А

Сегодня он выспался. За все дни. Он открыл глаза и удивлённо обнаружил, что солнце ещё не успело забежать за штору. Максим встал, потянулся и с наслаждением отмок в ванне, которую не принимал уже почти месяц, ограничиваясь душем. Душ расслабляет, холодный – бодрит. Сварил себе приличный завтрак и спокойно поел, не давясь и не захлёбываясь чаем. Потом сел за стол, сегодня ему предстояло много работы. Он должен был перенести сердца из одного хранилища в другое, некоторые записи уже давно потеряли смысл, стоило просеять эти данные, чтобы новая книжка не была наполнена чем-то лишним, чтобы она не напоминала о прошлом так сильно, как не хотелось. Максим взял чёрную ручку. Синие он не любил, они оставляли противные кляксы и часто текли. Они напоминали ему о школе, где кроме синей пасты никакая другая не признавалась. Он не любил, когда ему пытались навязать своё мнение. После школы он писал исключительно чёрным. Это был его запоздалый протест, переросший в привычку. Аккуратно раскрыв новую записную книжку Максим замер, не успев испортить белый лист своим почерком. Всегда сложно начать. Он открыл своё прошлое на первой странице и положил его рядом с неизбежным. «Абстракция ‑ было нечётко выведено на первой странице, ‑ форма отражения в человеческом сознании предметов и явлений объективной действительности…», потом было зачёркнуто и немного подтёрто резинкой, а потом стоял телефон. Он задумался: каждый видит мир по-своему, то есть и абстракция у каждого своя, мир состоит из множества абстракций. А можно сказать и что мир каждый видит, как одну большую абстракцию, потому что мы отражаем в нашем сознании весь мир и все явления. Вот такие дела. Запись была действительно интересная, но стоило ли её переносить в новую книжку Максим не знал. Телефон напоминал о чём-то, цифры сумбурно путались, нехотя выстраивались в образ человека, соответствовавшего им. Только имя никак не всплывало. Максим подошёл к телефону, набрал чужие цифры, поднёс трубку к уху. Если что-то начал, то нужно действовать до конца. Гудки не долго преследовали его в трубке:

‑ Алло, ‑ послышался незнакомый женский голос. Максим внезапно понял, что не знает, что сказать. Ведь он ничего не помнил о человеке, которому звонил. Ничего кроме телефона и смутного образа.

‑ Я,…это…телефон [phone]?

‑ Да, кто это?

‑ Максим…, ‑ он не придумал ничего умнее.

‑ Привет, давно же ты не звонил, ‑ сказал незнакомый женский голос.

‑ Простите, а мы знакомы, ‑ тихо спросил Максим.

‑ Можно и так сказать, ‑ незнакомый женский голос потеплел.

‑ Я вас абсолютно не помню, нашёл ваш номер телефона. Ни имени не фамилии, ничего, только определение абстракции…

‑ Меня зовут Людмила, Максим. Неужели ты совсем не помнишь меня?

‑ Абсолютно, ‑ тихо сказал он. – Я и звоню, чтобы узнать чей номер-то.

‑ Узнал? – незнакомый голос был уже слегка раздражён.

‑ Нет пока, а давно мы с вами знакомы?

‑ Да уже лет тридцать…

Миг узнавания. Что-то теплится в нашем сознании, какая-то искорка понимания и знания, которая бежит по жилам, смешивается с мыслями и озаряет знакомым образом. Сопоставление голоса и внешности, качеств и мелких черт характера, всё это возникает в один миг, когда мы вспоминаем лицо. Когда голос становится знакомым, а дребезжащие струнки напоминают о прошлом. Когда ты улыбаешься кому-то невидимому, крепче прижимая трубку к своему уху. Когда вспоминаешь…

‑ Мама?

‑ Максим, ты уже начал меня пугать, ‑ женский голос стал неожиданно родным.

‑ Прости, мама, так много работы, что я совсем замотался. Не сплю, не ем, ничего не помню. Ты же знаешь, моя записная книжка, это всё, купил новую, стал эту переписывать и сразу номер без имени, без ничего. Ну не думал же, что это твой. Прости.

‑ Да ничего, я тебя тоже сразу и не узнала. Сколько мы не виделись? Год?

‑ Три. С тех пор, как умерла Лиза.

‑ Да…‑ она шумно задышала в трубку.

‑ Как дела, мама, как ты себя чувствуешь?

‑ Теперь хорошо, ‑ в её голосе прорезалась старость, ‑ почаще бы ты звонил.

‑ Теперь буду, ‑ пообещал он. – А как папа?

‑ Папа умер прошлой весной, ты разве не помнишь, я звонила тебе, ну к Галине Михайловне…

‑ Прости, я забыл. Мне казалось, что я видел его недавно, ‑ Максим посмотрел в окно. Там летел самолёт. В невиданные края, отбрасывая на землю маленькую тень. Это было так красиво…

‑ Как твоя работа?

‑ Нормально, мама, я даже квартиру нашёл. Теперь живу один…

‑ Прекрасно. Но ты знаешь, что твоя комната всегда свободна…

‑ Я хочу быть самостоятельным, ‑ он сделал паузу. – А ты никогда не понимала меня. Какой смысл в этих словах. Какой смысл в возврате? Ты хотя бы помнишь, как я выгляжу?

‑ Ну а как же? – она взволновано вздохнула. – У меня на полке стоит твоя фотография. Рядом с папой. Вы так хорошо смотритесь вместе. Да и сынок, ты бы зашёл, и телефон дай мне своей квартиры, чтобы у нас связь была.

‑ Разве для тебя это так важно? Мы разговариваем на разных языках. Мы бьёмся об стекло непонимания и разбиваем души об лёд. Какой смысл в этом. Зачем обманывать и придумывать отношения которых никогда не было. Ты помнишь как мы расстались три года назад, или ты и это забыла?

‑ Нет, я помню, ‑ голос стал сухим и жёстким. Он представил себе как сжались её губы.

‑ Тогда зачем тебе мой телефон?

‑ Никогда не бывает поздно исправить ошибки…

‑ Ошибка стоила одного очень дорогого мне человека. И эта ошибка, которая останется всегда…

‑ Не вини меня в своих промахах. Люди всегда ищут виноватых…

‑ Ты любишь дождь?

‑ Что?

‑ Ладно мама, пора бежать, ‑ Максим крепче сжал трубку. – Дождь любила Лиза. Она гуляла босыми ногами по траве и пугала голубей. Она радовалась каждой капле…

‑ Прости меня, ‑ всхлипы были слышны даже сквозь заслоны проводов. – У меня остался только ты. Кому я ещё нужна?

‑ Я позвоню, мама, ‑ он снова посмотрел в окно. Там остались только облака.

‑ Звони, сынок, ‑ она не могла найти других слов, ‑ не забывай…

Он повесил трубку, дождавшись гудков с противоположного конца. В груди остался какой-то едкий осадок стыда. Такие вещи не забывают. «Мама» ‑ подписал Максим под телефонным номером. Подумал немного и добавил: «позвонить, как будет время». Потом поставил три восклицательных знака, и недовольный собой вздохнул. Как мы быстро забываем самых родных нам людей, как быстро мы забываем добрые дела и поступки. Как быстро мы забываем свои обязанности. Память привереда, которая помнит только то, что выгодно. Из каждого мгновения она хочет выжать по максимуму. Память тоже подстраивается под время. Жуткое ощущение вины или безоблачное – правдивости своих убеждений, что лучше? Где проходит параллель и почему птицы летят на юг. Всем хочется теплоты. Всем хочется быть с кем-то или хотя бы на мгновение упустить из вида своё одиночество. Забыть чемодан со старыми шмотками под кроватью и представить себе романтическое путешествие с акулами и зонтиками в бокалах, с кокосовыми орехами и заходящим солнце, которое на пальмах играет в крокет. С перламутровым морем в которых хорошо ловится рыбка-бананка и с пятизвёздочными отелями, в которых даже есть горячая вода и бассейны без запаха хлора. Из-за призрачной Калипсо мы забываем друзей. Рвём на себе волосы из-за лишнего билетика в трамвае и бесимся, когда на нас плюют. Но даже после всего этого мы всё ещё боимся быть одни. Одиночество души и сердца, одиночество мыслей и раскрытое для тишины окно, расстеленная кровать, в которой ждёт лишь подушка и красиво закрученная занавеска, которая всё равно не принесёт тебе радости. Книги и бездушие идут рядом, а вдалеке виднеется маяк наших надежд, который уже давно не светит, а лишь возвышается тёмной громадой над скалами и лишениями. Простота и пошлость, старость взглядов, трамвайные колеи и кольцевая дорога всегда приводят в одну точку, в которой всё равно не чувствуешь себя в компании. Можно нащупать в кармане пустоту и попытаться применить её на доброе дело, а можно прокутить своё состояние возле костра в пьяной компании, подкидывая в огонь бутылки из-под дорогого шампанского. Можно придумать себе новый боконон или просто выбросить свои мечты на свалку. Бомжи смогут найти их, и тогда хотя бы для кого-то станет светлее…

Нельзя из-за своей эгоистичности рушить мир. Нельзя бросать книги в огонь, даже если в них написаны глупости. Нельзя судить других, пока не осудишь себя. Нельзя бросаться друзьями, потому что настоящих друзей найти очень сложно. И нельзя терять любовь, ведь только ради этого стоит бороться со смертью. А всё остальное можно, если уладить дело со своей совестью и тенью, которая неусыпно пытается уничтожить в нас всё самое доброе и светлое. Хотя быть может мы просто очень любим белую краску, и красим наши чувства в любимые цвета. От этого они становятся ещё гротескнее, а наши лица хочется увековечить в мраморе. Мы ищем ответ в других, а он находится в нас. Но наше одиночество и бесстрашие заливает нам глаза. Мы засыпаем в холодном поту, а просыпаемся с криком. Мы боимся уйти навсегда, потому что ничего не сделали для того, чтобы остаться. Врачи бессильны, а учёные лишены практики. Дети слишком наивны, а у стариков просто не остаётся сил. Это наша победа над временем, Пиррова победа, но от этого она не лишилась своей сладостной мякоти и беспринципности. От этого только на окнах появились трещины, а небо иногда подаёт голос. Жизнь всегда была под нашим неусыпным контролем, природа никогда ничего не решала. Мы просто только сейчас заметили это. Мы победили…