Отражение

 «… он открыл глаза, такие странные, абсолютно чёрные, я больше ни у кого таких не видела, без зрачков, будто там жил кто-то совсем другой, в хрустале, холоде, вечной ночи, не жаловался, а думал, как захватить мир.»

Ники Кален «Арена»

Москва 2003 г

Трое высоких взрослых мужчин и одна девочка лет тринадцати, не переговариваясь, не глядя друг на друга, напряженно наблюдали, как двое коренастых работников кладбища закапывают могилу женщины, которую каждый из скорбящих любил по-своему, но глубоко и искренне. Их было всего четверо здесь, в этот страшный час. Трое мужчин и девочка, объединенные, пригвожденные болью, которая стирала слезы прошлых обид и невидимые стены отчуждений и недосказанности. И все они, дети разных миров, готовы были пролить слезы о той, что ушла внезапно, и не прощаясь.

— Я не знал, Макс. Ты веришь мне? — солидный брюнет средних лет тронул за плечо молодого человека, уткнувшегося носом в воротник модного пальто. — Макс, скажи что-нибудь. Ты уже сутки молчишь. Мне тоже больно. Я очень любил твою мать. Она сама ушла от нас, чтобы вернуться в эту богадельню.

— Не сейчас, папа, — прошелестел охрипший голос молодого человека.

Он не шевелился, не поднимал глаз, и, кажется, даже не дышал, и только белое облачко пара над воротником пальто выдавало в нем живого человека.

— Не будь таким сейчас, Макс. Не отдаляйся от меня, словно я виноват в том, что твоя мать сбежала к любовнику.

Девочка, которая все это время стояла в сторонке, держась особняком от остальных, вздрогнула, вскинув светлые глаза на человека, бросившего такое странное для нее слово «любовник». Вторая фигура зашевелилась, пробуждаясь.

— А кто виноват, пап? Я? — все тем же безжизненным простуженным голосом ответил тот, кого называли Максом. — Или она? — он ткнул пальцем в девочку, которая задрожала еще сильнее. Третий присутствующий решил тоже принять участие. Он встал за спиной перепуганной девочки, положив ладони ей на плечи. Но она не приняла поддержку, шарахнулась в сторону.

— Что вы тут устраиваете, Эдвард? Моя сестра, и ваша жена отмучилась и все ее грехи упокоились вместе с ней. Имейте уважение. Хотя бы в этот день, — мужчина провел рукой по небритому подбородку, невольно задержавшись взглядом на дорогом кожаном плаще лощеного Эдварда Эванса, своего бывшего богатого родственника.

— Что ты знаешь об уважении, Степа? Ты, когда последний раз трезвый был? Не помнишь? — Эдвард с презрением смерил родственничка брезгливым взглядом, — Небось, и любовничка сестры тоже ты споил и на тот свет отправил.

Двое мужчин, принадлежащих разным социальным слоям и странам, воинственно уставились друг на друга, готовые сцепиться.

Их остановила не совесть, не человеческая мораль и не уважение к усопшей, а девочка, внезапно потерявшая сознание.

Макс бросился к упавшему, как сломанная кукла, ребенку. Из носа девчонки пошла кровь, смешиваясь с грязным снегом. Какое фееричное завершение безумного спектакля. Несостоявшаяся драка и голодный обморок.

Два бизнесмена из Англии, алкоголик и девочка сирота. Почти как в стихах. Ночь.  Точнее, надвигающийся вечер. Улица. Фонарь. Аптека.

Макс отлично помнил расположение улиц. Спустя столько лет. И аптеку нашел сразу. Родители увезли его из Москвы двадцать лет назад. И он не собирался возвращаться, если бы не похороны матери, так и не сумевшей обрести себя в Лондоне. Она оставила семью и уехала обратно в Россию семь лет назад. А отец не последовал за ней, и сына не пустил.

 Все просто. До банальности просто. Именно так рушатся семьи и умирают непрочитанными сочинения «о самом близком человеке».

***

— Мне нужно срочно вылетать в Лондон. Звонил Джей. Дела не терпят промедления. Горят несколько контрактов. Необходимо мое личное присутствие, — расхаживая по номеру гостинцы со стаканом виски в руке, сообщил сыну Эдвард Эванс.

Макс сидел на кожаном диване. В пальто, не сняв ботинки. Глиняные грязные отпечатки остались на белом ковре. Темноволосая голова откинута назад, очерченные скулы напряжены, а взгляд темно—синих глаз витает где-то за пределами потолка.

— Черт, да посмотри ты на меня! Хватит, Макс. Ты все время залипаешь, когда нужно собраться и решить проблему.

— У меня умерла мать. Я имею право на скорбь, — пожал плечами Макс. — Что за сироту пригрела мама?

— Дочка Лехи Собинова. Это тот, который помер от рака полгода назад. Последний воздыхатель Сони. Она еще просила у нас перевод на похороны.

— София, пап. Зови ее София. Соня — чужое имя. Моя мать была Софией. И она была лучшей на Земле, — с грустной теплотой в голосе произнес Макс, — Почему дядя и эта девочка живут в квартире мамы?

— Откуда мне знать? — раздраженно спросил Эдвард, — Что за глупые вопросы? Ты хоть слышал, что я говорил? Я уезжаю завтра. Ты со мной? Или останешься до девятого дня?

— Я не могу остаться. Мне здесь холодно.

— Можно подумать, что в Лондоне сейчас теплее, — усмехнулся Эдвард. Две пары синих глаз встретились. Отец отвел взгляд первым, не выдержав напряжения.

— Тебе все равно, да? — спросил Максимилиан.

— Конечно, нет, — Выдохнул мужчина.

— Да. Поэтому она ушла. Ты не любил ее так, как она заслуживала.

— Ты не прав, мальчик.

— Мне двадцать шесть лет, отец. Я не мальчик. Даже не юноша. Я спал с женщинами, напивался в стельку, принимал наркотики, и даже участвовал в настоящей оргии, пока учился в Кембридже. Но я никогда не причинял боль своей матери. Это делал ты, потому что не умел лгать так, как умел это делать я. Для мамы я был ангелом, в то время, как все педагоги, которым повезло учить меня наукам, видели во мне исчадие ада. Почему ты, черт возьми, не притворился, что у тебя ничего не было с Элизабет Макгрив? Почему не солгал? Она бы поверила. Она всегда тебе верила.

— Ты слишком молод, чтобы понять, — Глаза Эдварда потухли, лицо осунулось. Он постарел на секунды на пару лет, — Я любил ее, Макс. Я с ума сходил. А она хотела домой. Всегда хотела домой. Словно забыла, каких трудов мне стоило увезти вас в Англию из закрытой страны. Но я не мог смотреть, как она страдает. Я дал Софии причину вернуться сюда и жить дальше, не жалея о том, что оставила меня. Иначе бы София не ушла. Я никогда не хотел Элизабет Макгив. Я сделал это, чтобы освободить твою мать.

— На кладбище ты говорил иначе.

— Потому что мне больно, Макс. До сих пор больно.

— Почему ни один из вас не подумал обо мне? О вашем общем сыне?

— Ты был уже взрослый. Девятнадцать лет. Поздновато для детской травмы. Ты учился, был занят собственной персоной, и казался абсолютно равнодушным к нашим проблемам.

Отец и сын сцепились взглядами. Одинаково-синими, глубокими, проницательными. Максимилиан горько усмехнулся. Его губы плотно сжались. Что мог знать отец о том, что происходит в душе его сына? Разве есть границы возраста, за которыми ребенку больше не нужна мать?

— Ты прав. Извини, пап, — выдохнул парень.

— Забыли, — отвел взгляд Эдвард Эванс, — София была потрясающей женщиной. Если бы я  мог тогда все бросить. Мы только начали развиваться, только получили первую прибыль. Мне нужно было думать о тебе, о твоем будущем. 90-е годы. Здесь творилось черт знает что.  Да и сейчас…. Хотя уже скоро все может измениться. Если дела пойдут так и дальше, в плане расширения и прибыльности, я подумаю, чтобы открыть филиалы «3ЭМСКомпани» в крупных городах бывшего СССР.

— Как ты можешь думать о бизнесе сейчас? — нахмурился Макс.

— В работе я нахожу забвение и лекарство от печальных мыслей. Если бы я был моложе, то последовал бы твоему примеру, и увлекся бы женщинами и выпивкой, но я уже слишком стар для подобных подвигов.

— Только не нужно притворяться развалиной, пап, — скептически бросил Макс. — Я знаю, что у тебя случались интрижки после развода с мамой.

— Я все-таки мужчина, — Не стал отрицать Эдвард. Он серьезно посмотрел на сына, — Я должен кое-что сказать тебе, мальчик. Ты хорошо подумаешь, а потом примешь решение.

Эванс старший сделал большой глоток спиртного. Было заметно, что он взволнован.

— Что случилось, папа? — встревожился Макс. Он подался вперед, пристально глядя на отца.

— Эта девочка…, — начал Эдвард. — Ее зовут Анжелика. И София удочерила ее…. Когда вышла замуж за ее отца.

— Что? — выдохнул Макс, вскакивая на ноги. — Мама вышла замуж? И ты молчал?

— Я не знал до вчерашнего дня, пока нотариус не известил меня о завещании Софии.

— О каком завещании? Почему ты мне не сказал? — голос парня гневно звенел, он тяжело дышал, руки инстинктивно сжались в кулаки.

— Ты был в шоке, подавлен и разбит. Ты, как обычно, ушел в себя, отгородился от внешнего мира. Если бы я не спешил вернуться в Лондон, то сказал бы тебе позже, когда ты справишься с болью утраты. Но все обернулась не так, как я планировал. Решение стоит принять сейчас.

— Какое решение? О чем ты говоришь?

— Девочка — документально твоя сводная сестра, — проговорил Эдвард, тщательно подбирая слова. — Ты ее единственный родственник. Степа не в счет, он и о себе позаботиться не может. Нам нужно решить вопрос с будущим Анжелики. Останется она в России или поедет с нами.

Макс закрыл глаза, пытаясь справиться с накатывающей волной удушья. Его скулы напряглись, лицо побелело.

— Бросила сына и удочерила чужую девчонку, — прошептал парень сквозь стиснутые зубы. — Любила ее, вместо того, чтобы быть рядом со мной. И я должен заботиться об этой девочке. Почему?

— София так хотела. У меня есть ее письмо, адресованное тебе. Ты все поймешь, когда прочтешь его. Она очень страдала от разлуки с тобой, Макс. Анжелика наполнила ее жизнь смыслом.

— Ну, конечно, — с горечью бросил Макс, взъерошив волосы. Он смотрел на отца, как на сумасшедшего, который нес полнейший бред. — Мне не нужна сестра.

— Никто не заставляет тебя делать то, чего ты не хочешь, — Эдвард подошел ближе, положил руку на плечо Максимилиана. — Прочти письмо. Я уеду утром. А у тебя будет время подумать. В конце концов, мы можем просто обеспечить ее, устроить в хорошую школу-интернат для девочек, оплатить образование. Необязательно брать Анжелику в Лондон.

Он достал конверт из пиджака и протянул сыну.

— Ты смягчишься и простишь свою мать. Я знаю. …

— Ты совсем меня не знаешь, пап. Существуют разные формы предательства. И я могу смириться со многими из них. Но предательство матери…. Нет. Я не смирюсь. Никогда. Что может быть хуже этого?

— Предательство любимой женщины, Макс. Нет преступлений, которые нельзя простить близкому человеку. Я простил ее. Смерть искупляет все грехи.

— Я не такой благородный, пап.

— Ты просто еще очень молод. Все пройдет. Поверь мне. Боль утихает. Рано или поздно. И мы просто продолжаем жить дальше.

— Оставь меня одного, пожалуйста, — холодно попросил Макс. Эдвард бросил на сына тяжелый взгляд. Максимилиан не понял его и не услышал. К одной свежей ране добавилась другая. И кто знает, которая из них болела больше.

— Я иду спать. Утром улетаю. Не вставай, чтобы проводить меня.

— Спокойной ночи, папа.

— Время лечит, мой мальчик. Я всегда буду рядом, чтобы поддержать тебя.

Максимилиан Эванс долго смотрел на прощальное письмо матери, когда отец ушел в свою спальню. Его Бог умер. И он похоронил его не утром на кладбище, а сейчас.  Снова.

Макс не спал всю ночь, оплакивая свою боль, запивая вином свое прошлое и несчастливое детство.

Но он так и не прочел письмо.

Следующим утром, вопреки просьбе отца, Максимилиан проводил его в аэропорт. И за несколько минут до отлета, сообщил Эдварду о своем решении.

— Я прилечу в Лондон, как только улажу документальные хлопоты, — произнес он. В синих глазах молодого человека стояла арктическая стужа.  —  Не один.

— Ты уверен? — мягко спросил Эдвард Эванс.

— София хотела, чтобы я позаботился о той, кого она назвала дочерью. Я выполню ее последнюю волю, — спокойно ответил Макс. И выражение его лица только на пару минут насторожило отца. Он улыбнулся сыну, пожав его руку.

— Я знал, что ты так и поступишь, — сказал он. — Я горжусь тобой. Это взрослое решение.