Я изумленно приподнялась, поймала взгляд Рэндольфа, и мне стало странно.
На меня никогда в жизни так не смотрели! Никто. В этом взгляде отражались и любовь, и восхищение, и забота, и нежность и еще тысячи разных “и”, выразить которые мне не достало бы слов. Так не смотрят на любимую женщину. Так смотрят на единственного, обожаемого ребенка. На статую божества. На что-то, что превыше жизни.
И я внезапно ясно осознала, на что намекали оба фэйри. Рэндольф помогает мне совсем не из-за Терранса.
– Рэндольф, что это такое? Почему?
– Что “почему”?
– Почему ты так… ко мне?
Он все понял. И не стал играть словами, как Терри.
– Ты моя судьба, Элисон. Но не бойся. Это не значит, что я – твоя.
– Не бывает так, чтобы кто-то был чьей-то судьбой! Это для поэтов.
– Бывает, – спокойно возразил фэйри. – Моя жизнь и все, чем я владею – твои. Я убью и умру за тебя.
– Это потому что мы… – я вспыхнула, не зная, как приличнее назвать то, чем мы только что занимались.
– Нет. Это ничего не меняет. Я не мог бы любить тебя больше. Или меньше.
Я вскочила и теперь хватала ртом воздух, не зная, что сказать. В голове было пусто. Все это как-то дико, чудовищно дико. Юной леди полагается растаять от счастья, услышав подобные слова, меня же брал животный ужас и жалость. Так нельзя! Просто нельзя.
– Я не хочу так… это – слишком много. Мне столько не надо.
– Это не зависит от нас. И ты ничего не должна взамен.
Рэндольф сел и привлек меня к себе, заставляя опуститься рядом с ним на одеяло. Взял мое лицо в свои ладони.
– Пойми, Элисон. Свобода – человеческая ценность. Все фэйри предназначены чему-то. Быть обреченным на тебя – не худшая участь.
– Судьба, – горько сказала я. – Как-то многовато судьбы в последнее время, не находишь?
А потом я вспомнила все, что Рэндольф говорил раньше про судьбу. И вдруг – так не вовремя и страшно – всплыло в памяти сумбурное видение у Блудсворда.
– Нет! – губы еле шевелились от ужаса. – Ты ведь не это имел в виду, когда сказал, что вы с Терри разделили судьбу?
Он молча смотрел на меня и улыбался мягко, чуть виновато.
– Не это? Правда, Рэндольф?
– Я изменил не только свою судьбу. Брату тоже досталось.
– Нет! Ты не можешь… ты не должен… Ты не смеешь умирать за какую-то там “королеву Элисон”! Ты должен жить! Я отпускаю тебя, не надо такой службы.
– Я не твой вассал, Элисон. Ты не можешь отпустить меня или приказать.
– Тогда я прогоню тебя.
– Я не уйду.
– Тогда… тогда я… – у меня в мыслях была полнейшая сумятица. Я знала только одно – я хочу, чтобы Рэндольф жил. Желательно, со мной, но это необязательно. Просто мне так надо, чтобы он был. Просто без него – такого спокойного, упрямого, немногословного и надежного, мир будет гораздо худшим местом, чем есть сейчас.
– Если ты любишь меня, как говоришь, ты уйдешь.
– Я не уйду. Можешь считать, что я тебя не люблю.
– Я возвращаюсь в Сэнтшим.
– Я поеду с тобой.
Мне захотелось кричать. Ну как, как можно быть таким упрямым ослом?!
– Не смей взваливать это на меня! Не хочу отвечать за твою смерть.
– Ты не отвечаешь. Это моя судьба, не твоя.
– Не хочу, чтобы еще кто-то умер за меня. Я того не стою.
– Стоишь, – сказал он с абсолютной убежденностью. – Ты стоишь гораздо большего.
– Замолчи, ты, придурковатый самоубийца. Я не хочу, чтобы ты умирал, слышишь?!
Рэндольф вздохнул:
– Думаешь, я хочу? Я люблю жизнь. Особенно сейчас. Я счастлив, Элисон. Обидно умирать, когда каждая минута наполнена смыслом.
Лучше бы он меня ударил, честное слово.
– Тогда почему? – почти прорыдала я, в отчаянии от его непробиваемости.
– Я знаю очень много легенд о тех, кто пытался избежать своей судьбы. И ни одной о том, кому бы это удалось. Я – воин и приму ее достойно.
– Подожди, – память уцепилась за подсказку, что он дал мне раньше. – Ты сказал, что изменил свою судьбу. Значит это возможно?
– Да. Я должен был стать главой клана Танцующих-с-Ветром, но сыграл с силами, которых не понимал. И изменил предназначение для себя и своего брата. Я не ведал, что творил. Тот, кто помогал мне, тоже. С роком можно играть, но нельзя выиграть. Даже боги покорны ему, – он взял меня за руку. – Пожалуйста, Элисон. Не надо больше. Мне тяжело.
– А мне, думаешь, легко? Ты – бесчувственный кусок железа! Прямо как твои ножики.
Рэндольф усмехнулся:
– Ты права. Душа воина – его оружие.
– Сколько у нас времени, Рэндольф?
– Не знаю. Быть может – годы, – он отвел глаза.
– Это ведь неправда. Все будет уже совсем скоро, да?
– Я не знаю. Я даже не знал, к чему приведет этот путь, пока Терранс был жив.
Вот что такое – отчаяние. Когда нет возможности спасти или защитить близкого человека. Когда нет выхода. Когда, дергайся – не дергайся, а судьба неотвратимо приближается, и ты чувствуешь затылком ее холодный, внимательный взгляд.
ФранческаВещь, когда-то бывшая ошейником, лежит перед нами на столе. Вид у нее откровенно жалкий – кожа измусолена и пожевана, хуже, чем штора в гостиной. Серебряный оклад вокруг маленького камушка по центру почернел, а по самому камню теперь змеится трещина, разделяя его наискось.Элвин, прикрыв глаза, водит руками над артефактом, пытаясь оценить его состояние. Я сижу рядом и стараюсь даже дышать неслышно, чтобы не помешать ему.Если он… если мы… если это еще возможно восстановить артефакт…Боги, пожалуйста, сделайте, чтобы это было возможным!Потому что если не получится, то я…За этим «если не получится» была злорадная улыбка вечности. Время, которое собирает с людей свою дань. Старость, которая придет за мной, чтобы разлучить нас.Навсегда.Почему, ну почему я была такой идиоткой?! Почему попросила снять ошейник? Почему не спрятала потом его как следует?
ВанессаЭтот человек прибыл в Гринберри Манор после обеда. Спешился, отдал поводья конюху, отдал дворецкому визитку и проследовал в гостиную.– Ждите здесь, – важно объявил дворецкий. – Я извещу миледи.Ожидание затянулось, но гость не выказывал признаков беспокойства. Он неторопливо обошел комнату, осматривая изящную обитую сафьяном мебель, буфет с резной дверцей, шелковые обои. Порой на его молодом и довольно привлекательном лице мелькала одобрительная улыбка. Остановился у клавикорда, откинул крышку и наиграл двумя пальцами первые аккорды популярного романса.Увлеченный инструментом, он не видел, как в дверях замерла женщина. Болезненно худощавая, со следами былой красоты на лице, которые угадывались даже под слоем белил и румян. Несколько легкомысленное платье, куда более уместное на юной кокетке, чем почтенной вдове, спорило с заметной сединой в рыжих волосах.Прежде чем войти в гостиную женщина бросила корот
РэндольфПо безмятежной лазури небес проплывали легкие, кучерявые облака. День выдался не по-февральски теплым, и в воздухе уже вовсю ощущалась близость весны.– Отрадный денек, – усмехнулся в бороду старик Хэтч. – Ишь, как все осело.Запряженная в телегу мосластая лошаденка, лениво брела по занесенной снегом тропе. Добравшись до тенистого распадка между двумя холмами, куда не проникали солнечные лучи, она замедлила шаг, а после и вовсе встала, демонстрируя всем своим видом немощь перед силами природы.– Треклятый снег, – ругнулся Ник Картер и снова спрыгнул с телеги, чтобы очистить обода. – Кончай прохлаждаться, бездельник, и помоги мне. Иначе, видит Тефида, нам вовек не добраться до Фалькон нест. Или ты хочешь заночевать в окрестных лесах?Хэтч засмеялся тонким, скрипучим голосом:– Куда торопиться, старина? Можно подумать, монашки ждут тебя после того, как на прошлой неделе у них
Звук снизу заставляет меня слететь по лестнице. Я почти вбегаю в холл, уже не заботясь, чтобы демонстрировать показное равнодушие.– Почему тебя так долго не было?!– Дела, – буркает он, едва удостоив меня взглядом, и поднимается наверх, тяжело опираясь о стену рукой.Я смотрю ему вслед, задыхаясь от возмущения. Я так его ждала, а он… он…Первый порыв – устроить скандал, потребовать внимания, надуться. Но тут внутри меня словно вспыхивает ярко-красная надпись «Нельзя!». И где-то в глубине сознания появляется другая Фран – более спокойная, взрослая. Появляется, чтобы вполголоса заметить, что у Элвина тоже есть желания и потребности. Что он выглядит вымотанным до последней степени. Что мужественно терпел все последние недели мои капризы. Что, кажется, с ним сегодня случилось что-то в той части его жизни, о которой он так мало рассказывает. И что неплохо бы поддержать его, или хотя бы не быть такой зако
В надежде сбросить погоню, я трижды переносила нас между мирами. Преследователь не отставал. Несколько раз над головой свистели стрелы. Одна вонзилась в ель над моей головой и разлетелась ледяными брызгами.Мы перелетели холм. Внизу от основного тракта отходила узкая тропинка. Фэйри, не колеблясь, направил коня по ней. Обернувшись, я увидела черные силуэты преследователей и своры гончих в призрачном свете огромной, зависшей над холмом луны. Впереди, вырвавшись на два корпуса, скакал всадник-великан. Он запрокинул голову, увенчанную раскидистой кроной оленьих рогов, и протрубил в рог.Тропка была занесена снегом, и мы сразу потеряли скорость. Свистели ветки, норовя хлестнуть по глазам. Я пригибалась, стискивала немеющими пальцами край седла. Свет луны почти не проходил сквозь нависшие кроны. Правь лошадью я, все закончилось бы плачевно, но Рэндольф видел в темноте лишь немногим хуже, чем днем.Конь под нами хрипел, клочья пены стекали по морде, сиплые выдохи подс
– Я помню ее, – Стормур скривился и брезгливо, носком ноги, перевернул тело на спину тело Кьяры. – Воровка.– И какие же счеты у воровки к регенту Хансинорского двора? – поинтересовался я с обманчивой мягкостью.– Не твое дело.– Еще как мое. Из слов Блудсворда я понял, что ему даром не сдалась эта вендетта. И будь любезен, раз уж я спас твою никчемную жизнь, поделись соображениями: с какой стати служанке так ненавидеть тебя?Стормур выдержал мой взгляд в упор. На высокомерном лице не дрогнул ни единый мускул.– Я был в своем праве, Страж. Она и ее подельник собирались меня обокрасть.– О, вот, значит, как? Обокрасть? И что же ты сделал?Я бросил еще один взгляд тело Кьяры. Спускавшиеся по плечу женщины шрамы здорово напоминали следы от волчьих клыков.Регент пожал плечами:– Я был излишне милосерден. Натравил на них псов. Вор прикончил двух собак, тогда я прика