Глава 2

Нора

– Еще что‑то желаете? – склонился в нарочито‑учтивом поклоне официант – молодой мальчишка лет двадцати – и лукаво взглянул на Нору большими маслинно‑черными глазами в опахале густых ресниц. Этот парень с профилем модели из мужского журнала и бугрящимися под рукавами черной футболки бицепсами расходовал тестостерон беззастенчиво и щедро, особенно в присутствии иностранных туристок, не смущаясь их морщинистыми шеями и дряблой пятнистой кожей неприлично глубоких декольте. Пожилые туристки из северных стран, утомленные непривычно жарким солнцем и нашедшие кондиционированный оазис в этом баре, обласканные вниманием красивого молодого мальчика, делали все новые и новые заказы – на радость тучному хозяину за барной стойкой.

– Нет, спасибо, – сухо, не поддавшись блеску белозубой улыбки официанта, ответила Нора. – Рассчитайте меня, пожалуйста.

Счет вышел гораздо больше, чем ожидалось. Нора слегка нахмурилась, доставая из сумочки кошелек, и в очередной раз зареклась заходить в бары и рестораны, расположенные в туристических местах: еда так себе, а цены заоблачные. Но в августе известные ей кафе и бары закрыты, так что довольствоваться приходилось тем, что отыскалось. Она расплатилась по счету, оставила обаятельному официанту чаевые – за старания и, поднявшись, оправила подол платья. Торопиться было некуда, поэтому Нора решила не спускаться в подземку к электричкам, а пройтись по центру.

Она любила этот заключенный в оправу гор и моря город – многоязыковой, многокультурный, суетливый, как муравейник, утопающий в смеси запахов морской свежести, расплавленного солнцем асфальта и душного смога. За все прожитое здесь время Нора так и не устала любоваться и восхищаться им, сочетающим в себе несочетаемое – каменную красоту старинных кварталов и убогость «неблагополучных» улиц‑траншей, прорытых между угрюмых без солнечного света зданий. Он был уникальным – с уникальным «квадратным» кварталом Эщампль и пряничной архитектурой Гауди. И она влюбилась в него с первого визита и продолжала любить, с каждым днем врастая своей любовью в него, как молодой дубок корнями – в твердую землю. Но хоть город и отвечал ей взаимностью, Нора предпочла жить в получасе езды от него, опасаясь утратить романтику периодичных свиданий. Она приезжала в город ежедневно, за исключением выходных, пересекала его по диагонали на автобусе, любуясь им, просыпающимся, как любовалась бы в предрассветном сумраке профилем любовника. Отрабатывала день в офисе, предвкушая вечернее свидание – короткую прогулку по знакомым местам, кофе, иногда поздний ужин в ресторане и пару раз в месяц поход на выставки и в художественные галереи. Ее ничуть не смущало, что на прогулках ее никто не сопровождал. В их паре она – город третий был бы лишним. Да и за день Нора так уставала от общения, что к вечеру мечтала о спасительном молчании. Эти прогулки были ее своеобразной медитацией, город – собеседником, другом, любовником и наставником, а в целом – ее персональным местом силы. Вся энергия, щедро потраченная во время рабочего дня, возвращалась к ней с избытком после таких свиданий. И довольная, умиротворенная, счастливая, Нора возвращалась на поздней электричке домой – в свой спокойный «спальный» поселок.

Сейчас этот город, который в отпускной август покидали коренные жители и наполняли прилетные птицы‑туристы, принадлежал не ей. Она знала об этом и прощала ему временную измену, но все же, отчаянно заскучав по нему, приехала сегодня – ради бесцельной прогулки по случайным улицам, слившимся в спонтанный маршрут, и недешевого кофе в первом попавшемся на пути баре. Но совсем скоро, ровно через неделю, с приходом сентября, все вернется на свои места: откроются знакомые кафе и небольшие магазинчики, прячущиеся на нетуристических маршрутах, концертные залы и галереи вывесят новые афиши. Сентябрь – это начало цикла, второй январь. Нора любила сентябрь, пожалуй, куда больше остальных месяцев – с тех пор, как влюбилась в город. И начинала предвкушать эту пору легких шарфиков, кардиганов, пряно‑терпких духов и яркой помады еще с начала жаркого августа.

Нора брела в плотном потоке туристов, неторопливо сочившемся по узким капиллярам Готического квартала, пока не вышла к музею Истории Барселоны. Зашла она внутрь не столько из‑за желания погрузиться в другую эпоху (в этом музее Нора была не раз), сколько в поисках кондиционированной прохлады. Но, спустившись на нижние уровни, вдруг почувствовала, что ей не хватает воздуха. То ли толща вскрытых, как нарыв, эпох давила на нее, то ли внезапно нахлынул приступ несвойственной ей клаустрофобии, то ли в полутемных помещениях, принимающих за сутки бесчисленное количество туристов, возникли проблемы с вентиляцией, но только Нора бегом, боясь потерять сознание от удушья, добралась до выхода и, поднявшись наверх, с облегчением глотнула жаркого воздуха. Там, на выходе из музея, и произошло то странное происшествие, которое ненадолго выбило ее из колеи. Едва Нора ступила на брусчатку, как ей навстречу с раскинутыми в широком объятии руками бросилась дородная девица.

– Элька! – закричала незнакомка на русском. – Какая встреча! Ты что здесь делаешь?

За мгновение до того, как девица заключила ее в тиски объятий, Нора успела инстинктивно отшатнуться, и руки молодой женщины поймали воздух.

– Эль, ты чего? – обиженно удивилась та.

– Простите?.. Мы разве знакомы?

– Во даешь! А то незнакомы! Эль, ты что, меня не узнаешь?

Незнакомка сняла темные солнцезащитные очки, закрывавшие половину круглого лица, и сдвинула на затылок светлую широкополую шляпу. Однако и это не пробудило в Норе воспоминаний. Молодая женщина, бывшая соотечественница, не была ей знакома, и Нора это повторила.

– Простите, – резко сменив тон с дружелюбного на сухой, извинилась туристка. И торопливо, сбегая от конфузной ситуации, застучала каблуками босоножек прочь от музея. Нора пожала плечами: с кем не бывает. Возможно, она и правда напомнила туристке кого‑то очень хорошо знакомого. Или, наоборот, кого‑то, кого та давно не видела и потому обозналась. А может, они действительно встречались – в прошлой жизни, которая осталась отсеченной от этой границами, горами и морем, и это Нора оконфузилась, не признав в молодой женщине старую знакомую? Иначе откуда та знает… Она замешкалась, оглянувшись на удаляющуюся спину туристки, а затем махнула рукой, развеивая сомнения как сигаретный дым, и направилась в противоположную сторону. Дурнота, нахлынувшая на нее в музее, прошла, но Нора решила вернуться домой. Полчаса дороги в электричке, почти бесшумно мчавшейся вдоль пригородных фабричных зон, сменившихся затем прибрежной линией. Пятнадцать минут пешком по руслам узких переулков‑притоков центральной улицы до площади‑устья, куда окнами выходило четырехэтажное жилое здание с полукруглыми балконами‑террасами. Нырнув, будто под водопад, в арку, Нора вышла на узкую улочку с рискованно припаркованными по обе стороны машинами и направилась к своему подъезду. Возле одной из машин огорченно, оценивая ущерб – сбитое неизвестным автомобилем зеркало, перетаптывалась соседская пожилая пара.

– Это просто улица разбитых зеркал какая‑то, – громко сказал мужчина, имея в виду, что не реже одного раза в месяц какая‑нибудь из припаркованных машин лишалась зеркала. Нора поздоровалась с соседями и, уже отпирая ключом дверь, подумала о законе парных случаев: утром в электричке, машинально заглянув в газету сидевшего рядом мужчины, она выхватила взглядом одну показавшуюся ей звучной фразу – «На улице разбитых зеркал».

– Оказывается, я живу на этой улице, – усмехнулась она тихо, входя в квартиру. – Как хорошо, что у меня нет машины.