагает  босиком. Аленка едва сдерживала слезы, когда Иван ранил руку или ногу, натыкался на острый сучок или зяб холодными рассветами.  На столике возле трона стыл обед, но ей кусок лез в горло не раньше, чем садился перекусить муж.

А самое удивительное было даже не то, что Иван упорно искал ее, расспрашивал о зеленоглазой красавице всех встречных, самое удивительное было, что за ним оставался  шлейф из улыбок, из добрых дел. Люди улыбались, провожая его до околицы, и желали отыскать пропавшую жену.

Мучительная тоска, разочарование в жизни и страх собственного равнодушия и жестокости уползали  в темноту, стоило ей всмотреться в простые черты его лица, прислушаться к голосу,  принять в своей груди стук его сердца.

Сама Елена Премудрая с какого-то момента почувствовала сродство со своим покинутым мужем. Ей хотелось стать достойной его, рассказать о своих чувствах понятным для его любящего сердца языком, И однажды ее осенило!  Посидев полдня над зеркальцем, царица  позвала  к себе прислужницу. Женщина вошла в тронный зал робко – царица выбиралась отсюда только в опочивальню да в баню, особых услуг не требовала – еду да чистое белье раз в день. И всюду ходила в своем волшебном платье, которое не мыть,  ни чистить не требовалось.

- Вот что  Дарья, принеси ка мне плащ теплый, чать осень уже, и сама приоденься, корзину возьми. Положи в нее мяса копченого, да хлеба каравай, да носки теплые вязаные отыщи. А мне котомку приготовь с зерном. Удивленная прислужница, качая головой, побежала в кладовую.  Через час все было собрано, уложено и две женщины тихими тенями скользнули на окраину столицы.

 Как ни старалась Елена Премудрая, как не использовала мудрые советы волшебной книги, все же были люди, которым жилось в ее царстве несладко.  Вот в такой большой и бестолковый дом одинокой вдовы, и постучались вечером царица и прислужница. Подумав, Аленка загодя накинула на себя легкий морок, но необычные зеленые глаза усиленные магией морок не прикрывал, поэтому в дом вошли молодая  женщина с корзиной и яркоглазая старушка с котомкой. Дом изнутри больше всего напоминал сарай:

- Вечер вам добрый да сытный.

Пожелала старушка глядя на худую заморенную женщину в  оборванном зеленом сарафане и пять светловолосых ребятишек, укутанных в кое-как сметанные тряпки. Дети сидели на вытертых телячьих шкурах прямо на полу – поближе к печке. Печь была странная, больше похожая на очаг, дым шел во все стороны, почти не грея помещение с высоким потолком и большущими окнами,  еле прикрытыми щелястыми ставнями. Детишки молчали испуганно и удивленно, а женщина,  отупевшая от постоянной заботы да работы,  молча смотрела в огонь. Вдруг старуха подскочила к ней и отвесила полноценную оплеуху:

- Ты что это задумала, а? Совсем ума лишилась? Малых пожалей!

- Я их и жалею! Вскинулась тетка, и слезы побежали по худому морщинистому лицу.

- У чужих людей им хоть тепло да сытно будет, а тут что? С голоду помирать, коли кормилец сгинул?

- Дура!

Старуха неожиданно успокоилась, и кивнув товарке принялась выгружать из корзины припасы, оделяя детей. Когда малыши весело зачавкали большими кусками хлеба с мясом,   Дарья  принялась натягивать на синеватые ножки теплые носки, потом постелила  в самом теплом углу свой плащ и ребятишки радостно забились в него как котята и затихли, слушая,  теплый грудной голос, рассказывающий  им сказку. Старуха тем временем подошла к опомнившейся женщине и тихонько сказала:

-Завтра к тебе печник придет, хороший мужик, печку переделает. Потом плотников пришлю, сделают полати и лавки, ставни нормальные и двери. Как все будет готово – пришлю помощницу и харчи, будешь сама с детьми жить, да сирот к себе пускать, всех. Хлеб да дрова не кончатся, пока будешь чужих детей кормить досыта и греть до тепла!

Женщина только кивала, а по лицу струились слезы. Смутившись, Аленка положила на лавку мешок с крупой, выложила на стол остатки мяса и хлеба, а вот деньги оставлять не стала, тут нужна помощь, а не милостыня.

Вернувшись во дворец, она почувствовала себя легче  и уже не стесняясь кликнула слугу, спросила про баню и помывшись и согревшись спокойно уснула в роскошной опочивальне, которую доселе боялась.

Так и повелось с той поры – днем Аленка высматривала в волшебное зеркальце нуждающихся, вдов да сирот, а вечерами накинув морок, бродила с прислужницей по городу. Вдова все наказы старухи с зелеными глазами выполнила, и в доме ее копошилось уже с десяток маленьких детей и двое –трое постарше. Аленка оплатила работу двух молодых девушек желающих скопить на приданое, и сама заглядывала иногда в гости, узнать, не надо ли чего. Уверившись, что тепло и еда в доме будут,  женщина выправилась, похорошела, и стала учить своих подопечных рукоделию, да ведению хозяйства. Постепенно слава об этом доме расползлась по городу, и Елене  Премудрой пришлось купить вдовице корову и козу -  холодной осенней ночью к дверям приюта подкинули младенца, потом еще одного. Конечно, с помощью волшебной книги можно было отыскать матерей, устыдить и  вернуть им детей, но поразмыслив, Аленка порадовалась, что дети живы, и вдова их выкормит, а остальное – не важно.

А Иван все бродил далекими тропками, и каждый вечер перед сном разговаривал с ней вслух. Аленка не признавалась себе самой, но она ждала этих разговоров, вслушивалась в звучание ласковых слов, и не могла заснуть, если Иван шел всю ночь, боясь замерзнуть, или промокнув во время переправы, засыпал, едва  добравшись до лавки.

Василиса

Васька очнулась уже в кровати, как добралась – не помнила, квакнула, потянулась:

- Эх, еще бы поспать!

Но за дверью уже явно шебаршилась Васильевна, приговаривая ласковым до приторности голосочком:

- Иванушка, свет мой, вставай! Солнышко уже высоко, пора к батюшке на почестной пир собираться!

Иван, не просыпаясь, сморщил недовольно нос, и попытался натянуть на голову подушку, на которой с комфортом расположилась Васька.

- Эй, ты чего!

Лягушка, возмущенно вопя, скатилась парнишке холодным пузиком на голую кожу  нагревшейся со сна подмышки.

- Аааа, завопил просыпаясь Иван, отшвыривая Ваську в угол.

- Дурень! Синяков наставишь, как я на пир пойду!

 Услышав шум, в опочивальню вломилась Васильевна, готовая спасать ненаглядного Иванушку. Увидев бабку с кочергой наперевес, ушибленная лягушка принялась хохотать до икоты, и потом, когда все успокоились,  еще время от времени побулькивала, вгоняя старуху и муженька в краску.

Сытыми на царский пир являться не принято, а потому голодному Ивану достался лишь ковшичек кваса, после чего собравшиеся учителя и девки принялись его наряжать на царский пир. Увидев этот балаган, Васька поспешно забилась в уголок, и поклялась, что никого кроме Васильевны и близко к себе не подпустит.

Наконец часа через два  нарядный Иван в нежно лазоревом кафтане отбыл во дворец. Васька только головой покачала, в такой одежде парень выглядел совсем юным, как бы она в своем темном платье не стала рядом с ним вдовицей  выглядеть, однако пришла пора и ей сбрасывать лягушачью шкурку. Васильевна уже заглянула в опочивальню и доложила, что колымага, чисто вымытая,  у крыльца стоит, стрельцу шкалик поднесли – молчать будет и во дворец свезет. Кивнув, и дождавшись пока ключница выйдет за украшениями Васька сбросила лягушачью кожу и всмотрелась в  небольшое зеркальце, оставшееся на столе. Вот и хорошо одета, а все же, как то не празднично, недовольно взмахнув длинными, до пола рукавами Василиса отвернулась от зеркальца и увидела, как у ключницы вытаращились глаза:

- Ох, какая красавица! Ох какая !

Васька даже оглянулась в недоумении:

- Кого это Васильевна нахваливает?

- Вот сейчас еще каменьев добавим – и сам царь- батюшка глаз не отведет!

Чуточку, испугавшись, Васька опять глянула в зеркальце – и замерла:  она опять преобразилась!  Скромное по дворцовым меркам болотно- зеленое платье сменилось ярко – лазоревым, бархатным, в тон кафтану  Ивана. Нижнее платье стало белоснежным, но не блестящим, а матовым, и по нему  змеились серебристые узоры кое-где усиленные мелкими жемчужинами. Резной  венец на голове, напоминающий вычурным краем снежинку, тоже был серебряным, жемчуг и аквамарины перемигивались блеском с эмалевыми вставками. Тяжелые браслеты  и кольца мерцали то бирюзой, то агатом, а легкие серебряные ниточки – серьги украшались лишь двумя жемчужинками – на мочке и почти на плече. Вздохнув восхищенно, Васька полюбовалась собой в зеркальце, оправила серебристую фату почти до пола, и чинно отправилась к карете не обращая внимания на причитания Васильевны: что –де камней маловато, и пояс шелковый, а надо бы золотой, и вместо красных сапог белые туфельки, а это не по чину, непорядок! Но в ворчании старой няньки слышалось столько восхищения, что Васька все их воспринимала как комплименты.