Share

ЧАСТЬ 1. ГЛАВА 3

Глава 3

Ольга, волнуясь, сжимала в руках телефон. Татьяна сказала, что она сейчас в Москве – приехала на три дня «по делам», и предложила встретиться.

Встретиться?! Ольга не знала, что ответить сестре, пауза затягивалась. Наконец выдавила:

– Ну, приезжай ко мне… Я живу на Остоженке.

За тот час ожидания она успела передумать всякое: зачем приехала Татьяна? Что ей нужно сейчас, спустя семнадцать лет? Хочет расплатиться по старым счетам? Будет стыдить, увещевать?!

…Сестры сидели в Ольгиной гостиной друг напротив друга. Ольга рассматривала Татьяну – выглядит неплохо, моложавая, стройная, явно не выпендривалась, собираясь на встречу: одета просто, минимум косметики, русые волосы забраны в хвостик; да и держится скромно, кажется, даже стесняется. В облике Татьяны не нашлось ничего, что могло бы вызвать раздражение, однако что‑то во внешности сестры Ольге безотчетно не нравилось. Поразмыслив, девушка поняла, что ее раздражает их сходство, они по‑прежнему были похожи. «Двое из ларца – одинаковы с лица», – как говорила в детстве бабушка. Только младшая сестра – отгламуренная до глянцевого блеска в дорогом салоне красоты, а старшая – золушка, простушка, привет, Приморск!

Поначалу беседа не клеилась. Ольга словно замерла в оборонительной стойке, ожидая от сестры подвоха (к чему мне готовиться: к упрекам Татьяны, ее слезам, проклятиям в мой адрес?); однако время шло, а Татьяна не спешила переходить в наступление. Разговаривали на нейтральные темы: о родителях (отец нашел хорошую работу в Краснодаре, и вдвоем с матерью они уехали из Приморска), о сегодняшней московской метели, Ольгиных фильмах. Наконец Ольга не выдержала. «Так зачем все‑таки ты приехала в Москву?» И тогда Татьяна (святая простота!) вдруг призналась, что никаких дел в Москве у нее нет, а приехала она, чтобы повидаться с сестрой. Надо сказать, что Ольга ожидала любого ответа, кроме того, что услышала. «Неужели ты специально приехала в Москву, чтобы увидеть меня?!» Татьяна, уловив нотки ужаса в голосе сестры, махнула рукой: ну не только из‑за тебя… Просто бывают ситуации в жизни, когда хочется все изменить, развернуть судьбу на сто восемьдесят градусов или просто куда‑нибудь сбежать.

…Позавчера, достигнув дна своего отчаяния, Татьяна вдруг подумала: а вот возьму и поеду в Москву! Там снег, елки на площадях, и в воздухе ощущение скорого Нового года! Погуляю, развеюсь и, глядишь, отвлекусь от этой некстати накатившей депрессии; тем более что я уже десять лет, кроме Краснодара, никуда не выбиралась. Да и к тому же у меня в Москве есть сестра. Может, настала пора нам встретиться?

Сборы были недолги. Татьяна отменила занятия с детьми на три дня, взяла билет, и вот она в Москве.

– Считай, что я сбежала от себя самой. – Старшая сестра вздохнула так горько, что стало ясно – было от чего бежать.

Слово за слово, Татьяна разговорилась. И хотя она ни в чем не упрекала Ольгу, ее рассказ о собственной жизни, полной проблем (я только что рассталась со своим парнем – чемпионом в таком виде спорта, как эгоцентризм; у меня нет стабильной работы, а на жизнь я зарабатываю тем, что даю уроки французского языка), сам по себе звучал для Ольги как обвинение: моя жизнь не сложилась, и в этом есть твоя вина.

– Говоришь, у тебя жизнь не сложилась? – не вытерпела Ольга. – И, конечно, винишь в этом меня?

Татьяна молчала.

– Поверь, я сожалею о том поступке, и сейчас я бы так с тобой не поступила, – угрюмо добавила Ольга. – Хотя мне кажется, что если бы ты действительно мечтала об актерской карьере, тебя бы ничто не остановило. Ну вот скажи, дорогая Таня, что тебе мешало взять мой паспорт – Таня‑Оля, какая разница?! – и поехать в Москву следующим поездом? Или следующим летом, когда отец выздоровел и твоя помощь матери была уже не нужна?! Зачем разводить трагедию на пустом месте?! Ты ведь могла поехать?!

* * *

Приморск. 1998 год

Татьяна держала в руках записку сестры. «Таня, прости меня, я не могу иначе. Я должна ехать в Москву. Оля». Несколько слов, и мир перевернулся.

Она показала записку родителям; мать заплакала, а отец процедил: вот сволочь воспитали! На этом все – Олин поступок в семье больше не обсуждали. Хотя Татьяна знала, что мать общается с Олей – та звонит из Москвы. Иногда мать спрашивала Татьяну, не хочет ли та поговорить с сестрой, но Таня сжималась: может, потом… позже?!

Прошел год. Мать предложила дочери ехать в Москву поступать: поезжай, дочка, я тут сама справлюсь. Татьяна отказалась (понимала, что матери будет трудно, отец только начал выздоравливать), сказала, что поступление можно отложить еще на год, а через год, когда все более‑менее наладилось и она могла уехать без ущерба для семьи, Татьяна поняла, что что‑то в ней словно сломалось, перегорело. И никуда не поехала. Она закончила педагогический институт в Краснодаре – удобно, рядом с домом (на выходные можно ездить домой), потом вернулась в Приморск. В двадцать четыре года Таня была полностью свободна – получила педагогическое образование, семейные проблемы разрешились; теперь бы ей и вспомнить про давнюю мечту и поехать в Москву, но… она встретила Сашу и решила посвятить жизнь ему.

* * *

Москва. Наше время.

Татьяна смотрела на сестру и молчала. А что тут сказать? Что Ольгин поступок семнадцать лет назад подкосил ее, изменил ее жизнь?!

Этого оглушительного, красноречивого молчания сестры Ольга не выдержала – съежилась, как от удара и поскакала на кухню за бутылкой коньяка. Вернувшись в гостиную, Оля залпом опрокинула рюмку: а ну‑ка давай разбираться! И понеслось: а ты думаешь, Таня, что у меня не жизнь, а швейцарский шоколад? И что мне все далось просто так?! Да что вы все знаете!

…А что они знают о настоящей, а не глянцевой жизни «напоказ» актрисы Ольги Искры?! Кто подумает о ее хронической усталости, накопившейся за годы?! Да она устала до отчаяния, до остервенения, пять лет в отпуске не была, а потому что некогда: съемки, гастроли, график расписан на год вперед. Над ней даже коллеги смеются: «Искра, ты ипотеку, что ли, взяла? Во всех фильмах засветилась?» А у нее установка: пока снимают – надо работать. Вдруг однажды ее перестанут приглашать, давать роли, и она станет невостребованной. Как поется в хорошей песне: «Опоздавших не ждут»… Да, именно. Вот и пашет актриса Ольга Искра, как рабочая лошадь, готова хоть двадцать часов проводить на съемочной площадке и еще двадцать (сделать невозможное – вместить в сутки сорок часов!) отдать любимому театру. Потому что театр для нее – другое. Это – для души. Это из любви к искусству, то, ради чего она, собственно, пришла в профессию.

И так – работа, работа, ничего, кроме работы. Какие там спа‑салоны, посиделки с подругами, вечеринки?! Ничего подобного, на это нет времени. И, разумеется, никакой личной жизни. Ну а что – Гарик, что ли, личная жизнь?! Да ну, я вас умоляю… Гарик – это так… Секс три раза в неделю (говорят, он нужен для здоровья). А на серьезные отношения она не подписывалась – потом… как‑нибудь потом, когда популярность пойдет на убыль и Ольга сможет позволить себе расслабиться (в идеале – когда выйдет на пенсию!). Так что ее жизнь – четкий график, как маршрут поездов в РЖД (отлажено, расписано, согласовано), и однако же в этой идеальной схеме вдруг случился какой‑то сбой, все пошло не так. Неожиданно все поезда, вопреки установленному маршруту следования, летят с откоса; спустя семнадцать лет появляется некто из твоего прошлого и выступает тебе живым укором…

Ольга посмотрела на старшую сестру едва ли не с ненавистью, как когда‑то в детстве:

– А ты думаешь, Таня, у меня не было причин поступить так, а не иначе?! Если хочешь знать, я сбежала в Москву не из‑за своей стервозности или капризов, а ради… мечты. Ну не смогла бы я жить, не став актрисой! Я бы сдохла в вашем Приморске от тоски!

Ольга и впрямь считала, что если у нее есть какие‑то оправдания, так это то обстоятельство, что она в свое время уехала в Москву ради высокой цели – стать незаурядной актрисой, и ради любви к профессии (потому что вся ее жизнь – служение искусству).

– Что же, Оля, – вздохнула Татьяна, – я рада, что мечта твоя исполнилась, что ты реализовалась в любимом деле, рада, что у тебя все хорошо.

Примиряющие слова сестры, как ни странно, вызвали у Ольги сильное раздражение (Татьяна, как когда‑то в детстве, проявляла унизительную «снисходительность»). Не выдержав, Ольга буркнула:

– Рада?! А в душе, небось, считаешь меня последней сволочью?! Небось, думаешь, что я украла у тебя судьбу? Славу, деньги, яркую столичную жизнь?! Может, это ты должна быть на моем месте?!

Татьяна растерянно пожала плечами.

– Да хочешь, давай поменяемся?! – в запале выкрикнула Ольга. – Хотя бы месяц побудь в моей шкуре?!

То ли Ольга в этот вечер выпила слишком много коньяка, то ли ее действительно так «допекла» собственная жизнь, но сейчас ее несло, и внезапно пришедшая в голову идея вдруг захватила Олю.

– Ты о чем? – не поняла Татьяна.

– Чего непонятного? Я предлагаю тебе сыграть в интересную игру под названием «Перемена участи». Давай вернемся в ту точку прошлого, где наши пути разошлись, и на три недели – скажем, до Нового года, поменяемся местами и судьбами, используя наше внешнее сходство!

– Ну и как ты это себе представляешь? – Татьяна смотрела на сестру с изумлением.

Оля немедленно разъяснила свой план. Татьяна останется в Москве (квартира, документы и звездный статус актрисы Искры прилагаются), а Ольга поедет в Приморск, будет жить в квартире Татьяны и попытается подстроиться под обычный уклад ее жизни.

– Ты серьезно, Оля? – Серые и без того большие глаза Татьяны от удивления стали огромными – в пол‑лица.

– Ну что ты вытаращилась? – усмехнулась Ольга. – Я предлагаю тебе интересный эксперимент. Попробуем пожить жизнью друг друга! Ты – моей, я – твоей. Ты ведь хотела стать актрисой? Так вот тебе роль – сыграй Ольгу Искру! А я сыграю тебя!

– Я не хочу, – поежилась Татьяна. – Зачем все это?

– Мне это нужно, – вдруг разом стала серьезной Ольга, – зачем‑то нужно. Да и тебе, думаю, будет полезно разобраться со своей жизнью, взглянув на нее, так сказать, со стороны.

– Но у меня работа, дела! – спохватилась Таня.

– Отмени!

– Что ты, я не могу, – испугалась Татьяна. – Я подведу людей!

Ольга поморщилась: о, узнаю ответственную Таню! Она и в детстве была такой! Чтобы успокоить сестру, Оле пришлось сказать, что неотложные дела в Приморске она попробует исполнить сама. Это несколько успокоило Татьяну, правда, она тут же озаботилась другим вопросом: а разве она сможет сойти за сестру? Ольга махнула рукой: да конечно!

– Ну, снимешься в паре телепрограмм, отработаешь за меня на съемочной площадке – пустяки! Да что ты так пугаешься?! Может, еще и не понадобится! И к тому же, если возникнут какие‑то сложности, говори всем, что попала в аварию, мол, стукнулась башкой, и теперь временами находит затмение – ничего не помню и все такое. А потом мы с тобой постоянно будем на связи, если что – все обсудим. Ну? Решайся, сестра! – настаивала Ольга.

Татьяна долго молчала, наконец выдохнула:

– Ладно. Я согласна.

* * *

Три командировочных дня в Москве оказались насыщены до предела: деловые встречи, переговоры – с утра до позднего вечера. Ни сил, ни времени на то, чтобы просто погулять по Москве, у Степана Тришкина не было. Лишь в последний день служебной командировки ему удалось выкроить время для себя – несколько часов до вечернего поезда, на котором он должен был вернуться домой в Приморск.

А куда идет человек в Москве, если у него есть всего несколько часов? Правильно, Степан Тришкин пошел на Красную площадь. Сначала, впрочем, он заглянул в знаменитый торговый центр ГУМ, чтобы присмотреть подарок для своей двенадцатилетней дочери Славяны, но в помпезных бутиках главного магазина страны с их заоблачными ценами Степану не удалось найти ничего подходящего. Зато в ГУМе у фонтана продавали отличное мороженое, то самое, легендарное, которое Степан помнил с детства. И хотя мороженое он покупать не стал, у фонтана мужчина все‑таки присел на лавочку. Взрослый, сорокалетний дядька, замотанный министерствами, отчетами и грозным зверем под названием «бюджет», приобняв свой портфель, набитый важными документами, сидел и вспоминал, как на этом самом месте, тридцать с лишним лет назад он наворачивал мороженое – один стаканчик за другим. Та детская поездка в Москву вдруг припомнилась ему во всех подробностях.

…В ту зиму Степану исполнилось восемь. Вместе с родителями он жил на севере, в маленьком городе, где зима, кажется, длилась бо́льшую часть года. В конце декабря отец Степана отправился в Москву в командировку и, к великой радости мальчика, взял его с собой. До Москвы ехали поездом, в вагоне отец читал Степану повесть Гайдара «Чук и Гек». И это было абсолютное счастье – ехать в купе, пить горячий чай в гремящих подстаканниках под стук колес, слушать хрипловатый голос отца: «Большие и маленькие колокола звонили так: тир‑лиль‑лили‑дон! Тир‑лиль‑лили‑дон!

Чук с Геком переглянулись. Они гадали, что это. Это в далекой‑далекой Москве, под красной звездой, на Спасской башне звонили золотые кремлевские часы. И этот звон – перед Новым годом – сейчас слушали люди и в городах, и в горах, в степях, в тайге, на синем море… И тогда все люди встали, поздравили друг друга с Новым годом и пожелали всем счастья».

А потом была зимняя Москва, торжественная Красная площадь, гумовское мороженое, заснеженный Александровский сад, рубиновые звезды Кремля, новогодний подарок отца – билет на кремлевскую елку! И снова ощущение абсолютного – до горизонта – счастья.

…Степан вздохнул: с чего он сегодня так разволновался? Здоровый мужик, занимающий солидную должность – как‑никак мэр города, отец взрослой дочери, а расчувствовался, как мальчишка… Отставить сантименты! – приказал себе Тришкин и потопал на Красную площадь.

Рубиновые кремлевские звезды сияли так же, как во времена его детства. Площадь засыпал снег. Остановившись под курантами Спасской башни, Степан позвонил дочери в Приморск, но Славяна не ответила, отделалась коротким SMS, мол, она сейчас в школе и разговаривать не может. Степан с нежностью (всякий раз, когда он думал о дочери, его переполняла нежность) подумал: как она там? Он вспомнил, как нахмурилась Славяна, когда он сообщил ей о том, что уезжает в Москву, и как она просила его остаться. Он твердо сказал, что должен ехать и, значит, нечего обсуждать; а чтобы смягчить суровый тон, шутливо спросил, что ей привезти из заморских странствий. «Аленький цветочек!» – отозвалась на шутку Славяна, и отец увидел, что в уголках ее темно‑зеленых глаз блеснули слезы. Он обнял ее и сказал нарочито строго: ну‑ну, будет… Да, вот эту бесконечную нежность к дочери он прятал под маской суровости и сдержанности.

Зачастую (вот как сейчас) наряду с нежностью на него накатывало чувство вины перед дочерью. Степан чувствовал себя виноватым за то, что они с Лизой не смогли сохранить семью. Он знал, как сильно Славяна переживала их развод. Да он и сам переживал… Он любил жену, и Лиза любила его, но потом что‑то словно сломалось, и однажды Лиза – сам бы он не решился – сказала, что им лучше расстаться. Он тогда переспросил ее: для кого лучше? Потому что не был уверен, что для Славяны так лучше, но Лиза пожала плечами: для всех. У нее была своя правда, если семьи больше нет, зачем создавать видимость, кому нужна фальшь и притворство? И они развелись. Лиза с головой ушла в любимую журналистику, а он – в свою работу, тем более что вскоре после развода Степану пришлось сменить род деятельности. Ему, владельцу крупной строительной фирмы в Краснодаре, предложили баллотироваться в мэры небольшого областного города, и он, к своему удивлению, согласился. А после того как выиграл выборы и стал мэром, в его жизни уже не оставалось времени ни на что, кроме работы. Ему не удавалось уделять подрастающей дочери столько времени, сколько бы им обоим хотелось, и это рождало у него сильное чувство вины по отношению к Славяне.

«Когда вернусь, надо будет устроить для нее настоящий праздник, – решил Степан, – тем более что скоро Новый год! Организуем что‑нибудь этакое… чтобы непременно елка, мандарины, подарки, мешок счастья и чудо!»

Мужчина взглянул на кремлевские куранты – до поезда оставалось еще немного времени. Он окинул площадь прощальным взглядом и отправился «по магазинам» – искать для дочери «аленький цветочек».

* * *

Итак, сестры заключили договор: в следующие три недели – до Нового года они должны продержаться «в шкуре друг друга» (никто из окружающих не должен догадаться о подмене). Узнав о том, что у Татьяны билет на утренний поезд до Краснодара, Ольга попросила его показать. Татьяна протянула ей бумагу.

– Билет на поезд на имя Татьяны Литвиновой?! Ну‑ну. История повторяется! – усмехнулась Ольга. – Вот по нему и поеду. Как когда‑то… К тому же экзотика – прокачусь в плацкарте!

– Почему же в плацкарте? У меня билет в купе.

– Да ну?! Это же совсем другое дело! Поеду с шиком! – рассмеялась Ольга. – Кстати, давай махнемся паспортами!

– Но это подлог документов, – вяло запротестовала Таня.

Ольга протянула ей свой паспорт:

– Да не бойся, это всего до конца декабря. Потом обратно обменяем. Ну что – мне пора собираться в дорогу.

– А я? – растерялась Татьяна.

– А ты уже на месте, – Ольга обвела рукой гостиную, – располагайся, чувствуй себя как дома.

Татьяна сжалась – как дома в квартире сестры она себя явно не чувствовала. Тем временем Ольга устроила ей экскурсию: кухня, спальня, гардеробная (все вещи в твоем распоряжении), здесь библиотека. Вот компьютер, будем общаться по скайпу… Вопросы есть? Таня развела руками: у нее был только один вопрос. К себе. Как она могла ввязаться в подобную авантюру? Но отступать оказалось поздно.

Разместив сестру на ночлег, Ольга ушла собирать чемодан.

Прощались утром. Растерянная, Татьяна с надеждой смотрела на сестру, может, та скажет, что передумала, потому что их затея похожа на авантюру, и стоит ее…

– Нет, ничего отменять не будем, – улыбнулась Ольга и вынесла в прихожую чемодан. – Такси у подъезда, еду на вокзал. Вещей, как видишь, много брать не стала…

– Если что, бери мои вещи, – сказала Татьяна, – пользуйся.

Ольга с легкой иронией поглядела на сестру, одетую в пижаму с изображением Микки‑Мауса:

– Спасибо, думаю, обойдусь. Ну что… Удачи тебе в новой жизни!

* * *

Удачи в новой жизни! Да‑а‑а, легко сказать…

Ольга уехала на вокзал два часа назад, а Татьяна так и продолжала сидеть в пустой квартире, как изваяние, – тихая, потерянная. Она не понимала, зачем согласилась на безумное предложение сестры…

Поменяться местами! Ну бред ведь, бред! А она вот взяла и согласилась, как будто гипноз какой‑то. «Неужели я так страстно хочу изменить свою жизнь, что ради перемен готова согласиться даже на безумную авантюру?! А с другой стороны, – вздохнула Татьяна, – что я теряю?! Что такого я оставила в той жизни, о чем могу пожалеть? Разбитые мечты, отвергнутую любовь?!»

Ей нужно было найти силы, чтобы прожить предстоящие три недели, выдержать это испытание, да хотя бы просто встать и заставить себя что‑то делать. Она встала, подошла к окну.

На улице белым‑бело от снега. Снег чистый, как белая страница – пиши что хочешь; как этот зимний день – первый день ее новой жизни. Татьяна поняла, что если останется сейчас дома – сойдет с ума от переживаний, и отправилась гулять.

Она прошлась по заснеженным улицам, посмотрела, как дети играют в сквере в снежки, потом пошла на золотой свет куполов храма Христа Спасителя и не меньше часа провела в соборе, дивясь тому, какой он дивно‑прекрасный. Затем пешком вдоль набережной дошла до Кремля, прогулялась по Красной площади. Озябнув, она зашла в кофейню и выпила кофе, а когда белый московский день стал отлетать и превращаться в синий вечер, девушка отправилась искать дом Ольги. Найти дом сестры сразу не получилось – пришлось поплутать, Татьяна устала и замерзла.

Блестящая квартира сестры показалась ей чужой и враждебной. У Татьяны было неприятное чувство, что она самозванка и сейчас придет кто‑то и попросит ее выйти вон. Однако никто не шел. Таня вернулась на свое место в гостиной, где сидела утром, и так же, как утром, застыла в оцепенении. Сегодня, бродя по городу – одна из многих в гигантской толпе, она чувствовала предельное одиночество (а правильно говорят, что наиболее полно и горше можно ощутить одиночество в мегаполисе); и в квартире Ольги одиночество не отпускало. Ей еще никогда не было так одиноко, как теперь. «Зачем я здесь?» – крутилось в голове грустной мелодией. И даже так: «Зачем я? Зачем все? Из Приморска сбежала, здесь чувствую себя чужой, а где мой настоящий дом?»

За окнами совсем стемнело. На Москву опустился вечер – стылый, синий. За окном по‑прежнему шел снег – долгий и какой‑то равнодушный. Холодный, московский снег. И слезам Москва, как известно, не верит. Так что нечего плакать, нечего… Татьяна смахнула с глаз предательские слезы.

В абсолютной тишине квартиры трель дверного звонка прозвучала как гром. Татьяна вздрогнула и поспешила в прихожую. Может, это Ольга вернулась?! Сейчас скажет, что все было шуткой и…

– Кто там? – Татьяна посмотрела в дверной глазок.

– Откройте! Соседи! – раздался требовательный мужской голос.

Татьяна отворила дверь. На пороге стоял хмурый мужик. Лицо заросшее, как у абрека, одет без затей: джинсы, линялая майка. Элегантный образ завершал странный парфюм с устойчивым запахом коньяка.

– Здрасьте, – процедил мужик.

На всякий случай Татьяна вежливо поздоровалась – мало ли кто это, может статься, добрый Ольгин знакомый? И точно, оказалось, что знакомый, но не очень добрый, потому что мужик вдруг с апломбом заметил, что недавнее происшествие на парковке было просто хамством с ее стороны. Да! Если не сказать больше!

Татьяна покраснела: извините… Прозвучало виновато, искренне, и тут уже удивился мужик, видать, не ожидал от нее такой покладистости. Он махнул рукой: ладно, прощаю, вообще‑то я не за этим пришел. Незнакомец назвался Андреем Ждановым, сказал, что он живет этажом ниже и что давеча на его балкон принесло вот это… Он протянул Татьяне мятый лист бумаги. Татьяна бегло пробежала лист глазами, пытаясь понять, о чем идет речь. Авиабилеты на имя Ольги Искры и Игоря Толубеева…

– Думаю, это уже не понадобится! – вздохнула Татьяна.

– Что не понадобится? – проворчал Жданов. – Не поедете, что ли? А как же ваш Хулуле?

– Мой… что?! – Татьяна осеклась и посмотрела на незнакомца с негодованием: какой убогий, пошлый юмор!

– Ну, все равно возьмите свои билеты, может, еще передумаете сто раз да полетите! – брякнул Жданов.

– Да куда я полечу! – ответила Татьяна дрогнувшим голосом. У нее и так целый день в горле стояли слезы, а сейчас она почувствовала, что больше не может сдерживаться. Усталость, переживания сегодняшнего дня да еще визит этого малоприятного типа, его идиотская шутка!

Увидев ее слезы, Жданов сначала застыл (чего‑чего, а женских слез он не любил, он их, можно сказать, ненавидел), а потом возмутился:

– Чего вы ревете?!

– А вам‑то что?! – ответно возмутилась Татьяна. – Хочу и реву!

И она захлопнула дверь перед носом хамоватого соседа.

 

Related chapters

Latest chapter

DMCA.com Protection Status