Франческа
– Впусти меня, – умоляет тот, за стеной на разные голоса.
Удар. Еще удар.
– Впусти, Фран! Пожалуйста!
Я сижу на полу у двери. Я всегда появляюсь здесь, возле запретного, запертого. Страшного за тонкой деревянной преградой.
Оно ломится каждую ночь. И чтобы сбежать от него надо пройти по осколкам.
Встаю. Ступаю, оставляя кровавые следы. Весь пол усеян битым стеклом, а я босая. Босая, в ночнушке – как засыпала.
Помню этот сон. Он повторяется раз за разом. Тягостный, пугающе правдоподобный. Словно и не сон вовсе.
Смести бы мусор на полу, да нечем. Не руками же…
Делаю шаг, стопу сводит от боли. Закусив губу, выдергиваю впившийся осколок. Кровь капает на пол – горячая и липкая, растворяет кусочек битого зеркала в моих руках, как льдинку.
На секунду меня пронзает острое чувство утраты. Я вдруг понимаю, что все – навсегда. Его не вернуть.
Не хочу избавляться от них! Не такой ценой!
Пустая рама напротив. Несколько кусочков зеркала засели в тяжелом металлическом ободе.
Почти бездумно я поднимаю с пола осколок. И подношу к другому, который торчит острым скалистым пиком, повторяя своим изгибом контуры куска стекла в моих руках…
Подходит.
Смогу ли я собрать заново это зеркало?
Я передумала возвращаться в Рино. Буду чужой там. Племянники? Жена брата?! Того самого Риккардо, к которому я приходила после его ссор с отцом, чтобы ободрить?!
Но куда мне еще бежать из заснеженного северного ада?
Никому не нужна… Изгнанница…
– Останься, Фран, – просит человек, который купил меня у моего отца.
– С чего бы мне это делать? – зло спрашиваю я, терзая стейк ножом.
Я уже знаю, что маг не скажет гадость. Не попытается поставить меня на место в ответ. И вижу, чувствую, пусть он и пытается это скрывать, как он страдает от моей холодности.
Глядя на это, я чувствую особую садистскую радость. Это все равно что отрывать крылышки мухе.
Очень большой и очень опасной мухе, которая совсем недавно пребольно кусалась.
– Женщине рискованно без мужской защиты. Ты и сама могла в этом убедиться.
Еле удерживаюсь, чтобы не зашипеть. Это подло с его стороны – напоминать про насилие!
– Останься, – продолжает он, словно не заметив моей злости. – Если не хочешь жить на Изнанке, я куплю тебе дом. У тебя будет столько денег, сколько нужно, моя защита и покровительство в любом из миров и свобода заниматься всем, чем пожелаешь.
– И зачем тебе это?
– Хочу знать, что с тобой все в порядке.
– С чего бы это такое беспокойство?
– Потому что я тебя люблю.
Он произносит это спокойно, буднично. И над столом повисает молчание.
Мне признавались в любви однажды… Лоренцо. Я помню как это было: дрожащий голос, бледное лицо, потные ладони. Тогда я поверила – невозможно было не поверить глядя на него…
Помню сладкий миг торжества сразу после его слов. Я понимала, каково это для Лоренцо – открыться и ждать в тайном страхе решения женщины. И я бы никогда не ударила беззащитного, но само понимание моей власти над мужчиной в тот момент опьянило.
В словах и тоне Элвина сейчас нет ни мольбы, ни безумных надежд, ни безмерного восхищения. Так не говорят о любви! Так – спокойно, между делом – просят передать соль или рассуждают о преимуществах псовой охоты перед соколиной!
Хотя нет! Что это я?! Об охоте мужчины вспоминают с куда большей страстью!
Значит, соль.
– Как жаль, что я не могу ответить вам тем же, сеньор, – тяну я полным яда голосом. – Вы мне отвратительны.
Морщится, чуть заметно.
– Я знаю. Ты говорила.
– Если вы надеетесь, что я сменю гнев на милость, то зря.
– Не надеюсь, – он закрывает глаза и стискивает руку на подлокотнике кресла. – Но я хочу позаботиться о тебе.
– А если я пожелаю выйти замуж? – продолжаю я пакостным тоном.
Элвин распахивает глаза. На мгновение я ловлю на его лице выражение отчаяния и неверия, потом он просит сквозь зубы:
– Фран, прекрати.
– Не называй меня так, сколько раз говорила! Это имя для близких.
– Хорошо, сеньорита Рино, – холодно отвечает он, промокнув салфеткой губы. – Обдумайте до завтра мое предложение, а пока предлагаю вернуться к ужину.
Мне отчего-то совсем не радостно слышать эти слова. Словно он опять меня обыграл, обманул. Как с признанием.
– Я хочу забрать свою одежду из твоей комнаты, – продолжаю я в надежде, что он примется убеждать меня этого не делать.
Пожимает плечами:
– Хорошо.
– Я хочу замок на свою спальню!
– Ладно.
Это становится уже нелепым! Как бы пронять его посильнее?!
– Сними ошейник! – требую я, шалея от своих слов.
– ЧТО?!
– Сними его! – оттягиваю кожаную полоску. – Свободные женщины не носят таких украшений.
– Фран, я же объяснял…
– Что он не дает мне стареть, – заканчиваю я за него. – А может, я хочу состариться?! Хочу прожить обычную человеческую жизнь, а не прозябать с тобой вечность в роли непонятно кого?! Хочу детей! Как я объясню ошейник своему будущему мужу и его родным?
Он снова закрывает глаза и делает несколько медленных вдохов, словно пытаясь успокоиться.
– Сними его, – повторяю я с тайной садистской радостью. – Немедленно!
– Тогда ты состаришься и умрешь, – словно через силу говорит Элвин.
– Когда-нибудь. Люди смертны. И стареют.
– Послушай, Фран… сеньорита Рино! Ошейник – просто кусок кожи. Я клянусь, что никогда не воспользуюсь…
Не снимет!
Конечно же, не снимет!
Я вскакиваю в радостном возмущении.
– Это мое право! Ты сказал, что я свободна. Ну да, конечно! Свободна, пока делаю то, что тебе удобно, правильно?! А если… – я прерываюсь, чтобы набрать воздуха и привести в порядок спутанные мысли.
Элвин тоже встает. Медленно отодвигает кресло.
– Если что не так, то… – неуверенно продолжаю я.
Мне не нравится выражение на его лице. Какое-то оно…
Опасное.
– …получается я все равно рабыня, – совсем тихо заканчиваю я.
Он подходит, становится совсем рядом, берет меня за плечи… Я смотрю на него снизу вверх, по телу бежит мелкая дрожь.
От страха? Или от возбуждения?
В голове вдруг мелькает картинка – обрывок воспоминания из той невозможной жизни, которую я не жила. Непристойный и сладостный, как бывает сладок порок.
…это было здесь, прямо здесь, на обеденном столе. Мы не дошли до спальни. Не захотели.
Грязная случка, как у двух животных. Но внезапно вспыхнувшая память безжалостна, она сохранила наслаждение и нежность к мужчине рядом – безмерную, как теплое южное море…
Элвин нависает надо мной, глаза сверкают двумя кусками голубого льда. Что, что сейчас сделает этот ужасный человек?! Я донимала его весь вечер, расплата должна быть ужасна.
Ударит? Попробует поцеловать?!
Мне хочется, чтобы он выбрал второе. Конечно, я вырвусь и оболью его презрением и отвращением.
Но я хочу этого.
Молчание сгустилось – хоть ножом режь. Я все так же смотрю на Элвина снизу вверх, забыв, как дышать.
…пусть поцелует! Пусть вправду попробует поцеловать. Может, я даже не стану вырываться…
Он с непроницаемым лицом расстегивает ошейник и отшвыривает его в сторону.
– Сеньорита свободна, – скучным голосом объявляет мой хозяин. – А теперь позвольте, леди, я откланяюсь. Не голоден больше.
Я вслушиваюсь в звук его шагов на лестнице, и мне хочется разреветься от обиды.
ФранческаВещь, когда-то бывшая ошейником, лежит перед нами на столе. Вид у нее откровенно жалкий – кожа измусолена и пожевана, хуже, чем штора в гостиной. Серебряный оклад вокруг маленького камушка по центру почернел, а по самому камню теперь змеится трещина, разделяя его наискось.Элвин, прикрыв глаза, водит руками над артефактом, пытаясь оценить его состояние. Я сижу рядом и стараюсь даже дышать неслышно, чтобы не помешать ему.Если он… если мы… если это еще возможно восстановить артефакт…Боги, пожалуйста, сделайте, чтобы это было возможным!Потому что если не получится, то я…За этим «если не получится» была злорадная улыбка вечности. Время, которое собирает с людей свою дань. Старость, которая придет за мной, чтобы разлучить нас.Навсегда.Почему, ну почему я была такой идиоткой?! Почему попросила снять ошейник? Почему не спрятала потом его как следует?
ВанессаЭтот человек прибыл в Гринберри Манор после обеда. Спешился, отдал поводья конюху, отдал дворецкому визитку и проследовал в гостиную.– Ждите здесь, – важно объявил дворецкий. – Я извещу миледи.Ожидание затянулось, но гость не выказывал признаков беспокойства. Он неторопливо обошел комнату, осматривая изящную обитую сафьяном мебель, буфет с резной дверцей, шелковые обои. Порой на его молодом и довольно привлекательном лице мелькала одобрительная улыбка. Остановился у клавикорда, откинул крышку и наиграл двумя пальцами первые аккорды популярного романса.Увлеченный инструментом, он не видел, как в дверях замерла женщина. Болезненно худощавая, со следами былой красоты на лице, которые угадывались даже под слоем белил и румян. Несколько легкомысленное платье, куда более уместное на юной кокетке, чем почтенной вдове, спорило с заметной сединой в рыжих волосах.Прежде чем войти в гостиную женщина бросила корот
РэндольфПо безмятежной лазури небес проплывали легкие, кучерявые облака. День выдался не по-февральски теплым, и в воздухе уже вовсю ощущалась близость весны.– Отрадный денек, – усмехнулся в бороду старик Хэтч. – Ишь, как все осело.Запряженная в телегу мосластая лошаденка, лениво брела по занесенной снегом тропе. Добравшись до тенистого распадка между двумя холмами, куда не проникали солнечные лучи, она замедлила шаг, а после и вовсе встала, демонстрируя всем своим видом немощь перед силами природы.– Треклятый снег, – ругнулся Ник Картер и снова спрыгнул с телеги, чтобы очистить обода. – Кончай прохлаждаться, бездельник, и помоги мне. Иначе, видит Тефида, нам вовек не добраться до Фалькон нест. Или ты хочешь заночевать в окрестных лесах?Хэтч засмеялся тонким, скрипучим голосом:– Куда торопиться, старина? Можно подумать, монашки ждут тебя после того, как на прошлой неделе у них
Звук снизу заставляет меня слететь по лестнице. Я почти вбегаю в холл, уже не заботясь, чтобы демонстрировать показное равнодушие.– Почему тебя так долго не было?!– Дела, – буркает он, едва удостоив меня взглядом, и поднимается наверх, тяжело опираясь о стену рукой.Я смотрю ему вслед, задыхаясь от возмущения. Я так его ждала, а он… он…Первый порыв – устроить скандал, потребовать внимания, надуться. Но тут внутри меня словно вспыхивает ярко-красная надпись «Нельзя!». И где-то в глубине сознания появляется другая Фран – более спокойная, взрослая. Появляется, чтобы вполголоса заметить, что у Элвина тоже есть желания и потребности. Что он выглядит вымотанным до последней степени. Что мужественно терпел все последние недели мои капризы. Что, кажется, с ним сегодня случилось что-то в той части его жизни, о которой он так мало рассказывает. И что неплохо бы поддержать его, или хотя бы не быть такой зако
В надежде сбросить погоню, я трижды переносила нас между мирами. Преследователь не отставал. Несколько раз над головой свистели стрелы. Одна вонзилась в ель над моей головой и разлетелась ледяными брызгами.Мы перелетели холм. Внизу от основного тракта отходила узкая тропинка. Фэйри, не колеблясь, направил коня по ней. Обернувшись, я увидела черные силуэты преследователей и своры гончих в призрачном свете огромной, зависшей над холмом луны. Впереди, вырвавшись на два корпуса, скакал всадник-великан. Он запрокинул голову, увенчанную раскидистой кроной оленьих рогов, и протрубил в рог.Тропка была занесена снегом, и мы сразу потеряли скорость. Свистели ветки, норовя хлестнуть по глазам. Я пригибалась, стискивала немеющими пальцами край седла. Свет луны почти не проходил сквозь нависшие кроны. Правь лошадью я, все закончилось бы плачевно, но Рэндольф видел в темноте лишь немногим хуже, чем днем.Конь под нами хрипел, клочья пены стекали по морде, сиплые выдохи подс
– Я помню ее, – Стормур скривился и брезгливо, носком ноги, перевернул тело на спину тело Кьяры. – Воровка.– И какие же счеты у воровки к регенту Хансинорского двора? – поинтересовался я с обманчивой мягкостью.– Не твое дело.– Еще как мое. Из слов Блудсворда я понял, что ему даром не сдалась эта вендетта. И будь любезен, раз уж я спас твою никчемную жизнь, поделись соображениями: с какой стати служанке так ненавидеть тебя?Стормур выдержал мой взгляд в упор. На высокомерном лице не дрогнул ни единый мускул.– Я был в своем праве, Страж. Она и ее подельник собирались меня обокрасть.– О, вот, значит, как? Обокрасть? И что же ты сделал?Я бросил еще один взгляд тело Кьяры. Спускавшиеся по плечу женщины шрамы здорово напоминали следы от волчьих клыков.Регент пожал плечами:– Я был излишне милосерден. Натравил на них псов. Вор прикончил двух собак, тогда я прика