Ямного раз читала о любви к мужчине, к женщине, к родителям, и эта любовь быламне понятна, я ее познала, но никогда не понимала о любви к ребенку и непредставляла, какая она на самом деле эта любовь.
Ноедва я взяла свое солнышко на руки, меня начало трясти от этой любви. Онапронизала меня настолько сильно, что я, оглушенная, израненная ею, простостояла и смотрела в синие глаза своего сына, и понимала, что вот она любовь.Самая настоящая, единственная, истинно огромная, непревзойденная, ослепит
Глава8Как яего ненавидела. До чертей, до какого-то адского зуда во всем теле. Что бы он несказал или не сделал – злило и нервировало, сводило с ума. Я не поехала домой,в свою облезлую гостинку, в которой тараканы не водились лишь потому, что я ихтравила каждый день и старалась поменьше там находиться. К черту. Я устала.Хочу на шелковые простыни, хочу к Грозе, хочу домой. В конце концов у менякуплена шикарная вилла на бере
Подскочилна диване, как от толчка, как будто кто-то треснул ребром ладони по затылку.Вокруг темнота кромешная. Тихо очень. Так, что ему слышно собственное дыхание игде-то вдалеке легкие постукивания. Как будто что-то бьется о стену. Если б непроснулся, не услыхал бы. Поднялся на ноги, тряхнул мутной головой, передглазами замельтешило, где-то у ног грюкнула пустая бутылка из-под русскойводки. Пнул ее босой ногой и, морщась от головной боли, направился к двери.Стук продолжал доноситься откуда-то слева. В коридоре темно, пришлось светитьсотовым. Прошел туда и обратно. Прислушался. Внезапно глаза расширились,повернул ручку в комнате Матео, распахнул дверь – мальчик сидел на полу у стеныс крепко закрытыми глазами, он сжимал ладошками виски и ударялс
Тренировкана износ. Вот что хорошо вправляет мозги. Ставит их на место. Ему нужна былатакая вправка, и он мчался в спортзал. Нет, со своими он сейчас тренироватьсяне мог. До суда никак. Приходилось играть с салагами, которые пищали отвосторга, что такой знаменитый футболист, как Альварес, тренируется с ними.
Мывернулись домой поздно вечером. И мне казалось, что я пьяная, что я выпилабутылку шампанского, а то и две, и внутри меня лопаются мелкие пузырькиабсурдного, ненастоящего, песочного счастья. Оно хлипкое, лживое и ужерассыпается на миллиарды ничто-песчинок. И я не могла остаться наедине с собой.Я была рядом с Мати. С живым напоминанием, копией своего отца, помимо глаз.Глаза у моего сына были моими. И ничто и никогда этого не изменит. Как будтоего личико чудесным образом было слеплено из нас обоих.
Длянего это стало неожиданностью. Собственная реакция на поведение жены, на еегрубое шипение на Мати. Альварес с трудом совладал с собой, чтобы не схватитьКаролину за локоть и заставить успокоиться, и не трогать Мати. Особенно налюдях. – Мативзволнован, дорогая. Давай оставим его с няней и пойдем перекусим. Нам многоенадо обсудить.
Оннаправлялся к себе, расстегивая на ходу рубашку, дергая надоевший до чертейгалстук. Гребаный дресс код. Все, к черту. Все мысли о вытянувшемся лице Хуана,когда швырнул ему в лицо порванный договор, и о гибели Сантоса, поразившейсвоей нелепостью и шокирующей неожиданностью. Никогда не думал, что бывший друг– наркоман. Но каждый раз убеждаешься, что люди, которых вроде бы прекраснознаешь, на самом деле оказываются еще большими незнакомцами, чем совершенночужие. – Нахер пошел со своей сборной
Войнаначалась. Жестокая, кровавая с потерями с обеих сторон. Только он еще ничего обэтом не знает… Но знаю я. И, нанося свои первые удары, чувствую, как меняцепляет отдачей, как накрывает взрывной волной, и я уже прекрасно понимаю. Чтоне выйду с поля боя совершенно целой и невредимой… я унесу и свои собственныераны. Вылетелаиз кухни, как ошпаренная, бежала к себе и губы трогала. Как ненормальная.Прижимала к ним пальцы, а потом терла, терла себя между ног, до невыносимости,и ревела в ванной,
Онисидели за столом рядом… Она и этот ее жених. Альварес до сих пор не понимал,какого хрена позволил привести в дом этого недоноска, который вставлял черезслово английский сленг и явно считал себя остроумным. Ещеникогда им не овладевала такая мрачная, такая черная ревность. От одной мысли,что этот лощенный хлыщ, так похожий на коммивояжёра, протягивает к ней своибелые ручонки и лапает ее роскошные волосы. Кулаки зудели от едкого желаниядвинуть ему по морде, когда он говорил «май дарлинг» и гл