Глава 2

А я с удивлением взглянула на своего спасителя, снова пытаясь сообразить, сколько ему лет? Вид он имел “лихой и придурковатый”, и такая бесшабашная молодецкая удаль свойственна, скорее, очень молодым парням, почти мальчишкам. Но такие, как правило, не оставляют машины на парковках, когда идут пить. Они приезжают на пьянки на родных колесах, а потом горько-горько плачут и тянут деньги с мам и пап, когда их лишают прав “менты-козлы”.

Холодный нервный ком в животе, возникший еще в тот момент, когда мне перегородили дорогу темные фигуры, никак не желал рассасываться. Присутствие рядом незнакомого (он имя себе тоже, может, придумал, как я! Хотя Мирослава фиг придумаешь…) мужчины рядом нервировало, но что-то мешало все же твердо послать его в дальнее пешее. Наверное, мысль о том, что он не дай бог, пойдет за мной позади. А “слежка” моим бедным нервам понравится еще меньше.

Ладно. Спокойно. Парень тебя спас и просто хочет убедиться, что не напрасно. А что выглядит, как гопник, так сейчас мода такая — полгорода выглядит как гопники. Не будь злобной старушенцией в свои какие-то двадцать четыре.

Ты ведь, Елена Премудрая, его даже не к себе ведь домой ведешь, так что расстанетесь у двери и все, концы в воду! И ничего не придется объяснять даже папе с мамой.

Надеюсь Наташке, которая слезно умолила меня пожить у нее две недели, пока она в отпуске — покормить котов, полить цветочки — это не аукнется.

Мы шли молча.

Маньяк попытался вытянуть меня на беззаботный ниочемный треп, но получив на пару вопросов многозначительное “угу”, понятливо заткнулся.

Подъездная дверь хлопнула за спиной, заставив вздрогнуть, свет на первом этаже не горел, каблук соскользнул со ступеньки, я пошатнулась и маньяк любезно поддержал меня под локоть, заставив покраснеть, к счастью, невидимо. Соберись, Колобкова! Что ты как я не знаю! Не то что до дома дойти, по лестнице без приключений добраться не можешь!

На третьем этаже я замерла посреди лестничной площадки и обернулась к навязавшемуся спутнику.

— Пришли. Спасибо большое. Я вам крайне признательна за все.

— Вы бесстрашная девушка, Валерия, — улыбнулся маньяк.

На третьем этаже свет горел и при свете он, наконец, показался мне не таким уж и страшным. Ну череп, ну серьга, ну подумаешь… улыбка зато приятная. И глаза красивые. Удивительные, оказывается, не голубые даже, а почти синие, глубокого чистого цвета. Никогда таких не видела.

— Всего доброго, — он шутливо козырнул и почти вприпрыжку, как десятилетний мальчишка, поскакал вниз.

Я выдохнула с полным облегчением и полезла в сумку за ключами.

Ключи нашлись быстро, а вот дальше случилось непредвиденное…

У меня дрожали руки.

Тряслись. Ходили ходуном. Да так, что попасть в замочную скважину категорически не получалось.

Я закусила губу, сжала и разжала кулаки, снова поднесла ключ, но противный замок мало того, что не поддавался, так еще и принялся расплываться перед глазами.

Теперь меня трясло уже всю.

Откат от удивительной выдержки оказался ошеломляющим.

Ключи, лязгнув, упали. Я нагнулась, чтобы их поднять, и, всхлипнув, осела на пол рядом. Холодный ком вместо того, чтобы рассосаться, поднялся до груди, до сердца, разросся там, выдавливая из меня рыдания…

Сильные руки стиснули меня за плечи и без усилий вздернули вверх.

Синие глаза, бритый череп и дурацкая сережка.

— Н-никакая я-я не бес… бесс… бесстрашная, — выдавила я, клацая зубами и дрожа подбородком. — П-прос-сто т… т… тормознутая.

Маньяк поперхнулся воздухом, с трудом удержав неуместный смешок, и уткнул мой нос в свой череп. Не тот, который бритый, а который на толстовке.

— Ну-ну, все хорошо, все позади…

И чужие незнакомые руки гладили мои волосы, сжимали плечи, похлопывали по спине и проделывали все прочие манипуляции, теоретически призванные, успокоить рыдающую девицу. На практике девица успокоилась только тогда, когда сил рыдать уже не осталось.

Я шмыгнула напоследок носом и, забив на приличия, утерла его рукавом кофты, другим хотела размазать по лицу остатки слез, но замерла с недоумением уставившись на буровато-красные пятна. Посмотрела вниз.

— У вас… к… кровь!

— Где? — изумился маньяк и тоже уставился вниз, на зияющую прорехой на боку толстовку.

На черной ткани ничего не было видно. А вот на моей бежевой, голубой и синей — кофта, блузка, юбка — очень даже!

— Неловко вышло, — посетовал Мирослав. — Ну ничего, сейчас под холодную водичку сразу, должно отстираться…

— Вы с ума сошли? — нервно икнула я. Руки обрели утерянную было твердость, ключ вошел в дверной замок как нож в масло, и я уже совершенно не думала о том, что распахиваю дверь в чужую квартиру перед совершенно посторонним человеком. — Заходите, я немедленно вызову скорую.

— Да ерунда, царапина. Не кипешись, Валерия.

Язык едва не дернулся поправить: “Я Лена”, но я закусила губу и вместо этого отрезала:

— Все вы так говорите, потом помираете за углом, а я неси тяжкий крест по жизни.

— Вы так уверенно говорите, уже бывали прецеденты? — заинтересовался маньяк.

Умирающим он определенно не выглядел, как и страдающим от шока и неспособным здраво оценивать свое состояние. Но пятна на моей одежде все равно были, и даже если там и правда всего лишь царапина…

— Заходите уже, — поторопила я. — Дайте я хотя бы обработаю. Или для этого мне надо прецеденты про гангрену привести?

Мирослав хмыкнул, но подчинился, прошел в распахнутую дверь, вежливо скинул на коврике ботинки. Дуська, толстая рыжая кошка, сидя в проеме, ведущем в комнату, глазела на меня и незнакомого мужика так, что мне отчаянно засвербело перед ней оправдаться — да я его на минуточку впустила, сейчас вот обработаю и сразу же выставлю, чесслово!

— Ванная здесь, — я распахнула дверь, зажгла свет и нырнула в недра шкафчика в поисках аптечки. — Вы пока раздевайтесь, а я сейчас…

Да! Подруга, ты запасливое золото, я тебя люблю! Было бы отчаянно неловко, не окажись сейчас у Наташки ни бинтов, ни антисептика.

Я выпрямилась с добычей, обернулась — и обомлела.

Даже рот сам собой приоткрылся.

Маньяк послушно стащил толстовку и футболку и теперь щеголял великолепно вылепленным полуобнаженным торсом, но великолепие этого торса я оценила только во вторую очередь, а в первую…

По загорелой коже причудливо змеились тонкие линии.

Татуировка покрывала все тело, по крайней мере, видимую его часть. Причудливая, завораживающая. Я не была большим любителем росписей, но от этой не могла оторвать взгляд, и только спустя несколько мгновений до меня дошло, что я обласкиваю вниманием не столько удивительный узор, сколько выпуклые мышцы рук и плеч, рельефную грудь и треклятые “девичья погибель” кубики.

В и без того маленькой ванной стало очень тесно.

Я прерывисто вздохнула, резко вспомнив, как это делается, и облизнула пересохшие губы, а потом наконец заметила то, из-за чего нежной женской психике моей пришлось пережить такое потрясение.

Царапина, влажно поблескивающая бисеринками крови, расчерчивала бок. Совсем не пугающая, хоть и длинная — действительно, просто царапина.

Я окончательно встрепенулась и полезла в аптечку. Маньяк то ли не заметил моего краткосрочного оцепенения, то ли сделал вид, что не заметил. Может, ему к такому и не привыкать! Он оперся задом на белый бок стиральной машины и разглядывал меня, от чего щекам почему-то стало очень жарко. Непривычные-с мы к пристальному вниманию полуголых мускулистых татуированных и бритых маньяков!

Страх-то какой, а не описание...

В голове дурацкой мыслью бился бородатый анекдот.

“ — На меня вчера маньяк напал.

— Сексуальный?

— Очень!”

Я смочила антисептиком ватный диск и занялась делом.

Приятный аромат мужского одеколона щекотал ноздри и вкупе с близостью красивого и такого привлекательного в своей необычности тела кружил голову. Я медленно и вдумчиво обрабатывала царапину, а сама исподтишка разглядывала татуировку. Линии вблизи оказались не чисто черными, а с легкой синевой и как будто даже немножко переливались на свету — но это уже, наверняка, обман зрения.

Я метнула взгляд выше, напоролась на внимательные синие глаза и тут же потупилась, нервно заправив за ухо выскользнувшую прядь. Что вы, что вы! Я приличная девушка!

— И часто вам приходится рыцарей в беде спасать? — вдруг подал голос маньяк, заставив меня вздрогнуть и сильнее чем нужно прижать вату к ране, от чего он тут же дернулся и даже издал короткое шипение.

Я наградила мужчину укоризненным взглядом, скопировав оный у Дуськи и покачала головой, а потом доверительно понизив голос сообщила:

— Вы у меня первый.

Пошлячка Лена! Флиртует и не краснеет!

Красиво очерченные губы дрогнули и расплылись в самодовольной ухмылке. Серьга сверкнула в белом свете дневной лампы. Эх, все же простые эти мужики, как табуретка!

— Какая невиданная честь, — и низкий мужской голос стал еще на полтона ниже. — Я польщен!

Подача принята, одобрена, Мирослав легко включился в древнюю игру, в которой все в конечном итоге сводится к: “вы привлекательны, я — чертовски привлекателен, чего зря время терять?”.

Мысль эта внутреннего протеста не вызывала. Голова продолжала кружиться и что-то хмельное, куражное, незнакомое просыпалось внутри. Разгоралось из искорки в огонек, и огонек этот жег изнутри, посылая по телу волны жара.

Я вдохнула и выдохнула, призывая ошалевший от выбросов всяких-разных гормонов организм к порядку, и принялась наносить на царапину антибактериальную мазь.

— Мне знаете ли тоже, — Мирослав вдруг немного подался вперед, наклоняясь ко мне, и от этого движения моя ладонь, испачканная в мази, прижалась неожиданно плотно к гладкой горячей коже. — До сих пор девиц спасать не приходилось.

Дыхание обожгло ухо и пустило россыпь мурашек от него и вдоль позвоночника.

Ах, что ж ты, ирод, делаешь!

Кончики пальцев, осторожно касающиеся раны, заныли. Острое желание коснуться совсем иначе, провести по рельефу кожи, очертить парочку линий практически обжигало. Никогда я еще не испытывала такой изматывающей жажды прикоснуться к мужчине.

В ванной стало душно и влажно, будто кто-то из нас только-что принял душ с паром. Горячий, горячий душ…

Я представила, как капли воды могут скатываться по этой коже — гладкой и загорелой, как в рекламе какого-нибудь мыла, и поняла, что душ срочно нужен мне — холодный!

Пока я накладывала повязку, вынужденно обнимая обнаженный торс, чтобы сделать оборот бинта, руки едва заметно, но ощутимо подрагивали. Вот только закрепив кончик марли, я не сделала шаг назад, не увеличила дистанцию, на разорвала странное наваждение.

Возможно, потому, что мне не дали.

Тяжелые ладони легли на талию — неожиданно весомо и приятно и погладили большими пальцами живот сквозь тонкую ткань.