– Сними эти белые тряпки! Мне они не нравятся.Обернулась и вздрогнула от ужаса. Это был не мой Павлик, а тот жуткий человек с раскосыми черными глазами. Он стоял возле двери, прислонившись к ней спиной и сложив руки на мощной груди, покрытой черной порослью вверху и татуировками, переходящими на плечи. Голый по пояс, в шелковых штанах с низкой посадкой, открывающих его плоский живот почти до самого паха. Ниже опустить взгляд я не решилась, стало нечем дышать. Огромный, как скала. Весь словно отлитый из темной бронзы. Широченные плечи, сильная бычья шея и рельефные накачанные мышцы, перекатывающиеся под лоснящейся темной кожей, как бугрящиеся канаты. Казалось, мужчина занял собой все пространство гостиничного номера. Он может переломать меня пополам одной рукой без особых усилий или свернуть мне шею. И этот страшный взгляд из-под густых черных бровей, который пронизывал меня насквозь еще там на церемонии бракосочетания и потом в зале, полной гостей, заставляя покрыться

Мне было страшно, и в то же время по телу проходила дрожь предвкушения. Сегодня я буду принадлежать Павлику и только ему. Стану по-настоящему его женщиной. И страшно, потому что никогда и ни с кем ничего не было. Берегла себя. Хотела, чтоб красиво и по любви, хотела, чтоб помнить и не стыдно было. Тетя старой закалки у меня, она всегда говорила «умри, но не давай поцелуя без любви»*1.Со мной все было очень сложно в плане любви и свиданий. Парни меня мало интересовали. Настоящие. Я Павлика любила. Все песни его слушала, знала наизусть… и мечтала… мечты, оказывается, сбываются. Я много и хорошо училась, сидела дома за книгами, балетная школа, потом художественная. Времени на мальчиков не было. Да и не нравилась я особо тем, кто обычно учит хороших девочек плохому. У меня была тетя с ее безграничной любовью, мои книги и учеба. А еще мои мечты и фантазии, в которых я была только с одним мужчиной – с Павлом.С тех пор как я побывала на его к

 Приподнялась с трудом, скрещивая дрожащие колени. Волосы на лицо упали. Я не уверена, что смогу дойти потом до душа. У меня болят ноги и там… там как будто клеймо поставили, а бедра изнутри мокрые, и я знаю, что это моя кровь. Что теперь будет? Он ведь уйдет? Как я Паше в глаза посмотрю после всего? Я ведь могла кричать и сопротивляться? Могла… а я струсила и позволила. Надо встать, вымыться и уехать отсюда. Забыть, как страшный сон.Хан вышел из душа. Остановился. Я голову подняла и сквозь слезы на него посмотрела. Стоит возле ванной, обмотанный полотенцем, расставив сильные, длинные, покрытые черными волосами ноги. На икрах тоже татуировки. Издалека не видно, что там набито. Какая мне разница… пусть просто оденется и уйдет.– Чего сидишь? В душ иди.На него не смотреть, только на пол. На ковер. Попробовала встать, но ноги подогнулись, и я чуть не упала. Не успела ничего сделать, как он на руки подхватил и отнес в ванну,

Особняк Батыра Дугур-Намаева походил на ханский дворец и выделялсярядом с соседними домами вычурным массивным забором и куполами на крыше. Повсему периметру видны глазки видеокамер, со двора слышен низкий лай собак. Уособняка остановился джип, ворота медленно открылись и пропустили машину водвор. Видно было, как засуетились люди в черных национальных монгольскихкостюмах (очередной выбрык старого хозяина) и молчаливо склонили головы,встречая гостя. Со стороны можно было подумать, что все они немые роботы,готовые простоять в неудобных позах часами. Им запрещено разговаривать безнадлежащего указания хозяев дома.

Я сидела на коленях в спальне Хана и, закрыв глаза, раскачиваласьиз стороны в сторону. Он вернется. Я точно знала. Вернется и накажет меня ужепо-другому. И в ответ на эти мысли свернулись все внутренности. – Ангаахай…