Проснувшись поздним утром, я первым делом обернулась в покрывало и пошлепала босиком к окну, где начала выглядывать мужа. Павильон уже полностью был готов, накрыт полотняным цветным пологом, слегка припорошенным свежевыпавшим снегом, перед входом установлена огромная жаровня с вертелом, укрепленным на тех самых столбах, что вчера носил Бора, и там сейчас вовсю поджаривалась туша большого животного. Аниры сновали туда-сюда, носили блюда с горами всякой снеди, катили бочонки с питьем, смеялись и переговаривались, выглядя какими-то необыкновенно радостными. Или это мое собственное ликующее настроение заставляло видеть всех вокруг более счастливыми? В любом случае супруга я там так и не рассмотрела, так что порхнула в ванную, к зеркалу и стала рассматривать метку. Ожидала я увидеть нечто багровое и болезненное, как, впрочем, и опухшее лицо с красными глазами вдобавок, но нашла лишь аккуратный овал из красноватых точек, и, тыкая в них пальцем, ничего, кром
– Ну вот и хорошо, вот и славно, пичужка. Возвращайся давай, нечего тут без дела валяться. – Сквозь липкую, неохотно отпускающую меня тьму, пробивался монотонный бубнящий голос старого Ундо. – У тебя ж вон муж необласканный, прям высох весь, домочадцы опять же все извелись. Конь чахнет, не ест, не пьет, земляк ходит мрачнее тучи. Она лежит тут, молчалива-недвижима уж семь дней! Просыпайся-просыпайся, пичуга!Веки разлепились с трудом, и, несмотря на полумрак в комнате, глазам вначале было трудно.– Вот это дело! – одобрительно пробасил пожилой целитель, улыбаясь в свою густую бороду. – Вот это ты молодец!Я хотела позвать мужа, но горло забыло, что нужно делать для того, чтобы выходили звуки. Бора появился в поле моего зрения сам, как откликаясь на мой мысленный призыв, и я едва с
Они пришли издалекаАниры-Исполины,На всех взирали свысока,А им плевались в спину...Мы проигравшая страна,И я гарантом мираВ чужие земли отданаВерховному аниру.Как поведет вчерашний враг?Простит ли оскорбленья?Каким он будет, этот брак?Боюсь его презренья...(Антонина Балявичене)Весна
ОсеньЯ поморщилась от тянущего ощущения в низу живота, но главный дискомфорт доставлял не он. Представлять новую вспышку разочарования в глазах Альми было куда болезненней, чем терпеть ежемесячные проявления женских недомоганий. Все у нас шло как-то не так: не выходило безоблачного счастья и быстрого исполнения так хорошо продуманного им плана, и это явно злило и угнетало моего супруга, и раз за разом в сознании возникал вопрос, верно ли мы поступили.Поначалу все сложилось идеальней некуда. Злость на то, что отец и дядя с такой легкостью отказались препятствовать любым притязаниям нахального анира, подпитала мою решимость к побегу, а еще помогла, не дрогнув, встретиться на празднике с этим самодовольным мужиком лицом к лицу и развернуть события именно так, как и было необходимо. Хотя испугаться было немудрено. Казавшийся мне всю жизнь о
На краткий момент мой характер едва не взял надо мной верх и не подтолкнул рвануться вслед за Алмером, накричать на него, высказывая и свои все обиды-разочарования в полный голос, а не смиренными намеками, но я сдержалась. Остановила меня мысль о том, что каждый брошенный мною в него камень мой бедный муж ощутит в сто крат сильнее, чем могла бы я. Неравный брак – вещь зачастую непростая для обоих супругов, и если моей проблемой были лишь унижение и потеря статуса в глазах общества, которые я могла легко перенести, опираясь на чувства нас связывающие, то ему придется постоянно жить со знанием, что он позарился на то, чего недостоин по факту своего происхождения, вечным презрением со стороны аристократов, даже когда наш союз станет общепризнанным фактом, и бесконечной завистью людей своего слоя. У меня был отец, который, я твердо знаю, потеплеет рано или поздно и не отречется от меня, состояние, принадлежавшее исключительно мне и доставшееся в нас
Не представляю, сколько мы ехали до первой остановки. Сквозь плотно закрытые веки все лились и лились слезы, а момент, когда Алмер начал биться в конвульсиях, задыхаясь, застыл в моем сознании нестираемой, выжигающей роговицу картиной. Я бы даже не могла сказать, что мне больно… мерзко… унизительно… скорее – никак. Все чувства словно замерзли, а соленая неостановимая влага была как бы сама по себе. Изливалась из источника, спрятанного глубже охватившей сейчас мертвой мерзлоты. Смутно я осознала, что через какое-то время Инослас завозился, переместившись в дальний угол экипажа, а потом мое скрюченное тело накрыло чем-то пушистым и плотным, под чем я быстро согрелась снаружи, оставаясь такой же обледенелой внутри. Возможно, спала. Или даже, точнее, провалилась в забытье без сновидений.– Кресса Греймунна, нужно встать, – потряс меня Инослас, а я только зарылась глубже,
Путь до последнего приграничного города Винигарда занял почти трое суток с краткими передышками в придорожных харчевнях, и чем дольше мы ехали, тем холоднее становилось. Дорогу, раскисшую и разбитую после многодневных осенних дождей, начало прихватывать первыми морозцами, несмотря на солнечную погоду, и под колесами экипажа вовсю шуршало и даже ломко хрустело, особенно ближе к ночи. Мне чудилось, что я уже просто забыла, как это: расслабиться в тепле. Тело ныло и болело от лавки, дико неудобной при бесконечной тряске и в столь долгой поездке, но жаловаться вслух или хоть как-то показывать свой дискомфорт крессу Иносласу мне не хотелось принципиально. И так хватало его цепких, иногда насмешливых, иногда изучающих едва ли не до расчленения взглядов, на игнорирование которых тоже уходило немало моих сил. К общению больше никто из нас не стремился, и все оно сводилось к кратким, исключительно необходимым фразам во время остановок.
– Не уполномочен вступать в споры по поводу личных качеств и стратегических решений моего правителя, онор Бора, но позвольте осмелиться вам заметить, что делать столь пренебрежительные заявления в отношении юной особы за этой дверью – далеко не лучший способ наладить с ней в будущем сносные отношения, учитывая характер крессы Греймунны.Странный звук, низкий, раскатистый, но не громкий, едва ли на грани слышимости, но от этого не менее мощный, проник сквозь разделяющую меня и мужчин деревянную преграду, вызвав незнакомый трепет, опознать чью природу мне было не под силу. Страх ли это? Нечто совсем иное, названия чему не знала пока? Или знала, ибо больше всего это напоминало какое-то нездоровое предвкушение, пробуждающее во мне необъяснимую воинственность? В ином случае почему же я уже на ногах, вся напряженная, стояла под дверью, сжимая кулаки, готовая броситься вперед… для чего?
Мне чудилось какое-то покачивание… ритмично повторяющееся прикосновение чего-то щекочущего и мягкого к щеке и шее… звук немного шумного равномерного дыхания… ворчливое бормотание или даже тихое рычание с намеком на неразборчивую речь… запах чего-то странного, сильного, мускусного и свежего одновременно, совсем не отталкивающего, скорее, вызывающего желание вдыхать еще и еще, стремясь познать оттенки и дать пищу бессознательному почти разуму для опознания. А еще, кажется, я снова видела всполохи ярко-голубого на белоснежном.– О, Даиг, как же больно! – завопила я, приходя в сознание от того, что кто-то энергично тер мою правую ступню, буквально пытая меня этим.– Больно – это хорошо! – строго заявил Инослас, опять плеснув на ладони резко пахнущую алкоголем прозрачную жидкость и взявшись за вторую ногу, за