Минуя зеркала

В этом году осень наступила незаметно — с облетевшей листвой, плавающей в зеркальных лужах, по которым шлепали дети, и моросящими ночи напролет дождями, под чей стук я любила засыпать.

Осень — самое прекрасное время года, ведь именно тогда, девять лет назад, я вышла замуж за любимого человека.

Мы с Кириллом познакомились на пикнике, в компании общих друзей. Мне было двадцать, ему на год больше. Сначала не обратили друг на друга внимания и сидели на бревне, как два нахохлившихся воробышка, а затем слово за слово... и завязалась беседа, из которой поняли, что не хотим прекращать общение.

На первом свидании мы сходили в театр, на втором была картинная галерея, после которой Кирилл сказал, что не любитель подобных мест и... я призналась, что тоже.

Мы решили оставить культурные места другим парочкам, а сами отправились на романтичные променады по старинным усадьбам. В долгих прогулках под одним зонтом — разговаривали обо всем, нам было легко и приятно, словно мы знали друг друга целую вечность. В кафе за горячим чаем с лимоном — я увидела в Кирилле именно того человека, с которым хотела прожить всю жизнь. Вскоре мы сыграли свадьбу.

Это важное для каждой девушки событие произошло в сентябре. Месяц выдался на удивление теплым и без дождей. Улицы и газоны укрывала пестрая листва.

Я была в белоснежном свадебном платье — полупрозрачные, как паутинка, рукава облегали мои руки, на пальце блестел тонкий ободок кольца из белого золота с крохотной песчинкой драгоценного камня; рядом возвышался мой новоиспеченный муж в черном приталенном костюме с бутоньеркой из белой каллы.

Он крепко обнимал меня — свою маленькую жену — и, окруженная природной красотой, я чувствовала себя счастливой как никогда.

Я очень обрадовалась тому, что наконец-то у меня появится большая и дружная семья. Воспитывала меня только мама — отца я не знала. Мне всегда хотелось быть окруженной многочисленными родственниками: веселыми братьями и сестрами, заботливыми бабушками и дедушками, хохотушками-тетушками и умудренными опытом дядюшками.

К сожалению, моего желания сродниться никто из семьи Кирилла не разделил.

Его мать — Елизавета Рудольфовна — высокомерная дама с царственной осанкой и аристократичными манерами, обладала несколько склочным характером, высказывая свое мнение по каждому поводу и без.

Если в начале наших с Кириллом отношений она сдерживала свои истинные чувства, ведя милые беседы в большой кухне с самой навороченной техникой и демонстрируя, какой у ее семьи достаток, то неожиданная новость о свадьбе сняла с нее маску дружелюбия, о чем мне доходчиво объяснили, вылив на меня «ведро помоев». Жена известного профессора-физика посчитала меня недостойной партией для своего сына.

Так же считала и ее дочь Алиса, младшая сестра Кирилла.

На тот момент ей было шестнадцать лет. К сожалению, от матери эта девочка не унаследовала ничего, кроме стервозного характера и высокомерия. Даже внешностью она пошла не в черноволосую роковую стать матери, а в бледного, с тонкими светло-русыми волосами и мутно-голубыми глазами отца семейства — Геннадия Викторовича.

Об этом нелюдимом и молчаливом мужчине с уверенностью можно было сказать лишь одно — профессор.

Мое общение с ним сводилось к вежливым приветствиям и прощаниям, поскольку кроме физики и вечных диссертаций, о которых он не переставал думать, Геннадия Викторовича ничего не интересовало. Поэтому бразды правления в их браке захватила Елизавета Рудольфовна.

Именно она решала, кто достоин ее детей, а кто и мизинца их не стоит. Я относилась к последним — простая девушка, с абсолютно тривиальным образованием заочного отделения и такой же работой секретаря. Симпатичная, но не красавица, воспитанная матерью-одиночкой, и с отсутствием «приданного». Мышь — вот кем меня считала Елизавета, при каждом удобном случае попрекая тем, что ее сыну досталась ужасная жена. На недовольство матери Кирилл смотрел сквозь пальцы, терпеливо ожидая ее ухода. Он надеялся, что с рождением ребенка отношение матери ко мне улучшится, но ошибся.

Перед свадьбой я узнала, что у Кирилла с Алисой, оказывается, был еще и старший брат, который в семнадцать лет покинул Россию, перебравшись жить в Штаты. Семью он навещал редко, а заговаривали о нем еще реже, что меня удивило. Будь у меня старший брат, я бы не захотела с ним прекращать общаться, несмотря на переезд в другую страну. Детальнее об их отношениях Кирилл не рассказывал, разве что один раз упомянул брата по имени, которое я не запомнила.

Свадебный банкет мы покинули раньше всех гостей и тут же улетели на отдых в Швейцарию. Нас ждали горы, озера и целая неделя любви.

Через год я родила дочь. Это произошло после очередной обвинительной речи свекрови, и меня с преждевременными родами увезла «скорая».

С тех пор Кирилл кардинально поменял мнение о матери. Их отношения стали прохладными, у нас дома они с Алисой стали бывать все реже, чему я несказанно обрадовалась. Появились новые заботы, и в них не было места склокам.

Для Елизаветы рождение внучки оказалось весьма незначительным событием. Она считала, что появление наследника имело совсем другое значение: сын — продолжатель рода Калиновских, а не дочь, копия меня.

Свекровь не особо интересовалась Снежкой, подарков не дарила, вниманием обделяла, сухо поздравляла с днем рождения, а когда появлялась в гостях вместе с Алисой, приторно сюсюкалась с молчаливым ребенком. Снежка дичилась их, как двух незнакомок, и всегда пряталась то за мной, то за Кириллом.

Наша маленькая Снежинка, как называла ее моя мама, была любознательным и творческим ребенком. Она обожала рисовать, собирать мозаики, читать красочные книжки со сказками, а позже увлеклась лепкой.

Мы с ней посетили совместные курсы матерей-дочерей по гончарному делу, откуда принесли Кириллу кособокие чашки и расписанные узорами тарелки. В тот вечер муж долго смеялся, но чай пил из поделки дочери. Эта посуда до сих пор хранится в нашем кухонном шкафчике. Немного погодя моя мама научила внучку вязать крючком и вышивать крестиком. На пятилетие мы с мужем подарили Снежане графический планшет для рисования и набор для бисероплетения.

От Кирилла дочь унаследовала серо-голубые глаза, а от меня — волосы мышиного цвета, курносый нос и губки в форме сердечка. Она взяла от нас все лучшее и должна была вырасти настоящей красавицей.

Характером Снежка также пошла в нас обоих: спокойствие отца плюс мое упрямство. Если она чего-то не хотела, то было бесполезно ее заставлять.

Ребенок стал воплощением нашей с Кириллом любви, желанный лучик света, которому я радовалась каждый день, особенно после гибели мужа. Автомобильная авария, мгновенная смерть.

Елизавета Рудольфовна меня к нему даже не подпустила: на опознание ездила сама, похоронами занималась тоже она. Была бы ее воля, то и к могиле Кирилла свекровь не разрешила бы подойти, обвиняя меня в смерти горячо любимого сына.

Золовка также не отличалась тактом и на мой вопрос «Почему же я виновата?» ответила, что в тот день Кирилл должен был остаться ночевать у них, но из-за моего сообщения поехал к нам со Снежаной. А ведь я ему написала только то, что соскучилась и с нетерпением жду возвращения.

Словесными обвинениями в мой адрес их порывы не закончились, и бывшая свекровь решила лишить меня оставшейся нам со Снежаной квартиры. Но поскольку та была нажита в браке, и в ней прописаны мы с дочерью, свекровь только зря тратила деньги на юристов. Только в своих снах она видела, как выгоняет невестку с приплодом. Я, по ее мнению, была виновата одним своим существованием в этом мире.

Моя мать — Бронислава Константиновна Вольская, юрист от бога, узнав о кознях Елизаветы, которую терпела только ради меня, взяла на работе двухнедельный отпуск и примчалась ко мне для поддержки.

Мама была волевой женщиной. Она выросла в благополучной, но стесненной в средствах семье учителей. С самого детства грызя гранит науки, она получила заслуженную золотую медаль. Окончив юридический факультет с красным дипломом, удачно устроилась на работу в суд по специальности «уголовное право».

Мама гоняла на старом «Фиате», курила сигареты «Капитан Блэк» и пила исключительно крепкий кофе.