Мэйр вернулась за полдень, принеся с собой сырость, запах мокрых листьев и дождя. И кучу пакетов, невесть каким образом уместившихся в её руках. Себастьян, как раз в этот момент избавлявшийся от парочки подгоревших оладий (их удалось сделать относительно приличными только с пятой попытки), едва не уронил тарелку, завидев всё богатство.— Ты кого-то ограбила? — поинтересовался он. — Не стоит делать это по утрам, ты в курсе?— Очень смешно, — отозвалась Мэйр, ставя пакеты на пол.И без всякой ментальной магии можно было понять, что его целительница устала и чуточку сердита. Себастьян не удержался и скользнул в её мысли — совсем недалеко, из чистого любопытства.— Кто такая Элинор? — спросил он и подошел к Мэйр, чтобы помочь снять пальто.— Моя мама, а что?.. — пробормотала Мэйр, судя по всему, растерявшись от внезапной помощи, но тут же сурово сдвинула брови и прибавила: — А что я тебе

Просыпаться в чужой постели, с чужой же рукой поперек живота… странно. Настолько, что Себастьян не придумал ничего лучше, кроме как выместись из этой самой постели побыстрее. И потише, чтобы не разбудить мирно сопящую Мэйр, закутавшуюся в одеяло как в кокон, стоило только выбраться из её объятий.В самом деле, они же не влюбленная парочка, чтобы просыпаться вместе в лучах рассвета. Хотя какой там рассвет — лес за окном объят густым туманом. Не дождь, и то ладно; можно высунуть на улицу нос и проветрить сонные мозги.Выйдя на улицу, Себастьян вздохнул — в такую погоду не поохотишься, да и к новому луку стоит привыкнуть, прежде чем соваться в лес. Зачарованный, на минуточку, населенный поехавшими деревьями, столь же поехавшими лошадьми и демон знает чем ещё. Мэйр о своих владениях фантазировала в красках (не иначе как в целях устрашения своего безалаберного пациента), и эти картинки в её голове мигом отбивали охоту рисковать.«То ли дело д

Если что у Мэйр и получалось хорошо, так это ждать неприятностей на свою остроухую голову.Тем глупее было расслабиться и наивно полагать, будто приставания — самое страшное, что может отчудить присмиревший белобрысый нахал. Подкатывал тот весьма бесцеремонно и подчас нелепо — сказывалось отсутствие нормальной социализации, после десятка-то лет в компании зверья и деревьев, — однако Мэйр, к своему вящему ужасу, была не так уж и против.То есть совсем не против.То есть указанного белобрысого нахала, бесцеремонного и нелепого, она находила вполне милым. (Вернее сказать, совершенно очаровательным… Хотя нет, сие откровение точно следует оставить при себе.)И совершенно не обрадовалась, когда тот в очередной раз решил угробить сам себя.«И впрямь, — сварливо подумала Мэйр, рукавом вытирая кровь с лица Себастьяна, — спать не даешь, а удовольствия ноль».Да какой уж там ноль — минус бесконечно

Просыпаться в чужой постели было странно. До сих пор, несмотря на то, что Себастьян спал вместе с Мэйр вот уже почти неделю.С теплой, уютной, вечно мерзнущей Мэйр, которая всегда укладывалась на противоположном конце постели, но всякий раз оказывалась под боком, по обыкновению устроив голову на плече или перекинув руку поперек талии. Разумеется, Себастьян против таких вольностей ничего не имел. Поначалу старался вести себя прилично, послушно снося все душевные метания своей феи, потом плюнул и просто заграбастывал её в свои объятия, как только та начинала дремать.Но всё равно непривычно, как иначе. Особенно когда собственное тело вполне предсказуемо реагирует на девушку рядом. Хотя у некоторых вообще даже уши трогать нельзя.Рука затекла жутко — это Себастьян ощутил, едва проснувшись. Но освобождаться не стал. Достаточно было спросонья глянуть на мирно посапывающую Мэйр, прижавшуюся к нему, и обо всех неудобствах мигом забылось. Уже привычно и аккуратно,

Мэйр потребовались добрых две минуты и вся недюжинная выдержка, чтобы не перевернуть стол вместе со всей посудой. Но посуду было жалко, а собирать черепки так и вовсе лень. Поэтому она прикрыла глаза и задышала на счет, до треска стиснув пальцами край столешницы.— Ну и что это было? — выдохнула она, когда живая сталь под кожей немного утихла.— Дурная ты у меня ещё, — констатировал Френсис, вовсю уминающий печенье из вазочки. — Дивнючка, одним словом. До вас пока дойдет — помереть от старости можно… Это была сцена ревности, чтоб ты знала!И расхохотался, гад такой. Впрочем, заливистое ржание тут же сменилось надсадным кашлем. Поделом, нечего веселиться над чужими несчастьями, напихав полный рот печенья.— Так тебе и надо, паскуда, — мстительно проворчала Мэйр, глядя, как Френсис спешно ополовинивает чашку с чаем. — Вот куда этот долбанутый помчался? Если его сожрут, закопают под холмом или утоп