2

Милдрет сглотнула и посмотрела на Грегори, пытаясь отыскать на его лице хотя бы тень поддержки — но тот стоял холодный и неподвижный. Глаза юноши смотрели прямо перед собой.

— Это правда? — спросила Милдрет шёпотом. В голосе её была боль, но даже теперь Грегори не повернул головы.

— Делай всё, что он говорит.

Милдрет медленно повернулась к Генриху лицом. На губах наместника играла улыбка. Он разжал наконец кулаки и теперь, подняв в воздух одну руку, щёлкнул пальцами.

— Вина мне. Кубок пуст.

Милдрет на негнущихся ногах двинулась вперёд и, обойдя стол, остановилась у Генриха за спиной. Руки двигались сами собой — она наливала вино, накладывала еду — но не чувствовала ничего.

Генрих тем временем приказал поставить ещё один стул по левую руку от себя, и Грегори занял появившееся место, как и на прошлом пиру — посередине между Генрихом и Ласе.

На девушку он не смотрел, как и она не смотрела на него. Разговор вёл в основном сэр Генрих — Грегори же лишь сухо рассказывал о ходе войны, и то старался не вдаваться в детали, чтобы не дать возможности Генриху использовать их против себя.

Ужин уже подходил к концу, и Милдрет уже стала понемногу надеяться, что сэр Генрих забудет про неё, и она проведёт эту ночь рядом с Грегори, как и всегда. Закрыв глаза, она видела перед собой гибкое тело и сильные руки, обнимавшие её. Ноги подкашивались при воспоминании о тех ночах, которые они проводили в походе, возвращаясь домой. Грегори изучал её тело — уголочек за уголочком, а Милдрет в ответ изучала его и упивалась сладкой дрожью, пробегавшей по мускулам любимого.

Грегори хотел её — так же, как она сама хотела его. Эта мысль сводила с ума, хотя и раньше Милдрет по ночам чувствовала возбуждение Грегори бедром. Раньше это были лишь догадки — теперь же она точно знала, что Грегори чувствует то же, что и она сама.

— Так ты твёрдо решил? — голос сэра Генриха, выбивавшийся из светского трёпа, негромкий, но достаточно ясно слышимый с того места, где стояла Милдрет, вырвал её из задумчивости.

Генрих не поворачивал головы, но то, что он обращался к Грегори, было ясно и так.

Грегори тоже не смотрел на дядю. Казалось, он был полностью сосредоточен на кубке, который держал в руке — разве что рассеянно улыбался при этом всем и никому.

— Не позорь мою сестру, — сказал так же негромко Грегори, — не заставляй повторять свой отказ.

Краем глаза Милдрет заметила, как вздрогнула и стиснула пальцы в кулак Ласе.

— Ты понимаешь, что речь идёт не о твоих желаниях или… — Генрих усмехнулся, — хуже того, о любви?

— А кто здесь говорил о любви? — ни один мускул на лице Грегори не дрогнул.

— Ты ведёшь себя как упрямый осёл, — оборвал его Генрих. — Неужели не понимаешь, что ты здесь никто?

— Я — сын Роббера Вьепона! — Грегори произнёс это немного громче, чем собирался, и Тизон, сидевший слева, бросил на него недовольный взгляд, так что Грегори тут же смолк.

— Ты никто! — с нажимом повторил Генрих. — Я даю тебе шанс закрепить право на наследование…

— Прекрати этот фарс! — Милдрет видела, что Грегори с трудом удерживается от того, чтобы сорваться из-за стола. — У тебя нет власти надо мной!

— Очень хорошо, — едва заметная недобрая улыбка коснулась губ Генриха, — Данстан, иди ко мне в комнату. Начинай готовить постель.

Милдрет бросила короткий, полный надежды, взгляд на Грегори, но тот по-прежнему на неё не смотрел.

— Как прикажете, — она развернулась и двинулась прочь.

Милдрет не знала, о чём говорили Грегори и Генрих потом, но могла догадаться, что Грегори не уступит ни на йоту. Сама же она с трудом могла унять дрожь в руках, когда поправляла простыни и раскладывала грелки в постели Генриха. Она смотрела на холодный угол, где ночевала когда-то, и с трудом могла поверить, что это было с ней. Закрывала глаза и думала о том, как хорошо было бы, если бы всё это оказалось сном.

— Грегори… — Милдрет сама не заметила, как её губы прошептали это имя вслух, и тут же услышала:

— Он не придёт.

Милдрет вздрогнула и открыла глаза, а через секунду снова зажмурилась, когда что-то тяжёлое, пахнущее пылью, пронеслось у неё перед лицом и упало на постель. Она чихнула и открыла глаза. На постели перед Милдрет лежало женское платье, некогда дорогое, сотканное из бархата и расшитое бисером, а теперь истлевшее и проеденное молью в нескольких местах.

— Разденься и надень это, — приказал Генрих. «Зачем?» — хотела спросить Милдрет, но не успела произнести ни слова, прежде чем получила ответ, — иначе у меня не получится ничего с тобой. Как только этот выродок пользуется тобой…

Милдрет вздрогнула, и взгляд её сам собой переместился на Генриха, потому что она не могла поверить собственным ушам.

— Он не… — Милдрет покраснела. — Как бы он смог? Я же не…

— Да хватит уже, — Генрих поморщился и, шагнув к ней, провёл кончиками пальцев по щеке Милдрет, по направлению к уху, а затем сгрёб волосы и оттянул назад. — Может когда вы оба были мелкими было и не разобрать, что почём. Но сейчас-то уж не заметит только слепой, - Генрих подался вперёд и опустив одну руку на грудь Милдрет с упоением сдавил, вырвав рваный испуганный вздох. - Весь двор говорит о подвигах моего племянничка. Выпороть бы его за такие дела, да жалко, родной. А ну надевай! — Генрих резко отпустил её и даже чуть подтолкнул в сторону кровати, так что Милдрет согнулась пополам, с трудом удержавшись от того, чтобы упасть.

Кровь стучала в висках, она ничего не понимала. Почему-то хотелось плакать от обиды, хотя ничего ещё, кажется, не произошло.

— Давай быстрей! — Милдрет вздрогнула, ощутив на ягодице увесистый шлепок.

Она выпрямилась и принялась торопливо стягивать рубашку, неожиданно смутившись наготы.

Сбросив одежду, взяла в руки платье и замерла на секунду, зажмурившись и прижимая его к себе — и тут же широко распахнула глаза, ощутив, как на ягодицу ложится жадная рука.

Никто, кроме Грегори, никогда ещё не трогал её здесь.

Руки у Грегори были жёсткие и сильные, но аккуратные, даже бережные, и хотя он мог быть груб на тренировочной площадке или когда был зол, в такие секунды он касался Милдрет так, будто боялся разбить.

У Генриха была не очень сильная, но тоже жёсткая рука. Он мял ягодицу Милдрет так, точно та была кулём с мукой, а потом пальцы его скользнули туда, в расщелинку, где не бывал до сих пор и вовсе никто.

Милдрет подавилась вздохом, когда те коснулись нежной кожи и прочертили круг, изучая складочки.

— Надевай! — напомнил сэр Генрих, заметив, что Милдрет замешкалась, и девушка, стараясь двигаться так, чтобы ненароком скинуть руку сэра Генриха с себя, принялась влезать в платье.

У неё ничего не вышло. Платье Милдрет надела, но рука Генриха так и осталась под юбкой, а через секунду уже на бедро ей легла и вторая.

Генрих задрал юбки и рывком притянул Милдрет к себе, так что теперь она ощущала его жаркое дыхание у самого уха и чувствовала запах чеснока.

— Вот так девочка, тебе идёт, — прошептал Генрих и потёрся уже возбуждённым пахом о её обнажённые ягодицы. На секунду впился в бёдра Милдрет пальцами, прижимая к себе, а затем толкнул вперёд, заставляя опуститься руками на кровать.

Юбку он закинул ещё выше, на спину Милдрет, а сам ослабил завязки шосов, приспустил брэ и, высвободив содержимое гульфика, коснулся головкой открывшейся расщелинки.

Милдрет закусила губу, пытаясь преодолеть отвращение от мысли, что Генрих касается её там. Щёки пылали вовсю, но сопротивляться было уже поздно — из такой позы она сделать ничего не могла.

Милдрет корила себя за глупость, за слабость, за то, что не дралась и не вырывалась, но всё её тело будто бы онемело, а разум охватило отчаяние. Пальцы сэра Генриха гуляли по промежности, ощупывая края расщелинки и иногда толкаясь внутрь — скорее дразнясь, чем всерьёз пытаясь проникнуть в неё.

— У тебя есть выбор, — сказал Генрих за спиной, — можешь немного расслабиться, завести себя – и меня заодно. Тогда у нас легче пойдёт. Или можешь терпеть, потому что мне всё равно. Я люблю, когда сухо и горячо.

Милдрет покачала головой, всё ещё не понимая ничего.

— Дело твоё.

Генрих сплюнул в ладонь и, смазав слюной собственную плоть, надавил головкой на вход. Милдрет вскрикнула от боли и подалась вперёд, силясь уйти от проникновения, но Генрих подхватил её под живот одной рукой, а другой направил себя внутрь неё — медленно, тяжело дыша и упиваясь каждым мгновением. Милдрет была внутри тугой и горячей, так что на секунду наместник и вправду готов был поверить, что никто не брал девчонку раньше — но потом бёдра его коснулись бёдер Милдрет, он понял, что вошёл до конца и, чуть качнувшись назад, ворвался снова резко и глубоко. Все до единой мысли улетучились из головы. Он просто дёргал бёдрами, впиваясь в горячее нутро, а Милдрет подвывала под ним, уткнувшись в руки лицом.

Боль, такая острая, как будто её резали изнутри, пульсировала между бёдер и становилась сильнее с каждым толчком. Она буквально чувствовала, с каким трудом Генрих помещается в ней, как туго её тело сжимает плоть англичанина.

А потом Милдрет подняла взгляд и увидела в металлическом зеркале собственное раскрасневшееся лицо — и далеко позади, у самой двери, чёрные, полные ненависти глаза.

Грегори распрощался с Генрихом вскоре после того, как тот отправил Милдрет готовить постель, но дойти до башни так и не смог.

Смутное беспокойство не давало ему покоя. Он не знал, что может придумать сэр Генрих за одну ночь — что можно сделать такого за несколько часов, чего нельзя было бы обратить? В голове мелькали картинки прежних пиров. Милдрет, стоящая на коленях. Милдрет, которую заковывают в колодки.

Рыкнув, Грегори развернулся на полпути к своей башне и, не обращая внимания на сопровождавших его рыцарей, недоумённо переглядывавшихся между собой, направился в донжон.

Всё, что он мог представить себе, меркло перед тем, что он увидел в спальне Генриха.

Милдрет стояла на полу, облокотившись на кровать и опустив на руки лицо, а Генрих… Что делает Генрих — Грегори понял сразу. Волна ярости поднялась внутри него, но телом овладело странное оцепенение. С того ракурса, под которым он смотрел, хорошо было видно место соприкосновения двух тел. Такого Грегори не видел никогда и помыслить об этом не мог.

Его собственная промежность налилась жаром, и он сцепил зубы, чтобы не застонать. Кровь прилила к щекам, но ярость стала только сильней. В следующее мгновение Милдрет подняла голову и сквозь зеркало посмотрела на него. Грегори не мог шевельнуться несколько долгих секунд. В глазах Милдрет, в расширившихся зрачках, стояла беспросветная боль.

А потом Генрих, сдув с лица прядь волос, сквозь зеркало тоже посмотрел на него.

Грегори был уверен, что Генрих видит его, но тот ничего не сказал.

Он толкнулся ещё раз, так глубоко, что Милдрет выпучила глаза и раскрыла рот, пытаясь выдохнуть, а затем резко вышел и швырнул Милдрет на пол. На колени. Поймал за волосы, сейчас спутавшиеся и намокшие от пота, и уткнул себе в пах лицом.

— Соси, — приказал он.

Грегори не мог видеть, сосала Милдрет или нет. Только то, как толкнулась ей в губы плоть дяди и вошла между них — Грегори стоял как заворожённый, глядя на происходящее.

Генрих сделал ещё пару движений, прежде чем Грегори наконец отпустило.

— Отдай! — закричал он, рванувшись вперёд. — Она моя!

Грегори рванул Милдрет на себя, не обращая внимания ни на что, прижал лицом к своему животу, так и не дав ей подняться с колен, и полными ярости глазами смотрел на Генриха. У него всё ещё не было слов, и что делать он тоже не знал — только это «она моя!» билось в голове, и сердце переполняла злость.

— Я уже всё, — сэр Генрих потянулся лениво и заправил в одежду обмякшую плоть. — Забирай, она мне будет только мешать.

Грегори опустил ошарашенный взгляд на Милдрет — та сидела у его ног, почему-то разодетая в женское платье, с перепачканным прозрачной жидкостью лицом.

Подбородок её упирался в набухший пах Грегори, и Милдрет было противно от самой себя, от того, что она вызывает желание — только желание — и больше ничего.

— Пойдём, — слово должно было звучать как приказ, но получился только хрип. Грегори огляделся всё таким же ошалевшим взглядом, подхватил одежду, кучкой лежащую на полу, и, ухватив Милдрет за плечо, потянул вверх, заставляя встать.

Они шли по коридорам, не замечая вокруг ничего и никого. Только у выхода во двор Грегори протрезвел настолько, чтобы накинуть на плечи Милдрет плащ.

— Можно я… умоюсь? — спросила Милдрет, когда они подходили к углу донжона, не глядя на Грегори, но чуть замедляя ход.

Тот кивнул. Голова по-прежнему была пустой.

Милдрет попыталась свернуть к реке, но Грегори не мог отпустить её одну. Он стоял и смотрел, как та плещет себе в лицо водой, и никак не мог избавиться от возбуждения, поселившегося между ног. Картина, увиденная только что — Милдрет, уткнувшаяся носом в кровать, розовое отверстие и распирающая его мужская плоть — никак не хотели покидать мозг.

Грегори едва не направился по инерции в старое жилище, и только стражники, по-прежнему следовавшие за ними, остановили и направили его.

Кто-то уже успел перенести вещи, и в новой просторной комнате странно и нелепо смотрелась узкая детская кровать.

Грегори пропустил Милдрет вперёд и захлопнул за собой дверь.

Злость душила его, накрывала горячей смоляной волной. Он смотрел на Милдрет и видел, как та прогибается в чужих руках. Пальцы сами собой сжимались в кулаки, но он понимал, что сделать не может ничего — он сам дал слово сэру Генриху, и не ему было забирать его назад.

Милдрет тем временем прошла в самый центр маленькой залы и замерла, нелепо обнимая себя руками и глядя в пол.

Секунду Грегори сдерживался, а потом резко шагнул к ней и, рванув за плечи, прижал спиной к стене.

— Понравилось? — рявкнул он.

Милдрет подняла на него испуганное лицо, но смогла выдавить только:

— Грегори…

Грегори до боли сжал тонкие плечи, он хотел, чтобы на утро на белой коже остались его следы — его, а не чьи-то ещё.

— А знаешь, — шепнул он в самое ухо Милдрет, — я хочу, чтобы ты сделала для меня то же. Ну!

Грегори надавил Милдрет на плечи, показывая, чего хочет от неё.

Несколько секунд Милдрет в недоумении смотрела на него. Её собственные пальцы сжались в кулаки, и она из последних сил сдерживалась, чтобы не закричать — но только скользнула вниз, бесшумно опускаясь на колени.

Грегори рывком развязал брэ и ткнулся пахом ей в лицо.

Милдрет на секунду закусила губу, а затем, решаясь, схватила губами розовую головку.

Грегори видел её губы — ещё розовые, распухшие и покрасневшие в уголках — они сомкнулись на члене Грегори, и он мог бы кончить только от одного их вида, но этого было мало. Мучительно мало. Он хотел ещё.

Грегори надавил Милдрет на затылок, почти без сопротивления проникая глубоко в её рот, и, не отводя взгляда от раскрасневшегося лица, принялся двигать бёдрами взад и вперёд.

Внутри Милдрет было влажно и упоительно тепло, так что Грегори с трудом удавалось держаться на ногах.

Ему хватило всего нескольких рывков, когда наслаждение взорвалось на кончике члена и разлилось по всему стволу. Милдрет хотела было отстраниться, но Грегори не позволил ей, ещё плотнее вжав в пах лицом.

— Какая же ты красивая, когда делаешь это… — прошептал он и за плечи потянул Милдрет вверх, чтобы поцеловать — сначала в губы, солёные от семени, потом в такую же солёную щёку. Он понял наконец, чего всё это время хотел.

Милдрет оставалась вялой и безучастной, пока Грегори рылся в юбках, силясь задрать их, и стягивал с неё платье. Пока укладывал её на кровать.

И только когда Грегори, освободившись от собственной одежды, развёл ей колени и устроился между ног, девушку накрыло беззвучное сухое рыдание, сотрясавшее всё тело целиком.

Грегори замер, в недоумении глядя на неё.

— Милдрет? — спросил он.

Милдрет не могла ответить. Только билась в судорогах и силилась покачать головой.

— Милдрет, что с тобой?

— Не надо… — прошептала она.

Грегори скользнул вбок, прижимая её к себе.

— Милдрет, ты что?

Милдрет впилась пальцами в его локоть, то ли силясь оторвать, то ли, напротив, прижимая к себе, и покачала головой.

Грегори развернул её лицом к себе и заставил уткнуться лбом в плечо, а затылок накрыл рукой, чтобы другой начать медленно гладить по спине.

— Милдрет, ну не надо, — шептал он. — Я же не делаю ничего.

Милдрет продолжала качать головой, её всё ещё трясло, а потом она обвила тело Грегори руками, вжимаясь в него ещё плотней, пытаясь спрятать в плече лицо и не показать проступивших слёз.

Грегори продолжал медленно гладить её — по волосам, по спине. Рыдания понемногу стихали, но Милдрет по-прежнему ничего не говорила — голос всё ещё не слушался её.

— Пусти меня… — прошептала она наконец.

Грегори покачал головой.

— Ты никуда от меня не уйдёшь.

Милдрет не ответила. Плотнее вжалась в его плечо лбом и затихла.

Грегори так и не смог понять, послышалось ему, или Милдрет в самом деле прошептала перед сном:

— Я хотела этого… так хотела этого с тобой…