Королева Теней. Клинком и сердцем

Последний ночлег перед столицей у отряда Аластора случился в лесу. К вечеру д’Альбрэ стало совсем нехорошо. Его рука, подранная демоном, распухла так, что пришлось разрезать рукав камзола, а по смуглому лицу катился пот, который месьор старался незаметно смахивать.

– Пустое, – упрямо и раздраженно повторил он в ответ на беспокойство Аластора. – Всего лишь небольшая лихорадка. Мэтр Винс дал мне капли.

Аластор кивнул, но, когда солнце садилось, а до постоялого двора оставалось еще часа четыре пути, решительно свернул к опушке леса, мимо которой они как раз проезжали.

– У Искры что-то с копытом, – небрежно обронил он. – Лучше я здесь посмотрю и поправлю, чем она потеряет подкову и захромает к утру. Да и перекусить не помешало бы.

Против обыкновения месьор не отпустил обычную колючку насчет дорвенантских дорог, по которым можно ехать неделю и не встретить ни одного постоялого двора, не то что в благословенной Фрагане. Послушать бывшего бретера, так на его родине даже лесные ручьи текли не водой, а превосходным вином, перепела летали уже жареными, а все трактирщицы были юны и прекрасны. Однако сейчас д’Альбрэ молча покинул седло, зябко присел к торопливо разведенному костру, и полегчало ему только после капель мэтра Винса, которые фраганец щедро запил карвейном.

Дождавшись, когда щеки наставника порозовели, Аластор почтительно подсунул ему лепешку с мясом и еще кружку горячего вина.

– Благослови вас Пресветлый Воин, юноша, – вздохнул фраганец. – Мне, право, неловко, что из-за меня вы задерживаетесь в пути.

– Пустое, как вы говорите, – улыбнулся Аластор, старательно скрывая беспокойство. – Прибудем в Дорвенну на несколько часов позже, не стоит и говорить об этом. Мы и так потратим на дорогу всего сутки вместо трех дней! Я не думал, что путешествовать с каретой настолько медленно, но матушка, Мэнди и Лорри не слишком любят верховую езду… Зато посмотрите, какая ночь! Звезды можно рукой достать, а где-то рядом цветут дикие яблони.

Он потянул носом душистый ночной воздух, и месьор наконец усмехнулся.

– Романтика юности! Вот будете в моем возрасте, станете ценить мягкую постель и приличный ужин, а не ночевки в лесу. 

Потом тоже вдохнул благоухание, долетавшее с опушки, и едва уловимо помягчел лицом, уронив:

– Надо же, почти как в моем родном Лузиньоне. У нас тоже, когда цвели сады…

И осекся.

Молча выпил горячее вино, завернулся в плащ и улегся на заботливо подстеленные Аластором попоны. А вот Аластору не спалось. Отойдя от костра, чтобы не шуметь, он достал скребок и почистил Искру. Дело это было безнадежное, все равно завтра успеет испачкаться, но шумное дыхание и тепло большого лошадиного тела приятно успокаивали. Вернувшись к костру, он снова сунул кружку с вином на угли, забыл про нее, рассеянно глядя в язычки пламени, пляшущего на сучьях, и спохватился, когда вино плеснуло через край, зашипев.

Пить его, такое горячее, было невозможно, и Аластор, вздохнув, отставил кружку, мимолетно позавидовав конюхам, которые поужинали и завалились спать. Вот уж у кого голова не трещит от мыслей. Лорд сказал, что надо ехать в столицу за помощью, они и едут. Их дело – развести костер, присмотреть за лошадьми да взять в руки дубинки, если по дороге встретится какая-то опасность. А думать – это дело лорда…

– Что, юноша, не спится?

Месьор привстал, сел к костру. Пригубил вино, перегретое Аластором, поморщился и отставил кружку снова. Ну да, хмель испарился.

– Не спится, – признал Аластор. – На душе нехорошо. Прорыв этот… И вообще…

– Особенно «и вообще», – кивнул фраганец. – Она вам так и не написала за все эти годы?

Аластор покачал головой, потом нехотя отозвался:

– Ей тоже могли запретить, как и мне. И наверняка запретили. Девица должна думать о репутации, это я… неизвестно чем думал.

– В иной ситуации я бы сказал, чем именно вы думали, – заметил месьор д’Альбрэ. – Но, кажется, это не тот случай. Сколько ей сейчас, уже семнадцать?

– Почти восемнадцать, – тихо ответил Аластор. – Я немного ошибся, можно было ехать в столицу еще в прошлом году. Но… я не знаю, стоит ли. Детская дружба… Да еще и с девочкой. Знаете, месьор, больше всего я боюсь, что увижу Айлин, а она… стала такой, как мои сестры. Легкомысленной. Пустой. Или как все эти девицы, с которыми меня знакомили. У них в голове только наряды и замужество.

– Полагаете, это так плохо? – мягко спросил д’Альбрэ. – Замужество – самое главное в женской судьбе, такими боги создали прекрасную половину человечества. Семья и дети – это продолжение рода и украшение жизни. 

– Я думаю, – упрямо сказал Аластор, – должно быть что-то еще. Айлин – магесса, она сама говорила, что мечтает стать преподавательницей в Академии. Может, дело в этом, но с ней всегда было… интересно. Не как с девушкой, а само по себе. Она умная, веселая, добрая. Истинная леди, хоть и пыталась это скрывать. Вот еще странно, кстати. Я так и не узнал, почему она не любит свою семью настолько, что в двенадцать лет попыталась уйти из рода. В двенадцать! Сразу после смерти отца. И из какого рода! Вы же знаете, что такое Три Дюжины.

– О да… – негромко отозвался фраганец. – Ваш мэтр-командор и его маги переломили судьбу войны, когда дело уже казалось решенным. Впрочем, неважно. Я никогда особенно не стремился к военной карьере, просто для младшего сына это самый легкий путь устроить свою жизнь. 

– Я все хотел спросить, месьор д’Альбрэ, – помолчав, сказал Аластор, пытаясь отвлечься от неприятных мыслей. – Как получилось, что вы приняли предложение моего отца? Да еще сразу после войны. Если это не тайна, конечно!

– Теперь не тайна, – усмехнулся фраганец, удобнее устраиваясь возле огня. – Думаю, мы оба понимаем, что моя роль при вас уже чистая формальность. Всему, что я мог вам преподать, вы научились. И даже гораздо большему, судя по недавним событиям. Это, оказывается, очень приятно – гордиться учеником. Ну-ну, юноша, не смущайтесь так. Заслуженную похвалу следует принимать с тем же достоинством, что и порицание. – Он все-таки пригубил вина из кружки и продолжил: – Что касается моего согласия, это история поучительная, но весьма неприятная. Вы ведь поняли, что я был военнопленным?

Аластор кивнул, осторожно вглядываясь в чеканный горбоносый профиль фраганца, темный на фоне золотого пламени костра.

– Обычное дело на войне, – поморщившись, бросил д’Альбрэ. – Наш полк разбили в самом конце, когда уже все было ясно. Офицеров отправили в ближайший городок, взяли слово чести не бежать, и мы спокойно ждали заключения мира и обмена пленными или выкупа. Только нам не повезло с комендантом гарнизона, при котором мы содержались. Редкостной мразью оказался… Долго рассказывать, да и противно. Мы терпели, пока он не перешел черту, приказав выпороть одного лейтенанта из моей роты, совсем еще юнца. Тот, видите ли, небрежно поклонился при встрече.

– Выпороть? – недоверчиво вскинулся Аластор. – Дворянина?!

– Именно, – кивнул д’Альбрэ. – Мальчишка поклялся, что либо убьет его, либо покончит с собой. И он бы выполнил клятву, я хорошо его знал. Разумеется, потом его бы казнили, а он единственный сын вдовы… И наверняка мои товарищи взбунтовались бы, а с пленными в таких случаях не церемонятся. Впрочем, дело даже не в этом. Признаюсь, я просто не сдержался. Даже рапиру можно сломать, а терпение дворянина куда более хрупкая вещь. 

– И что вы сделали? – спросил Аластор, уже подозревая ответ.

– Убил коменданта, – просто и спокойно ответил фраганец. – Вызов на дуэль от пленного он бы никогда не принял, так что пришлось воспользоваться обычным столовым ножом. Отвратительно получилось, но в поднявшейся суматохе про лейтенанта забыли, чего я и добивался. Думаю, меня бы повесили прямо там и немедленно, убийцам не оказывают воинские почести вроде расстрела. Но Пресветлый в милости своей отсыпал мне удачи, в этот день как раз подписали мир. Новый комендант решил свалить заботу на чужие плечи, и меня отправили в столицу, передав дело на рассмотрение в канцелярию его величества Малкольма Дорвенантского. 

– Это… бесчестно, – дрогнувшим голосом сказал Аластор. 

– Что именно? – с искренним интересом спросил д’Альбрэ. – То, что я сделал? Разумеется. 

– Да нет же! То, что собирался сделать этот комендант! – Аластор едва не вскочил от возмущения, но все-таки удержался. – А вы просто защищали свою честь и честь этого лейтенанта! 

– Убийство всегда низость, если не освящено традициями войны или дуэли, – усмехнулся д’Альбрэ. – Легко определиться между бесчестьем и честью. Но дай боги, юноша, чтобы вам никогда не пришлось выбирать между разными видами подлости, зная, что без выбора не обойтись. Когда я это делал, то был совершенно уверен, что меня казнят, и до сих пор считаю это правильным. Человек чести не должен становиться убийцей. Но жизнь, увы, гораздо сложнее, чем все кодексы благородства. Меня определенно казнили бы, к тому все шло. Ну, разве что заменили бы повешение расстрелом, учитывая обстоятельства. Но тут вашему почтенному батюшке понадобился подходящий человек, и он обратился к лорду-канцлеру Аранвену. Нам устроили встречу, дальше все понятно, я полагаю?

– Нет, – мрачно сказал Аластор. – Если вас принудили взять меня в ученики, это… тоже неправильно. Вы потратили столько лет на мое обучение! А могли бы давно вернуться домой. Лорд-канцлер должен был вас просто отпустить!

– Вы удивительно похожи на своего отца, юноша, – сказал д’Альбрэ задумчиво. – Полагаю, самой большой удачей в моей жизни была именно эта встреча. Не буду лукавить, я согласился бы тренировать вас просто за отмену смертного приговора, посчитав это выгодной сделкой. Бывает судьба и похуже, чем несколько лет провести в поместье учителем фехтования. Но лорд Вальдерон был столь великодушен, что сначала взял меня на поруки, узнав обстоятельства дела, а потом, когда бумаги о помиловании были уже подписаны, отдал их мне. И сказал, что услугу, о которой он хотел бы просить, можно оказать только по доброй воле. Просить, понимаете, юный лорд? Я мог бы, пожалуй, отказать человеку, который спас мне жизнь, потому что в тот момент… не слишком хорошо думал о большинстве дорвенантцев. Но отказать человеку, который пощадил мою гордость? У вас удивительный отец, юноша, гордитесь им.

Он отпил из кружки, покачал ее в пальцах и продолжил, не глядя на затаившего дыхание Аластора:

– Мы договорились, что я встречусь с вами и тогда дам ответ. Разумеется, я бы не отказался. И, разумеется, мы оба это понимали. Но… учить можно по-разному. Как-то в одном старом итлийском трактате по фехтованию я встретил слова: «Чтобы рапира ученика пела в его руке без фальши, тон ей должно задавать сердце учителя». Итлийцы… Они склонны к излишним красивостям, но толк в хорошем фехтовании знают, этого не отнять.

Фраганец улыбнулся с обычной иронией, но Аластор понимал, чего ему стоила эта откровенность. Д’Альбрэ редко и неохотно рассказывал о себе, лишь по редким обмолвкам, как из кусочков разрозненной мозаики, Аластор сложил общую картину, что его наставник – то ли третий, то ли четвертый сын небогатого дворянина, в роду которого военное дело и бретерство – главный источник дохода уже несколько поколений. Что в армию д’Альбрэ пошел не только в поисках славы и чинов, была в его прошлом вражда с каким-то могущественным врагом, то ли из-за женщины, то ли по причине менее романтической. Во всяком случае, во Фрагане, которую бывший бретер обожал, его никто не ждал, и сам д’Альбрэ пару раз грустно шутил, сравнивая родину с равнодушной и ветреной возлюбленной.

Но Аластору в голову не приходило, что его отец попросту спас фраганцу жизнь и, более того, предложил вполне достойную дворянина службу. 

– Месьор д’Альбрэ, – сказал он тихо и очень осторожно. – Я могу только надеяться, что вы не слишком жалеете о времени, которое на меня потратили. И я… всегда буду вам благодарен за уроки. За все уроки, понимаете?

Фраганец молча кивнул. А потом сказал, едва размыкая губы, словно смертельно устал:

– Не сомневайтесь, юный лорд, я ни о чем не жалею. Это было хорошее время. Ваш отец принял меня не как наемника, а как друга. Я никогда этого не забуду. Знаете, за эти несколько лет я даже пару раз думал, что сам могу встретиться с лордом Бастельеро и обсудить некоторые вопросы… военной теории. 

– Месьор! – вскинулся возмущенный Аластор, и д’Альбрэ ответил мягкой усмешкой без тени его привычной колкости.

– Успокойтесь, юноша. Я же понимаю, что вы не простили бы мне этого при любом исходе нашей с ним дуэли. Нельзя отнимать у человека победу, ради которой он готов не просто отдать жизнь, но еще пять лет вставать на рассвете и бегать вокруг усадьбы, а потом терпеть меня на каждой тренировке.

Он тихо рассмеялся, глядя на сконфуженного Аластора, налил себе еще вина, а потом серьезно добавил:

– К тому же я теперь гораздо меньше переживаю за результат вашей с ним встречи. Но все-таки будьте осторожны. Судя по тому, что я знаю о Бастельеро, он привык легко перешагивать через чужие жизни, и я сейчас не о военных действиях. Некоторые мои знакомые, которым случалось встречаться с вашим главнокомандующим лично, считают его человеком надменным, обидчивым, злопамятным и очень могущественным. Опасное сочетание. Чтобы скрестить с ним рапиры, вам еще нужно до этого дожить. Я спросил вас пять лет назад и спрашиваю снова: вы уверены, что вам необходимо с ним драться? Теперь, когда вы повзрослели и, надеюсь, поумнели, вы все так же убеждены, что это было оскорбление, стоящее смертельной дуэли? Потому что с такими, как Бастельеро, нужно драться насмерть, либо не драться вообще. В живых подобных врагов оставлять нельзя.

– Я… не знаю, – тихо отозвался Аластор. – Месьор, теперь я понимаю, что лорд Бастельеро во многом был прав. Собственно, я и тогда понимал это. Мои действия по отношению к репутации леди Айлин были… мальчишеской дуростью, если уж честно. Я оскорбился не тем, что он сделал, а тем, как он это сделал. Если бы тогда он отнесся ко мне как к равному, если бы увидел во мне что-то достойное, я… я бы сам просил у него прощения и был благодарен за урок, понимаете? Как… тогда с вами, в нашу первую встречу.

– Понимаю, – уронил д’Альбрэ. – Но люди меняются. Я про вас, а не про него. Аластор, вы ведь доверяете мне в вопросах чести? Нет ничего постыдного в том, чтобы признать ошибку. Напротив, для этого нужно гораздо больше храбрости, чем для упрямства. Победить свою гордость – это тоже победа, причем из величайших. И если вы найдете в себе мужество при встрече с Бастельеро извиниться за глупость мальчишки, которым были когда-то, и ваш отец, и я оценим это по достоинству.

– Нет, месьор, – так же тихо, но ровно сказал Аластор. – Поймите правильно, я не буду искать намеренной ссоры с лордом Бастельеро. И я… я бы даже извинился. Но я уверен, что мы с ним еще столкнемся, и ничего хорошего из этого не выйдет. Поэтому я не буду бросать свою гордость под ноги человеку, который вытрет об нее сапоги, приняв за трусость.

Костер сыпал золотыми искрами, от него веяло приятным теплом, и Аластор протянул к огню руки. Д’Альбрэ вздохнул, а потом отсалютовал ему полной кружкой и сказал:

– Тогда за вашу удачу, юный лорд. И дайте Семеро, чтобы вы никогда не пожалели об исполнении своих желаний.