Мой противник оказался очень быстрым, как и предвидела, даже быстрее, и от первого удара я ушла, надо сказать, с трудом и то не полностью. Чиркнуть костяшкой по скуле он все же успел. От следующих я уклонялась гораздо успешнее, но слегка зацепить Рамосу меня, однако, удавалось. Засранец явно не был рядовым боевиком в банде с такими вот «рабочими» качествами. К тому же что это, на хрен, за приказ: «одни только нападают – другие защищаются»? Кто так дерется, ну реально? Если защита слишком долго остается пассивной, она теряет свою эффективность и является гарантией поражения. По крайней мере, на мой взгляд, уж точно. Рамос сделал выпад, глупо открываясь и слишком сильно искушая меня вывести его из строя ударом колена в печень, и я, как настоящая слабая женщина, не смогла перед этим устоять. Но хитрый ублюдок предугадал это, а может, и нарочно обдурил меня и перехватил ногу, лишая равновесия и опрокидывая на спину. Что я нен
Ошибка. Чертовски огромная ошибка с его стороны приказать Войт топать в карцер впереди. Потому что Крорр на нее пялился и ничего не мог с этим поделать. С другой стороны, они ведь в этом коридоре одни, куда ему еще смотреть, кроме этих проклятых бедер, обтянутых черной форменной кожей? Предполагалось, что штаны должны быть хоть немного свободными, но нет, не с ее мускулатурой, отчетливо проступавшей при каждом шаге, особенно на лестнице. Совсем не женственно, чересчур для того, чтобы соответствовать его представлениям о красоте и сексуальности. Тогда почему именно сейчас под его одеждой стало нестерпимо жарко, волосы на лбу и затылке взмокли, сердце тарабанило, как от многочасового кросса, а в паху жестко тянуло при ходьбе из-за ненавистной тесноты. И еще эта круглая, жесткая задница… у него сами собой начинали стискиваться до хруста челюсти от иррациональной, сумасбродной безотлагательной необходимости накрыть своими ладонями эти слишком упруг
То, что Крорр счел меня опять в чем-то накосячившей достаточно, чтобы лишить всех последних послаблений, было очевидно. Черт с ним, с полноценным ужином и нормальным душем, но на пару батончиков и бутыль с водой в углу я надеялась. Раскатала губы. Никто тебе, Летти, облегчать жизнь не обязан. Понятно это, но почему-то где-то на задворках сознания немного обидно. И еще раздражающе. А все потому, что, укладываясь с возмущенно урчащим желудком на стянутую с себя кожаную форму, я невольно вспомнила те месяцы, которые мы с Лукасом жили на улице. Тогда тоже поесть и раз в день, деля все поровну, было нам за счастье, а про помыться-то и говорить нечего. Но когда ночуешь в подворотнях и темных углах, согреваясь только друг об друга и от одного стянутого из приюта тонкого одеяла, вопросы гигиены не кажутся слишком уж актуальными. А воспоминания – это та еще проклятая штука. Они как цепочка с множеством звеньев. Только позволишь себе нащупать одно, безоби
С тихим шелестом я лишилась опоры и окружающего со всех сторон объятия, не испытав при этом чувства потери. Сразу равновесие поймать не вышло. Благо камера тесная, и я просто привалилась плечом к стене. Ощущение опустошения продолжало нарастать, постепенно превращаясь в почти тотальное онемение, словно произошедший только что спонтанный акт животной страсти сработал как гигантская доза замораживающей анестезии для души. Я не чувствовала абсолютно ничего, и на фоне недавней выворачивающей все жилы и кости боли, это представлялось настоящим благом. Послышалось лязганье металла, потной кожи коснулся сквозняк.– Идем, Войт, – глухо проворчал декурион.Не «на выход» и не «топай вперед», однако. С трудом заставив себя шевелиться, наклонилась и стала нашаривать свою форму и ботинки.&nda
Не знаю, была ли причина в чудо-напитке на завтрак или в моих остервенелых попытках запретить себе вспоминать и анализировать ночные события и очередную выходку Мак-Грегора, но я вроде и оглянуться не успела, как оставила позади почти всех бегунов, в том числе и мило чирикающую по ходу движения парочку, и впереди уже замаячил мрачный силуэт скалы с цитаделью. Даже настоящей усталости еще не почувствовала, только жара пробрала до печенок. Хотя, скорее всего, дело в том, что я никак не могла перестать кипятиться от злости. На все. На гребаный карцер, показавший мне такое, с чем я непонятно как теперь должна жить. На Тощего с его играми и метаморфозами, что раз за разом заставляют меня терять самообладание и привлекают внимание, как ни зарекайся игнорировать. На долбаную Хильду, возомнившую, что мы тут чуть ли не на каникулах в летнем лагере и самое время закрутить интрижку. Даже на чертова декуриона. На него за то, что казался таким рафинированно-порядо
«Амфиптер». Надо же, даже название само по себе какое-то… с налетом волшебства, что ли.– Точные сведения по вивернам: живородящие, однозначно и чрезвычайно разумные, неимоверно сильные, в высшей степени ядовитые, – начала перечислять Илэш, меняя все такие же черно-белые схематичные рисунки за своей спиной, – в прямом смысле. Смертельным для любого вида и в Зараженных землях, и по нашу сторону в них является все: слюна, кровь, дыхание, вся поверхность чешуи, клыки, шип на конце хвоста, когти и крючья на сгибах крыльев. Вы умрете, если он дохнет на вас, вы умрете, если он укусит или оцарапает вас, не говоря уже о том, что быстрее будете разодраны на части. Вы умрете, если каким-то чудом раните эту тварь и на вас попадет ее кровь, вы умрете, даже если он просто потрется об вас по-дружески. Ну последнего опасаться не стоит, потому что этого вообще не может быть.
Крорр шел в сторону личной комнаты, прислушиваясь к дыханию и шагам следующей за ним девушки и больше не стараясь игнорировать странную смесь обреченности и в то же время облегчения. Разговору с Войт следует произойти, и это единственный способ достичь хоть какой-то определенности и примирить его с собственным импульсивным и отвратительным поступком. Тем более отвратительным, что на физическом уровне он таким совсем не ощущался. Пережитое яростное помутнение разума возвращалось в его сознание и каждый мускул тягучим, липким воспоминанием постоянно, заставляя переживать все стремительные и крышесносные нюансы по кругу и хотеть повторения. То, как Войт обмякла в плотном коконе его крыльев, едва не заставив его торжествующе взреветь, то, как она мгновенно вспыхнула, отдаваясь в его власть и встречая каждый его грубый толчок с готовностью, будто только этого и ждала всю жизнь, только в этом и нуждалась. Да, Бронзовому хватало ума понять, что это лишь иллю
Промаршировала почти до конца коридора и тут ощутила, что ноги затряслись, в ушах загрохотал пульс, а на теле мгновенно выступила холодная испарина. Что это я только что сотворила? Отказала командиру, который вполне способен в отместку превратить и так не сахарную мою жизнь в ад? Ты, идиотка такая, Летти, для чего этот договор ликторский подписывала? Чтобы избежать мести одного мужика, и вот какая умничка – еще и недели не прошло, а нажила себе нового властного ненавистника. Оскорбилась, что тупотрах, как обычной шлюхе, предложил? Что ровней себе не считает и снисходит до предложения удовлетворять пока его низменные потребности? Ну так за мою жизнь подавляющее большинство людей смотрело на меня свысока, и давно было наплевать. До тех пор, пока такое отношение не наносит вред близким людям и мне лично и не становится агрессивным действием, легко могла его игнорировать. Разве Крорр пытался меня оскорбить? Скорее всего, нет, и в мыслях у него этого
Раздражающие шептуны-спорщики исчезли в какой-то из моментов прояснения, и единственными звуками остались равномерный грохот барабанов в моей голове и посвист рваного дыхания. Позже пришли странные ощущения: будоражащее скольжение стремительных воздушных потоков, от которого сердце меняло ритм ударов, начиная исполнять песню радости; ласкающее тепло солнечных лучей, медленно проникающее сквозь грубую, шуршащую о поверхность нагретого камня шкуру и дарящее энергию жизни всем мышцам; предвкушение близости еще невидимого живого существа, жертвы, добычи, чьи плоть и кровь должны насытить голодное тело, а сам азарт охоты – удовлетворить хищную жажду души…Открыла глаза в полутьму и заморгала, проводя почти сухим языком по зубам изнутри. Во рту привкус гадостный, сразу напомнивший о случившемся, а вот отвратительного осадка от посетивших каких-то зверских переживаний не осталось.