начало

                                                                                                   ...А жизнь ‑ только слово.

                                                                                       Есть лишь любовь, и есть смерть.

                                                                        Эй, а кто будет петь, если все будут спать?

                                                                                            Смерть стоит того чтобы жить.

                                                                                      А любовь стоит того, чтобы ждать.

                                                                                                                              В. Цой.

Белое вокруг. Страшно внутри. Холод покрыл инеем веки, а губы шевелятся против его воли. Голоса, голоса, голоса говорят вслух, плачут и раскаиваются, бесятся и цитируют классику…, но он не слышит их.

Это халат или может быть просто что-то держит его за руки. Он пытается вырваться, но всё оказывается сном. Максим трёт глаза, но руки не слушаются его. Это его жизнь, его мир, или всё это кажется ему. Где правда, где ложь. Где грань, а где звучит музыка надежды. И кто все эти люди, которые так преследуют его. Кто они? Что они хотят от него и почему руки невозможно оторвать от стены. Крики оглушают, а может быть это просто цикады не могут успокоиться. По телевизору показывают его любимый фильм, но он не может вспомнить сюжет. Это какой-то ужас: бред становится явью, а явь как-то очень призрачно кормит голубей. Прошлое окружает, а стены сходятся в одну точку. Звуки внезапно набрасываются со всех сторон. Телефон поменял свою мелодию, а может быть это звонок в дверь. Собака лает во дворе, а возможно, это каркает ворона. Или это рвётся на волю Фенрир, который до конца времён обречён быть рабом? Кто они? Перед ним встают чьи-то глаза, а знакомый голос успокаивающе шепчет на ухо хокку. Неужели он умирает? Но тогда почему так холодно пальцам, и где его любимые тапочки. Он смотрит в окно, но там лишь пустота, а в глазах больно проснулась искорка разума. Он узнаёт отца, а может это очередной фантом. Что происходит? И где его записная книжка? И что это за мир, в котором люди не имеют сердец. Снег, пеленой встал на защиту утра. Вот почему так холодно пальцам. Зима, вот почему так бело вокруг. Сон, вот почему нельзя пошевелиться. Это просто фантомы, не стоит их боятся, и стены не окружают, их просто нет. Максим становится спокойнее, и остаётся только один вопрос, но любовь даёт ответ и на него. А потом наступает тишина…

Он никогда не запоминал номеров. Он смотрел людям в лица, пытаясь вспомнить их порядковый номер, но не мог. Опускал глаза, стыдливо и нервно смотрел в небо. Его записная книга помнила за него всё то, что обычные люди носят с собой в душе. Может быть, она и была его душой. Эта старая, запыленная и потёртая временем чёрная записная книжка. Сегодня он подыскал ей замену, купил на углу, в киоске, новую красивую, взамен этой растрепавшейся старой спутнице всей его молодости, в которой уже не хватало места для будущего, она замерла вне времени, иногда выныривая в прошлое…

Максим держал её в руке, ту старую книжку. Она ещё хранила тепло чьих-то сердец, а может быть, это просто мороз лишил чувствительности его пальцы. Волосы на голове напоминали сугроб, а уши требовали капли внимания. Зима. Он шёл по улице, перебирая страницы, и чувствуя где-то там, в глубине, свою музыку. Утро ещё только-только просыпалось, и вдалеке мокрый и грязный асфальт был похож на спящего слона. Снег перестал и на смену ему пришёл ветер. Зимой они часто меняются местами, а иногда приходят и вдвоём. Тогда становится действительно холодно. Улицы и переулки, площади, мосты и подмостки – всё сливается в один единственный жизненный круговорот, в котором уже просто нельзя разобраться. Редкие прохожие, в этот ранний час устало смотрели себе под ноги, или спросонья тёрли глаза о руки. Город ещё не жил, он начинал шевелиться, перебирая лапами во сне, как собака, с каждым часом всё больше и больше наращивая обороты, к середине дня превращаясь в какую-то стремительную центрифугу, которая выбрасывает слабых и оставляет только тех, кто дошёл до центра. На окраинах жизнь остановилась навсегда. Правда строительство и извечная тяга людей к захвату новых территорий оставляет окраинам надежду на лучшее. Надежу на то, что когда-то они станут центром, или хотя бы избавятся от этого неприятного статуса, и в их жизни появиться хоть какая-то свежая струя. Струя города: бурлящая и подвижная. Временами тёплая, иногда холодная, но та, которая не оставляет равнодушным никого, заставляет молодёжь с окраин вечерами выезжать в центр, чтобы хоть как-то не отстать от жизни, чтобы принести что-то новое в неё, в эту жизнь и вернуться к себе с кусочком скорости, с зарядом энергии, которого должно хватить до следующего раза, до следующей подпитки. Это грустно, но так живёт город. Центр и окраины неразделимо связаны, но в то же время так далеки друг от друга.

Солнце двигалось всё выше и выше, продвигаясь к зениту, хотя до полудня было ещё куча времени. Максим шёл домой. Свой адрес он знал, хотя запомнил его не сразу. Сложно запоминать эти адреса. Тем более, когда переезжаешь с места на место практически каждые несколько месяцев. Теперь, когда он обзавёлся своей квартирой он вздохнул с облегчением. Раньше всё было сложнее: хозяйки тихие старые бабушки, которые жаждут поделиться с тобой своими проблемами и проблемами вообще, вылить тебе душу. С ними любое даже самое незначительное событие обрастало бородой сплетен знакомых и соседей. Им необходим кто-то типа тебя, спокойный и выдержанный, кто сможет выслушать. Это подчас самое сложное найти человека, который может просто послушать. Не делать умное лицо, не давать тебе совет, не доказывать тебе с пеной у рта, что ты ошибался и тыкать тебя носом в твои промахи. Просто послушать. И выпить чаю на кухне, и посмотреть в глаза, и повздыхать о новом сериале и поплакать вместе. Вот что нужно для спокойствия и умиротворённости души. У него были записаны номера всех их телефонов. Он обещал им звонить и проведывать. Они слёзно прощались, пекли ему в последний день одинаковые пирожки и одинаково стояли прислонившись к кухонному косяку. Смотрели на него тихими одинаково печальными глазами и молча прощались, пытаясь скрыть своё огорчение за очками.

Дом, знакомый, но ещё не ставший родным. Он немного постоял перед ним. Максим часто так делал, когда переезжал. Он как бы приноравливался к новому дому, позволял ему глянуть на себя, а сам смотрел на него. Они знакомились, обживались, чтобы потом спокойно существовать вместе. Это нужно делать, нужно знакомится с домами, хотя это и кажется на первый взгляд полным бредом. Дом ничем не отличался от остальных, правда он был чище и парадное охранялось стволами деревьев и покосившимися лавочками. Максим достал записную книжку и сверил адрес, так на всякий случай. Иногда полезно проверить адрес, вдруг ты стоишь возле чужого дома, вдруг тебе только кажется, что ты стоишь, вдруг…

Нет, всё было верно. Он вздохнул и замер от морозного воздуха. Отряхнул ботинки о бордюр возле парадного и зашёл внутрь. Седьмой этаж. Можно подняться на лифте, но всегда интереснее пройти пешком. Максим поздоровался с соседом с первого этажа. Кажется, они были знакомы. Лица сливаются в одну большую маску, в которой можно лишь различить черты отдельных людей, сопоставить, сравнить, выделить эти черты и узнать их в этой непонятной суете. Некоторых можно выделить сразу, некоторые настолько неразличимы на фоне побеленной стены, что сложно заметить различия. Имена и фамилия, глупые клички, цвет кожи или глаз, форма рук и изгиб губ, разве могут они характеризовать человека. Его сущее, его настоящее, то, что отличает его от этой стены, разве клички и фамилии придумали не стены, разве не они начали выделять изгибы и цвета, разве так уж важны эти вещи? Максим шёл всё выше и выше, поднимаясь мимо разбитых мусоропроводов и драной кошки, которая жила в парадном. Она обычно встречала его, когда он подымался к себе. Первый раз, видя её, он вспомнил себя. Максим любил сидеть на подоконнике и смотреть вниз, на чёрный асфальт. Правда, одежда была без дыр, но это лишь вопрос времени. Никогда не знаешь, что может случиться завтра. А если очень верить в то, что всё будет нормально, то в конце концов останется два варианта: оно или действительно будет всё хорошо, или останется по-прежнему, с последующей деградацией к пессимизму. Люди устают от стабильности. Если долгое время ничего не меняется, то они начинают подозревать подвох и ищут причины этому. Только лучшие варианты ищут причины в себе, остальные не столь гуманны.

На удивление он сразу нашёл свой ключ. Хотя из двух ключей сложно было выбрать неправильный. Второй ключ был от почтового ящика. Почта приходила редко, только платежи, и бесплатная газета, которая из-за качества бумаги не годилась даже в естественных целях. Максим шагнул в квартиру, ещё по-утреннему тихую. Она как будто не ждала его, свет развеял пыль и загнал темноту за шкаф. Он зашёл на кухню, немытая посуда сиротливо отсвечивала в электрических лучах. Максим щелкнул чайником и включил радио. Музыка смягчила свет и он стал не так болезненно светить в глаза, задвигался в такт музыки, отбрасывая на стену непонятные тени, а может Максим просто устал. Ночная работа никому не приносит радости, она разбивает весь день и занимает всю ночь, превращая твою жизнь в непонятное мелькание картинок. Он давно хотел уволиться, но там платили нормальные деньги, да и особой альтернативы всё равно не находилось. Лучше уже такая работа, чем вообще отсутствие оной.

Квартира досталась ему от друзей, они уехали за границу, на неопределённое время и выписались из квартиры, вписав туда Максима, и взяв с него обещание заботится о ней и сделать там ремонт, чтобы к их возвращению квартира выглядела такой же отдохнувшей и новой, как они…

До ремонта пока дело не дошло, но Максим планировал провернуть эту операцию ближе к лету, потому что разбивать стены и перестраивать квартиру на таком морозе крайне неприятно. А летом можно будет повозиться. Да и на работе взять отпуск. Странно, как робота меняет людей ‑ режим и только режим. Живёшь в ожидании лета и отпуска, а если тебя отпускают раньше с работы или вдруг заболеваешь, то не знаешь, чем занять себя, потому что в любое время, кроме отпуска ты привык работать, с 21:00 до 5:00, как штык. А после 5:00 доделывать дома то, что не успел на работе. В случае Максима, с его графиком то, что он не успевал на работе было сном, поэтому, сейчас, придя домой после ночных испытаний он плюхнулся на кровать, не выключая радио, а чайник мог позаботиться о себе сам. Вот до чего дошла техника. На еду не было сил, да и желудок уже привык к таким экспериментам, поэтому отозвался лишь недовольным урчанием. Но Максим уже не слышал этого, он спал. Записная книжка лежала рядом, он никогда не расставался с ней, с теплом сердец, которые она хранила. У каждого из нас есть вещи, сокровенные, личные, такие, которые всегда должны быть рядом, иначе чувствуешь дискомфорт. С этим ничего не поделаешь. Этим люди и отличаются от животных, своими маленькими слабостями. У животных нет записных книжек, они им не нужны. Возможно, просто у них лучшая память на цифры…

Его мирное дыхание почти не тревожило воздух. Он спал, выдыхая носом, немного похрапывая про себя и улыбаясь кому-то расплывчатому. Сны находятся за гранью понимания. Миллионы снов за ночь, а может их миллиарды, может их бесконечное множество. По какому принципу мы запоминаем их, эти картинки? Иногда сюжетные, а часто лишь чередующуюся цепь событий никак не связанных между собой. Ему снился бескрайний морской простор по которому плыл огромный лайнер. В лучах заходящего солнца, он был похож на огромное мистическое животное. Хотя, может, это был рассвет…Дорожка на воде уходила к горизонту, а взявшийся в пустоте мост с ограждениями и снующими по нему машинами не портил картины. Мост через бесконечность, через бескрайнюю даль из одной стороны бесконечности в другую. Мы всегда стремимся всё загнать в рамки, даже бесконечность не скроется от наших вездесущих рук. За лайнером бежал жираф, по воде, просто бежал смешно вытягивая шею и трубя хоботом, которого у настоящих жирафов пока не наблюдалось, хотя в век прогресса уже такими мелочами не удивить…Солнце бежало следом, то и дело спотыкаясь о длинную жирафью шею и дым, который валил из труб корабля. Лайнер не сбавлял темпа и шёл по своему маршруту, абсолютно не приближаясь к мосту. Они, казалось, существовали отдельно друг от друга. Машины на мосту ускорили свой бег, и Максим неожиданно различил номер своей маршрутки и себя сидящего возле окна. Приятно, когда видишь себя со стороны. Такие возможности нам предоставляются не часто, хотя если бы это вошло у нас в привычку, действовало бы оно так же безотказно, как сейчас. Неизвестно. Но, бесспорно, то, что некоторые люди, даже смотря на себя со стороны не видят ничего нового. Слепы ли они, или просто закрывают глаза от страха. Ведь в действительности каждый человек знает свои плохие стороны и ему не нужно смотреть на себя, чтобы удостовериться, что они никуда не пропали. Просто некоторые забывают о том, что они не одни и ведут себя как с самими собой, ничего не срывая от себя и не пытаясь скрыть своих недостатков. Они честны. С самими собой. Так было раньше.

Но сейчас люди лгут даже себе, поэтому им полезно посмотреть на себя со стороны, чтобы развеять миф о себе. Историю, которую они сами себе придумывают, образ, который они лепят многие годы. В который верят и который любят. Себя. Люди так любят себя, что забывают о главном. Главное в том, что нет идеальных людей. Как плохих, так и хороших. И в каждом есть что-то от тех и других. Главное не лгать себе, если ты можешь быть честен хотя бы с собой, то тебе не нужно будет смотреть на себя со стороны, потому что ты будешь видеть себя каждый день. Тебе не нужно будет делать замечаний другим, потому что так ты обнаруживаешь свою бестактность. Люди напуганы, они боятся остаться в тёмной комнате или в замкнутом помещении, или вообще в одиночестве, лишь потому что они не знают себя, они боятся остаться наедине с неизвестностью, пройти это испытание. Максим проходил его во сне. Он проводил взглядом маршрутку и себя, уезжающего к этому заходящему восходу. Посмотрел на неприятный след вытекающего бензина и на огненную дорожку пытавшуюся догнать машину. Жираф бежал уже где-то далеко внизу, а лайнер плыл задним ходом, пытаясь протаранить бедное слоноподобное животное. Солнце спряталось за мост и светило оттуда украдкой, маленькими порциями выдавая тепло и свет. Дорожка тоже убежала под мост и теперь мчалась по его железным опорам. Сны странная штука, Максим даже во сне удивился развитию событий, такого ему не снилось уже давно. Тем временем лайнер наконец столкнулся с жирафом, и они закрутились в вихре невесть откуда взявшегося ветра, их подняло над морской гладью и, всё ещё вращая, понесло в сторону моста. А на мосту лениво взрывалась маршрутка, в которой сидел он. Мирно ‑ всё ограничилось лёгким хлопком, словно тапком прибивали к стенке уж слишком обнаглевшего таракана. Максим спокойно проводил взглядом обрывки машины и одежды и посмотрел на солнце – оно уже пряталось за горизонтом. Мост пропал, а на его месте остался лишь кусочек солнечной дорожки и летящий водоворот, в котором крутился лайнер. Всё-таки это был закат. Приятно, что прослеживалась хотя бы какая-то определённость. Максим перевернулся на другой бок, может быть там его ждали другие сны…

Вечер. Солнце спряталось уже давно. Зимой оно спешит, покончить со своей ежедневной обязанностью и удалиться. Максим протёр глаза, скосив взгляд на часы: 18:30. До работы было ещё время, а радио играло так же ненавязчиво, как и утром. Чайник давно остыл. Он снова нажал на кнопку, индикатор зажёгся приятным красноватым цветом, среагировав на приказ. Он заглянул в холодильник, но оттуда повеяло холодом. Максим поспешно закрыл дверцу. На столе лежал забытый кусок хлеба, он задумчиво попытался откусить от него кусочек. Кусать не вышло – пришлось грызть. Он посмотрел на стены. Они окружали его, казалось, что с каждым днём комната становиться меньше. Словно невидимые клешни сжимали его маленький мир, пытались побороть его. Максим глубоко вздохнул и это ощущение исчезло. Концентрация и надежда – двигатели жизни. Если ты живёшь без надежды и не концентрируешься на настоящем, то ты слаб. Слабые люди, как правило, проигрывают. Это уже не мысли – это факты, хотя кто ведёт эту жестокую статистику и кто определяет силу и уровень жизни, кто может определить: сможешь ли ты выдержать? Жизнь не настолько сложна, чтобы сдаваться в самом начале, а в конце это уже не имеет смысла, ведь финиш так близко. Все строят друг с другом сложные цепочки отношений, интриг и подлостей. Подлость – это самое главное, без неё нельзя. Она как главная приправа к блюдам, без которой нельзя ощутить вкуса. Всё должно быть так, как должно быть, ведь всё равно оно будет так. Если понять это, то можно дойти до финиша, без потерь, самому или с кем-то, но дойти. Не сломавшись и не пройдя по трупам, не поломав жизни всем, с кем ты встречался во время своего маршрута.

Максим налил себе чаю, крепкого и без сахара. Он перестал пить чай с сахаром как-то внезапно, даже не заметив сначала этого. Только потом, через пару месяцев, когда в гостях его спросили об этом, а он машинально что-то ответил, Максим осознал этот факт, что сахар ушёл из его обихода, как и многое другое до этого. Нет постоянных вещей, даже привычки меняются и ничего нельзя с этим поделать. Некоторые привычки меняются под воздействием обстоятельств, некоторые отсеиваются или отпадают, как пережитки прошлого. Некоторые умирают с любимыми людьми. Это ни для кого не является откровением, все это знают, или догадываются. Нет безразличных людей. Все как-то относятся ко всему, все имеют своё мнение, все могут чувствовать боль. Просто многие умеют скрывать это, а некоторые имеют серьёзный бронежилет тупости, попадая в который боль оставляет только синяки, а иногда ломает рёбра, но не убивает. Но даже у них синяки заживают очень долго.

Максим сел за фортепьяно. Когда ему становилось грустно он садился за этот инструмент и извлекал оттуда ноты. Мелодии и такты переплетались и сливались в едином порыве. Поднимались куда-то к потолку и прятались в слёзы, выступавшие у обоев. Он играл с настроением, часто нажимая на педаль, чтобы очистить звук, чтобы не вводить грубость в прекрасную музыку. Пальцы сами находили нужные клавиши, а глаза смотрели в темноту деревянной крышки, скрывавшей нежные нервы инструмента. Он следил за пассажами и кодами, мерно постукивая ногой в такт и раскачиваясь на вращающемся стуле. Максим тихо подпевал себе под нос и раздумывал о том, что если глухие люди могли писать такие великолепные вещи, то есть ли слепые, которые могут сыграть это, ведь настоящим музыкантам не нужны инструменты и нотные листы, не нужны тетради для записи и чёрно-белые клавиши, им нужно просто слышать музыку внутри себя. Им не нужно видеть, ведь музыка может играть даже в кромешной тьме. Поменялась тональность, но Максим уже не слышал этого, его полностью захватил этот хоровод звуков, которые обволакивали и вводили в какой-то непонятный транс. Он закрыл глаза и просто утонул в мелодии. Она играла всё тише и тише, но проникала в самые отдалённые закоулки и находила то, что должна была найти. Душу. Она баюкала её, словно маленького ребёнка, тихо шептала ей на ухо колыбельную. Хотя есть ли уши у души? Это сложный вопрос, наверное, легче спросить это у неё самой. Такое возможно лишь, когда музыка тревожит её, находит в закоулках сознания и выводит на свет. Только в эти моменты можно успеть спросить её. Но стоит ли этот вопрос того, чтобы его задавать? Ведь многие вопросы были бы намного интереснее, если бы не были заданы. Непонимание и жажда познания где-то тут, совсем рядом, но они настолько похожи, что могут сбить с правильного пути. Хотя это неточная информация. Точной информации не бывает. Всегда можно найти различия с оригиналом или источником. Если искать…

Сегодня был последний день его работы. Он брал отгул на несколько дней. Его стабильная работа была настолько оценена начальством, что его просьба не вызвала никаких возражений. Когда ты делаешь что-то хорошее людям, они всегда идут навстречу или садятся на голову. Это уже зависит от них. Каждый человек, сам решает, как ему поступать в таких ситуациях, а воспитание не играет особой роли. Воспитание ‑ это условность. Ведь если нет внутреннего тормоза и пиетета к жизни, то об этикете можно забыть. Хотя этикет – это тоже условность. Просто люди очень любят всё усложнять…

Максим собрал сумку и допил чай. Когда он снимал куртку с вешалки из неё выпала новая записная книжка. Он бережно положил её рядом со старой. Скоро она будет вместилищем сердец…