Глава 42

- Ни в чем, - тяжело сказал Акио.

На мгновение Мие показалось, что она ослышалась. Она ждала подозрений и оскорблений. Пусть злится, лишь бы выслушал!

- Правда? – глупым и счастливым голосом переспросила девушка, порывисто шагая ему навстречу. – Вы мне верите?

- Верю, - его лицо осталось таким же сумрачным. – И у меня много вопросов к этому Куросу Ёшимитсу. Поэтому завтра я улетаю в столицу.

- Это опасно, господин?

- Не опасно. Иди ко мне.

Он наконец обнял ее. Девушка облегченно выдохнула и обвила его за плечи руками. Такой мрачный и собранный Акио пугал ее. Мия сама не знала чего боится больше – его или за него. Дайме опасно лететь в столицу. Там сегун, который знает о планах Ледяного Беркута и держит в заложниках его брата и сестру.

Но разве он послушает Мию? Тем более сейчас.

В тишине потрескивал фитиль лампы, и бился о преграду ночной мотылек.

- Что такое виим, господин?

Она опасалась, что напоминание об амулете вызовет новый приступ гнева, но Акио ответил без злости, скорее грустно.

- Знак особого расположения семьи аль Самхан. Его обладатель имеет право приказывать именем императора, и только член правящей фамилии вправе отменить такой приказ.

- Ой… - она обмерла от ужаса, наконец осознав, что за подарок сделал ей сумасшедший самурай. Сразу становились понятными ярость и подозрения Такухати. Чудо, что он все же поверил Мие. – Но откуда у господина Ёшимитсу такая вещь?

Дайме неприятно улыбнулся:

- Вот об этом я буду его спрашивать.

***

Украшенная по случаю дня рождения сегуна столица тонула в цветах. Особенно поражало пышное убранство дворца, по традиции называемого «императорским», хотя единственным оставшимся в живых отпрыском императорской фамилии была принцесса Тэруко, а дворец давно стал резиденцией ее двоюродного брата.

Принцесса, позевывая, глядела с балкона, как внизу прибывают и прибывают экипажи знати. Лизоблюды столицы спешили выразить верховному главнокомандующему свое почтение.

Принцессе было жарко и скучно. Единственный человек, которого она хотела видеть на этом празднике – дайме Такухати – не приглашен, а даже если бы и был приглашен, вряд ли прибыл бы поздравлять Шина. Герою войны чуждо придворное лицемерие.

- Какой забавный обычай – так пышно отмечать день рождения военачальника, - заметил сидевший рядом принц Джин.

Несмотря на раздражение, которое жених вызывал у Тэруко, возмущение и любовь к истине заставили девушку отозваться:

- Раньше так праздновали день рождения императора.

- О-о-о, - протянул самханец с многозначительной улыбкой. – Понимаю, народ привык к празднику.

Принцесса сверкнула глазами:

- Народ помнит пословицу! Червяку не стать драконом!

Джин укоризненно покачал головой и поднес палец к губам Тэруко, призывая к молчанию:

- Тс-с-с, ваше высочество. Не стоит злоупотреблять присказками простолюдинов. Мы ведь не можем знать, кто сейчас слышит нас, и с кем он захочет поделиться услышанным.

Чего еще ждать от труса?

- Правда не может оскорбить! - фыркнула девушка.

- О, вы так ошибаетесь, - задумчиво протянул принц. – Именно правду, особенно неудобную правду, сильные мира часто находят оскорбительной. Видите ли, ваше высочество, в конечном итоге, было оскорбление или не было, решать оскорбленному. И он может углядеть обиду в самых невинных словах.

- Это только его проблемы, не так ли?

- Не только, если оскорбленный обладает властью.

Тэруко подняла на мужчину взгляд, полный досады.

Чтобы демоны побрали Шина и свадебные обычаи Оясимы! Столько праздников, и на каждом должны присутствовать жених и невеста при полном параде!

На каждом приеме сегун сажал ее рядом с принцем, словно не замечая раздражения, которое вызывал у его сестры навязанный жених.

Первое приятное впечатление от привлекательной внешности и физической мощи принца испарилось совершенно. С каждым разговором Джин бесил принцессу все больше. Он умудрялся выворачивать наизнанку и высмеивать все, во что Тэруко истово верила и чему готова была служить. Ему были присущи самые мерзкие человеческие пороки, причем он их ничуть не стыдился, напротив признавал охотно, с обезоруживающей улыбкой. И он всегда был отвратительно доволен жизнью и собой. Ни разу, сколько Тэруко ни пыталась, у нее не получилось вывести самханца из себя. А вот он доводил ее почти до белого каления, до состояния, когда еще немного, и принцесса готова была броситься на него с кулаками.

Но при этом самханец всегда четко чувствовал границу и останавливался в своих подтруниваниях ровно за полшага до того, как принцесса готова была потерять самообладание.

И что самое ужасное: Тэруко совершенно не представляла, как заставить этого несносного, отвратительного человека отказаться от свадьбы! Пытаться оскорблять его, косвенно или прямо, было все равно, что пороть море. Она дважды, якобы нечаянно, обливала его на застольях, он не выказал и тени раздражения.

Что еще сделать? Напасть на него с кулаками? Поцеловаться у него на глазах с другим? Устроить истерику и швыряться вазами?

Любое это действие ставило под удар саму Тэруко. Она мечтала о сильном мужчине: лучшем из лучших, достойнейшем из достойных. А разве такой мужчина возьмет в жены истеричку или распутницу?

Поэтому приходилось, скрепя сердце, терпеть рядом самханского труса с его многозначительными улыбками и двусмысленными намеками.

Словно почувствовав, что принцесса недалека от того, чтобы взорваться, младший атташе самханского посольства попробовал разрядить атмосферу:

- По сравнению с тем, как в Самхане празднуют день рождения императора – это весьма скромная церемония, - заметил он светским тоном. – Помню, в детстве я с нетерпением каждый год ждал праздника. Фейерверки, шествия, с утра до вечера музыка на главных улицах. Больше всего я любил костюмированные представления. А вы, ваше высочество? – он обернулся к принцу Джину.

- Не помню, - равнодушно пожал тот плечами. – В монастыре дни были неотличимы друг от друга, и день рождения отца не стал исключением. В горах нет сезона дождей, поэтому, когда по велению императора мне пришлось вернуться в мир, я даже не знал точно, сколько лет прошло.

Тэруко нахмурилась:

- В монастыре?

- А вам не рассказали? Я с девяти лет воспитывался в монастыре. Очень уединенном. Там меня научили держать в узде свои порывы, отличать истинные ценности от ложных и не верить иллюзиям.

Девушка сморщилась. Унылый монастырский быт, добровольная аскеза были противны ее деятельной и жадной до жизни натуре.

- Это там вас научили бегать с поля боя? - фыркнула она.

- Совершенно верно, - с улыбкой подтвердил невыносимый самханец. – Смертоубийство увеличивает количество страдания в мире, а просветленный старается избегать этого.

- Жаль, что вы там не остались! Вам там самое место.

- Но тогда я не смог бы жениться на вас, ваше высочество, - промурлыкал принц Джин, и в зеленых глазах заплясали смешливые искорки.