Он хотел увидеть лицо деда в тот момент, когда тот заметитдевчонку в такой откровенной одежде, а потом узнает, кто она такая. Как вызовлживой скромности и благодетели этой семейки, где все красуются в масках святыхапостолов и прикрывают свои омерзительные пороки, пытаются выглядеть ангелами.Больше всего Хан ненавидел лицемерие и ложь, и чуял вранье за версту. Нигде небыло такого грязного болота из фальши, как в этом доме.
Девчонка должна была стать красной тряпкой для
Я впервые вышла во двор его дома. Со мной случилась какая-тометаморфоза после этого поцелуя. Она была едва заметной, и я не сразу поняла,что произошло… но внутри меня исчез дикий ужас. Как будто мне удалосьприкоснуться к страшному смертельно опасному хищнику и понять, что меня несожрали за это и даже не укусили. А сам хищник отступил назад… То ли передновым прыжком, то ли решил повременить с расправой. И это не случайность. СХаном нет никаких случайностей. Он приказал отвезти меня домой, а сам так и непоявился.
Я уснула не сразу. Долго лежала и смотрела в полумрак, вспоминаяличико ребенка и совершенно взрослые глаза на матовой коже. И ничего непонимала… как будто наткнулась на какой-то чудовищный ребус или куски пазла,настолько изодранные и запутанные, что мне оставалось только смотретьрасширенными глазами и думать… что это было? Девочка в этом доме стала для меня полной неожиданностью. То, чтоона дочь Хана — это шок. Его образ совершенно не вязался у меня с детьми.Особенно
Сделал несколько шагов ко мне и схватил за горло всей пятерней.Настолько огромной, что казалось, он зажал всю мою шею в тиски. И отступать ужепоздно. Сама виновата. – Кто тебе разрешал сюда ходить? – Ник
Чуть прищурился, и этот взгляд… я не могу понять, что он означает,и мне страшно до такой степени, что в горле не просто пересохло – глоток слюнысделать больно. – Я не могу, – сказал как-то сухо и совершенно отрешенно, толькоголос очень севший, как будто ему надо прокашляться. Но эти слова… они несочетались с ним, как будто их произнес какой-то совершенно другой человек,незнакомый мне ранее. Потом он вдруг потянул в себя воздух, схватил меня заталию и попытался перевер
Темнота похожа на жесткую вату, испачканную в черную краску, и продиратьсясквозь нее все равно, что идти наощупь через болтающиеся, обмазанные клееммарлевые лохмотья. Я словно брала жесткую темень руками и раздвигала в стороны,а за ними еще один слой темноты. Лабиринт из мрака. – Вераааа, Верочка, доченька… иди сюда. – голос чужой, но мнекажется, что я его давно знаю, и он очень родной.
– Возвращайся к себе. Кто тебе разрешил сюда приходить?Почему мне раньше казалось, что голос Тамерлана жуткий и оченьнизкий? Сейчас я прислушивалась к тембру, и мне нравилось его гортанноезвучание. То, как он произносит буквы, как тянет их с характерным акцентом.
– Скучала?Повторил за ней и жадно привлек к себе, сжимая ладонями тонкуюталию, чувствуя, как загорается, как воспламеняется его кожа, как наливаетсячлен. Кивает и продолжает улыбаться. Если лжет… если она лжет, он ведь способеноторвать ее золотистую головку голыми руками.
Он смотрел в окно, как они съезжаются к его дому. Многочисленныекрутые тачки с купленными номерами. Внизу снуют слуги в белых накрахмаленныхрубашках, серебряные подносы сверкают в бликах от вывешенных по периметрупоместья гирлянд. Последний раз в этом доме были гости после свадьбы с тойлживой сукой, чье имя вызывало гадливую дрожь во всем теле. После ее собачьейсмерти здесь не было ни единой души, кроме него самого и Эрдэнэ. И не было быеще тысячу лет. Когда дед насто