Она сидела рядом с ним и беспечно болтала. Улыбалась, брала пальчиками маленьких креветок, обмакивала их в соленый ореховый соус и клала в рот. Обхватывала полными губами и жевала.
А потом перехватывала его взгляд и краснела, не опуская глаз. Дайрен знал: ей нравилось его внимание, нравилось его безумное, накаленное до предела обожание. Когда он смотрел на нее вот так, не отрываясь, выхватывая каждое движение, мысленно лаская каждый ее жест.
И он делал это. Смотрел на нее и никак не мог надышаться. Знал, что теперь все хорошо, что его фея снова с ним, и так будет всегда. Но где-то глубоко внутри остался жить безответный, загнанный глубоко-глубоко страх, что все повторится вновь, и ему придется пережить самое страшное. Смерть того, без кого сам воздух превращается в раскалённый свинец. И дышать больше не хочется.
Но она жива. Правда жива. И Дайрен уже решил, что ни в коем случае не позволит ей умереть раньше себя. Лет через сто или тысячу. Или все десять тысяч. Н
АрилейнаЯ медленно шла по краю зала, стараясь не привлекать ничьего внимания. Стараясь не показывать собственный страх.А мне было страшно. Сегодня я – кролик, забравшийся в волчью пещеру.У стен расположились длинные столы, ломившиеся от яств. Я прошла вдоль одного из них и незаметно встала возле колонны, наблюдая за своими врагами.Повсюду шуршали платья красивых женщин. Мужчины бросали на них похотливые взгляды, переговариваясь друг с другом за бокалами игристых вин.Отвратительно.В воздухе пахло страстью. Желанием. Винным дурманом.На другом конце зала располагалось возвышение с троном. Позади него во всю стену висел герб фуриянцев – черный скорпион на алой розе. Символ смерти моего народа.Я отвернулась и, стараясь отвлечься, бросила пустой взгляд на праздничный стол.И в следующий момент за спиной раздался голос:– Не желает ли выпить прекрасная незнакомка?И время остановилось.
– Посмотри внимательнее, – промурлыкал мужчина. – И ответь мне сама.Я вздрогнула.Рука рыцаря скользнула по моей талии, ненавязчиво притянув ближе. Он не делал ничего предосудительного. Только вел меня вперед. Только касался так, что обжигало кожу.За одной из следующих ширм раздался томный женский вздох.Я зажмурилась.Ладонь Дайрена на короткое мгновение сжала меня чуть сильнее и тут же совсем расслабилась, отпустив. От неожиданности я распахнула глаза и увидела.Женщина стояла спиной к выходу из комнатки. Она откинула назад крашенную белую головку, пока ее спутник покрывал поцелуями бледную шею с татуировкой розы.Приоткрыв рот, девушка хватала губами воздух. Изредка вместо дыхания из легких вырывался тихий стон.Я замерла как статуя. Не могла оторваться, как бы ужасно это ни выглядело.А в следующий момент губы Дайрена коснулись моей собственной шеи.Я тихо выдохнула, резко развернувшись.
АрилейнаЯ стремительно отвернулась, запоздало сделав ленивый и безучастный вид.– Ах, какая неловкая! – бросила шутливо, размахивая бокалом с зеленым вином.Тут же подбежали ко мне несколько слуг. Извинились за беспокойство и мгновенно убрали следы угощения с пола.Когда я посмотрела в их испуганные, нервные человеческие глаза, мне почти стало стыдно. Почти. Потому что мои руки до сих пор тряслись от напряжения, и в сердце не было места другим чувствам, кроме волнения за брата.Когда я вновь бросила короткий взгляд сквозь толпу, кажется, на меня уже никто не смотрел. Короткое опустошающее облегчение навалилось на грудь.Действительно, подумаешь, какая-то из девушек перебрала с алкоголем и уронила кусок торта. С кем не бывает?Никому и в голову не придет, что я тоже фея. И несчастный узник впереди – мой брат.Только щеки все еще горели огнем, выдавая зашкаливающий адреналин. Щеки и уши.Я огляделась по
– О, безусловно. Зря вы… – попыталась я отмахнуться от разговора и, может быть, наконец, избавиться от опасного сопровождающего. Но Дайрен оборвал меня на полуслове. Он резко втолкнул меня в нишу под лестницей, прислонив спиной к холодному камню. И, расположив руки по обеим сторонам от моего лица, проговорил, хищно прищурившись:– Кого ты обманываешь, маленькая фея?..Пропасть. Я падала в самую глубокую пропасть. Сердце похолодело, словно вместо крови стало гнать по венам ледяное вино из арании.– Я не… что?.. – все слова застряли в горле острым, колючим комком.– А ты думала, тебе удалось всех одурачить? – прошептал он, склонившись к самому уху. Обжигая горячим воздухом из собственных легких. – Признаться, играла ты хорошо. Но этого недостаточно, чтобы обмануть меня.Сердце билось сумасшедше быстро. А легкие гоняли воздух так, словно я пробежала три километра без остановки.&ndas
ДайренУ нее были тонкие запястья. Казалось, их можно переломить легким движением пальцев. А еще крохотные ладони и худенькая шея. Маленькое личико с узким лицом, на котором горели совершенно невозможные глаза. Они выглядели огромными, ее нелепые, дымчато-серые глаза. Разве бывают у блондинок серые глаза?У нее были.Сначала Дайрен думал, что они и вовсе черные. Но потом стало ясно: такой эффект создают вечно расширенные от испуга зрачки.От испуга ли?Иногда ему казалось, что Арилейна совсем ничего не боится. Несмотря на то, что любой самый ничтожный слуга в замке может подписать ей смертный приговор.А в другой момент, честное слово, создавалось впечатление, что ее сердце вот-вот разорвется. Быстрый взмах ресниц, нервный взгляд в пол, легкое подрагивание губ.Губ…Они у нее были крупные и пухлые. На маленьком лице только эти глаза и губы.«Проклятье, держи себя в руках», – ругнулся про себя Дай
АрилейнаУжасных монстров мы оставили позади. Я старалась идти не очень быстро, чтобы Дайрен не догадался, как меня пугают его мантикоры. Ужасные животные. Обычно феи могут найти общий язык почти с любым существом. Но эти твари начинали рычать, едва завидев меня. И как Дайрен сумел их приручить?Впрочем, мне все равно. Надо понять, что делать дальше. И сколько у меня времени, пока царица не убьет брата.Дом первого рыцаря оказался таким же мрачным, как и он сам. Высокие стены особняка выложены серым камнем с черными жилами. С двух сторон от входа красовались все те же каменные мантикоры с распахнутыми пастями. Проходя мимо, я получила возможность в деталях рассмотреть два ряда острейших зубов и длинные раздвоенные языки. Как будто мало было прокатиться в карете с упряжкой этих чудовищ. Неподвижные статуи как бы намекали, что в рот их живым прототипам лучше не попадаться.Изнутри жилище Дайрена понравилось мне чуть больше. Несмотря на мрачность, присущую в
И тогда Дайрен вдруг отстранился и широко улыбнулся, самоуверенно скрестив руки на груди.– Я же говорил: ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал!Как в прорубь нырнула. Даже все слова закончились.– Что ты?.. Я..– Ну, ладно-ладно, губу-то не раскатывай. Я же сказал, что не дотронусь до тебя, – фыркнул он, и на губах застыла самодовольная усмешка.– Да не нужно мне чтобы ты до меня дотрагивался! – наконец, набрав воздух в легкие, громко бросила я. – И вообще, раз ты никак не можешь сообразить, зачем я тебе сдалась, я, пожалуй, пойду. И к Фауне твоих мантикор.Резко развернулась и почти бегом подлетела к двери. Схватилась за ручку, чтобы потянуть на себя, и в ту же секунду замерла. Точнее я-то старалась вырваться изо всех сил. Но словно невидимая паутина прочно удерживала на месте. Даже дышать стало тяжело.– Куда-то собралась, цветочек? – спросил Дайрен, и я молниеносно развернулась в в
Дайрен Как она сладко злилась. Сжимала маленькие кулачки, стискивала зубки. Первому рыцарю мрака ужасно хотелось раздражать ее и дальше. Посмотреть, до какой степени ярости она способна дойти. Узнать, на что способен этот хрупкий с виду цветочек. Дайрен постепенно начинал понимать, что с ней будет не так просто, как показалось сначала. Ведь его учили ненавидеть фей. Ненавидеть таких, как она. Тогда их становилось проще ловить и убивать. Убил ли он за свою жизнь хоть одну фею? Нет. Но отдал на растерзание Элеандоре не один десяток. Все они затем погибли. Так что, наверно, можно сказать, что он их все же убил. Но его не терзали ни чувство жалости, ни сочувствие, ни сострадание. Рыцарям мрака эти эмоции недоступны. Кроме того Дайрен всегда считал, что не делал ничего плохого. Мясник, закалывающий овцу, не испытывает угрызений совести. Такие же чувства были и у него. Сегодня что-то изменилось. И он с раздражением начал думать о своих обяза