Всего лишь очередной брауни. Он застенчиво хлопает длинными ресницами и поглаживает ладошками пушистую кисточку на хвосте.
– Как ты меня напугал, – с чувством говорю я. – Ты кто?
– Леди забыла? Я – Тасситейл. Гор-нич-на-я, – последнее слово брауни произносит по слогам с неподдельной гордостью.
Надо же, я и горничной обзавестись успела?! Мне опять хочется завыть от абсурдности происходящего, но брауни умудряется погасить подступающую истерику простым вопросом:
– Леди будет одеваться?
– Будет, если есть во что.
В моей комнате я не нашла ничего похожего на гардероб. А обсуждать эту или любую другую тему с магом было невыносимо.
Не удивившись подобному ответу – способны ли вообще брауни удивляться – Тасситейл с натугой откатывает в сторону малоприметную дверь в дальнем углу.
Я вхожу в гардеробную комнату, встроенные в стены магические шары вспыхивают, и у меня перехватывает дыхание от восторга.
Платья, платья и снова платья – одно прекраснее другого. Строгие официальные, с минимумом отделки, но поражающие безупречностью кроя. Пышные бальные – кружево, жемчуг, вышивка. Простые домашние, выполненные из мягкой ткани, уютные и удобные даже на вид.
Батистовые и шелковые сорочки, чулки, подвязки, панталоны… Одних перчаток полсотни, не меньше. И все, все безупречного качества и красоты. Такой одежды не постыдилась бы и королева!
Рядом висят мужские камзолы и рубахи, но я едва обращаю на них внимание, завороженная открывшимся внезапным богатством.
– Что наденет леди? – спрашивает Тасситейл.
Если Элвин не соврал вчера, если сказал правду… получается, это – мое? Все мое?!
Чувствую, как по губам плывет глуповатая улыбка:
– Надо померить.
* * *
Ветер воет, прижимает входную дверь, словно сговорился с магом и жаждет не дать мне уйти из башни. Я налегаю на нее всем весом, распахиваю…
Щеки ожигает ледяное дыхание. В холл влетают снежинки, крутятся, оседают в волосах, залезают под теплый, подбитый лисьим мехом плащ.
Замираю на пороге. За спиной тепло, запах дров в камине и еще теплых булочек с кухни. Впереди только свистящая тьма, заполненная снежным крошевом. Один взгляд на нее избавляет меня от желания выйти из башни надежнее любых уговоров.
Как Элвин вернется по такой непогоде? Или его можно не ждать?
Хорошо бы он остался ночевать там, где сейчас его носят демоны.
Сквозняк выдергивает из рук створку двери, заставляет захлопнуться перед моим носом с громким стуком.
Даже сквозняк заодно с Элвином.
Бежать – глупость, я вполне это понимаю. Меня не бьют, не мучают, не обижают…
Но мне тяжело. Здесь, в этой башне, наедине с дикими вопросами, на которые нет ответа.
Или не так. Наедине с навязчивыми ответами, без вопросов.
Несколько часов назад я превратилась в кошку. Почти случайно, желая уйти от напоминаний о потерянных годах, которые сквозили молчаливыми правдивыми свидетелями в окружавших меня мелочах.
Превратилась в кошку, и дом обрушил на меня запахи. Сотни, тысячи запахов, рассказавших о забытой жизни больше, чем Элвин вчера.
Это было невыносимо! Настолько, что мне захотелось сбежать – сейчас, немедленно. Наплевав на здравый смысл и все доводы разума.
И вот: метель…
– Ну уж нет! – упрямо говорю я непонятно кому. Снова распахиваю створку и мнусь на пороге.
Был бы рядом кто-то уговаривающий меня остаться, я бы шагнула в снежную круговерть. А так – злости не хватает, чтобы решиться.
В холл влетает порыв ледяного ветра, вносит нечто огромное, белое, облепленное снегом.
Снежный ком на ножках?
От неожиданности я выпускаю дверную ручку. Дерево с такой силой хлопает о косяк, что, кажется, вся башня содрогнулась.
Ком не спеша отряхивается, осыпая снегом пол, шкафы, ковер на полу и мой плащ.
– Козел? – потрясенно спрашиваю я.
– Ме-е-е, – соглашается ком.
* * *
Я ошиблась. Не козел, а коза! Самая настоящая коза – вон какое вымя.
Крупная, больше пони. С длинной, густой снежно-белой шерстью, большими ушами и золочеными острыми рогами.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я у козы, как будто она может ответить.
– Ме-е-е.
Коза проходится по холлу, по-хозяйски оглядывается. Пробует на вкус портьеру, но почти сразу выплевывает. Встав на задние ноги, изучает содержимое полки и, покосившись на меня, чуть подталкивает фарфоровую фигурку. Та падает на пол и разбивается.
А коза снова опускается на четыре ноги, шевелит ушами и смотрит на меня. И вид у нее при этом такой невинный, что сразу ясно: она сделала это специально.
– Ты что творишь?! – возмущенно спрашиваю я, забыв, что это дом Элвина и мне не должно быть никакого дела до его вещей. – А ну пошла отсюда!
– Ме-е-е, – ехидно отвечает коза.
– Да я тебя сейчас… – я осекаюсь, внезапно поняв, как глупо со стороны смотрится мой разговор с козой.
Она снова отвечает глумливым меканьем и, задрав хвост, уходит в сторону лестницы с таким торжествующим видом, что я еле сдерживаюсь, чтобы не броситься за ней следом.
Буду я еще за какой-то козой бегать! И вообще: наверное, это коза Элвина. Вот пусть сам с ней и разбирается.
Нет, ну какая наглая тварь!
В холле после ее нашествия форменный разгром. Портьера пожевана, на полу подтаявшие хлопья снега и фарфоровые осколки.
– А ну стой! – приказываю я, пробегающему мимо брауни. – Как твое имя?
– Скриблекс, леди.
Ах да! Скриблекс. Мы познакомились два дня назад.
Два дня или двадцать лет?
Неважно.
– Убери здесь, – приказываю я. И снимаю плащ, чтобы вернуть его в шкаф. К двум десяткам других плащей и меховых накидок – женских по крою и фактуре ткани.
Бежать из башни сейчас – безумие. Добрый хозяин собаку в такую непогоду не выгонит. У меня нет лошади, я не знаю города. Даже не знаю, как уйти с этой проклятой Изнанки к людям…
Медленно иду в гостиную. Можно приказать подать туда глинтвейн и булочки… а потом все-таки сбежать. Самым простым и верным способом. Залезть в кресло с ногами и погрузиться в сентиментальный роман, который я нашла в книжном шкафу среди книг по юриспруденции.
Уже пройдя комнату наполовину, я поднимаю глаза на портрет на стене и спотыкаюсь.
Снова ответы, которых я не просила.
ЭлвинУтром братец-буря прислал мерлетту. Сиятельной регентской заднице приспичило прогуляться. Щедро поделившись с окружающим пространством своими эмоциональными, но банальными соображениями по этому поводу я отправился во дворец.Разумеется, стоило мне подъехать, как разыгралась метель, и поездку отменили. Я сходил с ума от беспокойства при мысли о Франческе. Что с ней? Как она? Не вляпалась ли еще куда пока меня нет? Вчерашний вечер оставил полный горечи и бессилия осадок, но я убеждал себя, что дело в шоке.Проклятье, ну невозможно же, чтобы она забыла все и навсегда!Убеждал и не верил. Жизнь не раз доказывала мне: ничего не вернуть. Обретаешь на время, теряешь навсегда.День во дворце стал настоящим испытанием. Особенно когда к нашей милой компании присоединился Марций Севрус. При виде его самодовольной рожи у меня путались мысли от бешенства. Неотступно сверлило навязчивое и самоубийственное желание выколупать ублюдку лишний
Элисон Я проснулась от запаха еды. Прямо передо мной на огне бурлил котелок, распространяя по комнате божественный аромат. Над ним с ложкой в руке сидел фэйри, помешивал и следил, чтобы варево не убежало. – Доброе утро! Я буркнула что-то неопределенное в ответ. При виде Рэндольфа неожиданно накатило смущение. Вчера, в темноте, после лютой метели, все казалось таким естественным и правильным, а сегодня я не знала, как себя вести. То есть – я по-прежнему ни о чем не жалела. И с удовольствием повторила бы, хотя низ живота слегка побаливал. Но вести себя, как ни в чем не бывало, не получалось, хоть тресни. – Ты голодная? – Немного. На самом деле, я была жутко голодной. Кажется, коня готова съесть. Сырым. Но мужчинам нравятся воздушные и нежные девушки-птички, которые питаются светом и музыкой. А я хотела нравиться Рэндольфу. Так что делала вид, будто совсем не интересуюсь содержимым котелка. И Рэндольфом тоже не ин
Я изумленно приподнялась, поймала взгляд Рэндольфа, и мне стало странно.На меня никогда в жизни так не смотрели! Никто. В этом взгляде отражались и любовь, и восхищение, и забота, и нежность и еще тысячи разных “и”, выразить которые мне не достало бы слов. Так не смотрят на любимую женщину. Так смотрят на единственного, обожаемого ребенка. На статую божества. На что-то, что превыше жизни.И я внезапно ясно осознала, на что намекали оба фэйри. Рэндольф помогает мне совсем не из-за Терранса.– Рэндольф, что это такое? Почему?– Что “почему”?– Почему ты так… ко мне?Он все понял. И не стал играть словами, как Терри.– Ты моя судьба, Элисон. Но не бойся. Это не значит, что я – твоя.– Не бывает так, чтобы кто-то был чьей-то судьбой! Это для поэтов.– Бывает, – спокойно возразил фэйри. – Моя жизнь и все, чем я владею – твои. Я убью и
Мы больше не возвращались к этой теме. Я как-то прямо разом поняла, что бесполезно. Можно сколько угодно плакать, упрашивать, дуться, кричать и делать нам двоим больно, Рэндольф не отступит. Будет виновато улыбаться и терпеть, сколько нужно. А если я потом сменю гнев на милость, сделает вид, что ничего не было.Если бы я могла, сделала так, чтобы он меня разлюбил. Разве это любовь, когда нет выбора? А может, выбор и был, просто фэйри не хотел его видеть.Наверное, надо было не разговаривать с ним, показывать, как я зла, как не могу смириться со всем этим бредом про “судьбу”. Но я ужасная эгоистка. Мне хотелось его целовать и таять в объятьях. Просто от осознания, что наша близость может оборваться, обязательно оборвется, что все это не навсегда и закончится совсем скоро, Рэндольф в одночасье стал мне бесконечно дорог и важен. И я пыталась на прощанье подарить ему все, что могла, в глупой надежде, что судьба посмотрит на наше счастье и даст нам шанс. Известн
Франческа– Впусти меня, – умоляет тот, за стеной на разные голоса.Удар. Еще удар.– Впусти, Фран! Пожалуйста!Я сижу на полу у двери. Я всегда появляюсь здесь, возле запретного, запертого. Страшного за тонкой деревянной преградой.Оно ломится каждую ночь. И чтобы сбежать от него надо пройти по осколкам.Встаю. Ступаю, оставляя кровавые следы. Весь пол усеян битым стеклом, а я босая. Босая, в ночнушке – как засыпала.Помню этот сон. Он повторяется раз за разом. Тягостный, пугающе правдоподобный. Словно и не сон вовсе.Смести бы мусор на полу, да нечем. Не руками же…Делаю шаг, стопу сводит от боли. Закусив губу, выдергиваю впившийся осколок. Кровь капает на пол – горячая и липкая, растворяет кусочек битого зеркала в моих руках, как льдинку.На секунду меня пронзает острое чувс
ЭлисонЯ сбежала от него утром, перед завтраком. Лучше было сделать это ночью, но у Рэндольфа слишком чуткий сон. А так он ничего не заподозрил, когда я вышла, вроде бы на минутку. Успела добежать до уже оседланной лошади прежде, чем воин спохватился. Сунула загодя написанное письмо в сумку его коня. И ушла по Изнанке.Не умей я ходить между двумя мирами, я бы, конечно, от Рэндольфа никогда не смогла сбежать. Было немного страшно, но больше за него: как он будет один, среди людей, без знания, как и что у нас устроено, со своими слишком приметными глазами и без возможности в любой момент попасть в привычный мир. Но я надеялась, что фэйри справится.Так у меня разом появилась целая куча новых проблем. Как будто прежних было недостаточно. И главным вопросом стало – что же делать дальше? Возвращаться домой? Нельзя, там Блудсворд. Пытаться как-то устроиться на Изнанке? Сразу вспоминались слова Терри о том, что “ничейный человек – до
Элисон Небо нависало над менгирами вогнутой чашей. Свободная от снега площадка на вершине холма раскрывалась навстречу небу, вызывающая в своей наготе. Замшелые камни, что опоясывали холм полукругом, справа и слева упирались в серую скалу причудливой формы, у подножия которой стоял алтарь. Здесь даже пахло по-другому. Не морозом и лесом, но мокрым камнем и почему-то грозой. Я прошла меж двух каменных стражей и ступила на промороженную, бесснежную почву в клочках пожухлой травы. Это место… в нем было что-то знакомое, словно я бывала здесь, да позабыла – все стерлось, выветрилось из памяти. Разошлась сплошная пелена над головой. Из облачной толщи упало несколько косых солнечных лучей, подсвечивая путь к жертвеннику и сам алтарь – прильнувший к телу скалы, темный и бесконечно древний. Над ним нависала фигура, высеченная в скале. Просторный балахон скрадывал ее очертания также, как капюшон скрывал лицо. Бедра статуи перетекали в необработ
Машина лязгала, ходило бердо. Поблескивали десятки, сотни рычагов, от которых шли ремни и цепи к малым и большим колесам. Одни шестерни крутились так быстро, что сливались в сверкающее пятно, другие вращались медленно и степенно.– Я хочу поменять судьбу Рэндольфа, – с напускной храбростью, которой не ощущала, объявила я.– Тогда выбирай рычаг.– Какой? – я растерялась.– Любой. Ты же вносишь хаос в предназначение.Вот тут мне стало боязно. Но не настолько, чтобы отступить. Я трижды обошла кругом ткацкую машину, задерживаясь у каждого рычага. Наконец, сделала выбор и налегла руками и плечом на рукоятку большого медного колеса. Больно кольнуло у ключицы. Медленно, нехотя колесо стронулось с места. Я давила всем весом, чувствуя, как оно медленно поддается.Поворот, другой, третий. Маховик скрипнул, пришел в движение. Тронулся стоявший до этого маятник, затикал большой циферблат над головой. Сменили направлен