Хоть по факту работать пришлось Бора, именно я ощущала себя дико уставшей и больше как раз оттого, что на меня тяжким грузом легла новость о гибели почти незнакомой девушки. Глупая болтовня и распускание слухов – это, конечно, неприятно, но не повод же для настоящего гнева и тем более убийства. Несравнимо просто.
– На самом деле, я не до конца понимаю, какие причины у тебя доверять мне настолько, – тихо заметила я, когда муж взялся, по обыкновению, освобождать меня от одежды. Его забота, даже в таких мелочах, была необычайно приятна и вызывала странную теплоту в груди, она была такой искренней. – Или это просто потому, что домыслы о моей вине лягут тенью и на тебя?
– Отрицать подобное – смысла нет, Ликоли. – Бора усадил меня на край постели и опустился снять меховые сапожки. – Но не в том главная причина. Я действ
Пасмурное с утра небо к моменту нашего выхода на прогулку прояснилось, будто потворствуя планам по созданию общего хорошего впечатления, и мне поначалу опять пришлось щуриться. Все же повсеместное здесь обилие белого, ослепительно сверкавшего на ярком солнце, не было привычной мне цветовой гаммой.Бора нес расстроенно сопевшую и уткнувшуюся ему в шею девочку на изгибе локтя правой руки, крепко удерживая меня левой, и, по-моему, смотрелись мы со стороны немного странно. По крайней мере, у меня не было опыта подобных прогулок: таскать детей на руках у аристократов было не принято, на то всегда имелись няньки и слуги, да и передвигаться держась за руки у парочек тоже как-то не водилось. Со всех сторон на нас внимательно поглядывали домочадцы предводителя, и мне почудилось, что для них это было тоже нечто новое. Нет, не то, что он носил свою дочь, конечно.Путь до
– Не засыпай совсем, моя Ликоли, – мурлычущий шепот Бора пробрался в пространство моего блаженного парения, вместе с мягким мокрым касанием немного прохладной ткани к внутренней стороне бедер. – Тебе обязательно нужно поесть.– М-м-м… – Нехотя я разомкнула веки и посмотрела в его буквально сияющее лицо.Мой супруг очень нежными прикосновениями устранял влажный беспорядок и при этом улыбался настолько широко и довольно, что мне на мгновение нечем стало дышать от смеси его заразительной искренней радости человека, получившего желаннейший в его жизни дар, и собственного вернувшегося смущения за то, что лежу тут раскинувшись, бессильная и открытая его взгляду и рукам. Странно, что еще недавние, гораздо более откровенные вещи не вызывали неловкости, а эта забота после, когда страсть уже поутихла, заставляла краснеть и отводить гл
Моя рука тряслась, словно я жутко замерзла, и ничего поделать с этим не могла. Перед глазами вместо раскрытой ладони Бора упрямо стояло видение широченной когтистой лапы, способной убить одним ударом, и, заставив себя коснуться его кожи, я вся покрылась испариной от такого принуждения над собой, инстинктом, что вопил бежать от хищника со всех ног. Предводитель выдохнул с неприкрытым облегчением и, стремительно склонившись, прижался губами к тыльной стороне моей кисти, вызвав новую волну дрожи, и она возмутила меня тем, что не вся была порождена страхом и отвращением. Тепло касания его рта… того самого, что ласкал мою плоть так, что просто возносил над нею… До чего же, выходит, я легко допустила в свою душу скверну. Глубоко, быстро, что даже теперь, зная мерзкую правду, не могу избежать невольного трепета.– Благодарю, – прошептал Бора, выпрямляясь, пусть и не взглянул мне в лицо.
Оказалось, мы с Ронра пришли как раз во время ежедневной чистки денников. Несколько молодых аниров выводили по очереди лошадей из стойл, и пока один из них быстро и сноровисто проходился щеткой по густой шкуре, расчесывал и так ухоженные гривы да осматривал и ощупывал копыта, двое других успевали вычистить стойло от навоза, нагружая им большую тележку, и подсыпать новую подстилку. Я даже ненадолго застряла на месте, с восхищением наблюдая за такими спорыми и дружными движениями юношей. Заметив нас, они только поприветствовали взмахами рук и вернулись к своей работе. Однако, пройдя по проходу и остановившись напротив конюшни вороного, я недовольно нахмурилась. Вычищены были все соседние денники, а в его была все такая же многодневная грязь.– Уважаемые, я восхищена слаженностью и скоростью вашей работы, – громко произнесла я, поворачиваясь к уборщикам, и те уставились на меня в ответ с непониман
Мое сердце заныло, разрываясь на две части от выражения надежды и даже мало скрываемого ликования на лице Бора. Одна часть сама наполнялась до предела радостью и безмерной легкостью, таким ласковым теплом, которое можешь ощутить лишь от созерцания того, что ты каким-то образом делаешь счастливым другого, совсем не безразличного тебе человека, и это много ценнее и приятнее, чем когда кто-то трудится над твоим собственным счастьем. Другая же по-прежнему пребывала в мрачном смятении, наполненная отрицанием, неверием, что хороший исход возможен, а еще и каким-то тяжелым предчувствием, похожим на неизбывную ноющую боль в глубине, настырно твердящую, что все обязательно будет плохо, вне зависимости, насколько я буду стараться. Будто и то, что мне представляется преодолимым и не таким уж дурным, на самом деле окажется хуже некуда.– Лекуб! – позвал Бора с той самой странной властностью в голосе, что п
В рубахе и штанах, но с босыми ступнями, что непонятным образом притягивали мой взгляд никак не меньше, чем все остальное его совершенное тело, Бора забрался на постель и протянул ко мне руку.– Иди-ка сюда, жена моя, – позвал он, глядя с теплотой, но без всякого требования.Мысль о том, что ему нужна сейчас близость, мелькнула и пропала, ибо я сразу ощутила, что это та степень близости, которую я могу дать без усилия над собой. Осторожное объятие, когда я улеглась под его боком, ясно говорило о потребности просто быть рядом и подтвердить, что обычные прикосновения отныне не запретная территория для нас. Удивительно, насколько и мне это тоже было нужно, хотя еще недавно единственное, чего мне хотелось, – остаться наедине с собой и предаться размышлениям или же, наоборот, просто слабости самосожаления. Сейчас же я повернулась к Бора и уткнулась
– Не надо Иносласа спрашивать, – это была последняя фраза, которую я смогла выговорить внятно и хоть с призраком достоинства, потому что потом сорвалась в самый натуральный некрасивый плач, бормоча торопливо, глотая слова, всхлипывая и давясь рыданиями. Мне не было никакого дела до того, как я сейчас выгляжу в глазах моего супруга и насколько его оттолкнет то, что он узнает обо мне из всей неприглядной истории. Переживать о том, что окажусь в его глазах совсем не таким уж идеальным цветочком, каким он наверняка представлял меня, я была не в состоянии. Я вывалила на него все: и то, как впервые увидела Алмера, и как постепенно влюблялась в него, как в определенный момент вдруг стала почему-то думать, что мне он не просто по судьбе предназначен, а что нет и жизни никакой без него. Про побег, про первый раз, про те месяцы, когда казавшаяся такой близкой мечта о счастье начала день за днем оборачиваться постоянным разочарованием и тоской. Про у
От неожиданности я чуть не выронила миску с кашей, ведь ни единого звука не слышала, кроме собственных шагов. Обернулась, чуть плеснув молоком на фартук, и увидела темноволосую помощницу Нарги прямо позади меня. Настолько близко, что даже стало как-то неловко и боязно, как если бы от нее исходило что-то способное угрожать мне. Глупость, конечно, учитывая, что сама бедняжка стояла ссутулившись и тревожно озираясь, словно готовясь кинуться наутек, появись хоть кто-то.– Что, прости? – переспросила я, не уверенная, что точно расслышала смысл ее шепота.– Я сказала, что готова рассказать тебе обо всех свойствах метки, но только если слово честное дашь, что предводителю меня не выдашь, – повторила она, нервно оглянувшись.Дверь передо мной резко распахнулась, являя главного рунига, который, несмот