Часть 1 - Глава 17

XVII

Я отправился прямиком домой, с желанием занять себя каким-нибудь механическим, отупляющим делом, и застал на кухне относительно трезвого отца, который — что бы вы думали? — с увлечением листал толстенный цветной каталог товаров Quelle, неизвестно где им добытый! Страшное зло взяло меня: у нас рушатся судьбы, жизни, а он, как впавший в детство старик, листает Quelle, эту выставку буржуазного тщеславия, с её хамскими, к простому труженику, ценами! Демонстративно, зло я загремел посудой, набрал из ящика картошки, почистил её, поставил тушиться. Хоть бы помощь свою предложил, так нет же!

Через двадцать минут в кухню вошла Света. И то, подумал я: к чему травить душу долгим прощанием?

— Тебе помочь? — спросила она тихо.

— Уже готово почти…

— Мишенька, мне нужно вернуться в двадцать восьмую школу, в городе.

— Само собой…

Отец поднял голову.

— То есть как это, Светлана? — спросил он растерянно. — Ведь последний год остался!

— А вот так вот, — равнодушно ответила дочка.

— Нет, я этого не позволю! — попробовал возмутиться Алексей Степанович.

Света побледнела, покраснела, подумав, наверное, то же, что и я: кто ты, ребёнок, читающий “Quelle”, чтобы сейчас стучать сухоньким кулачком по столу и проявлять мужской характер?! Где ты раньше был, 

м у ж ч и н а, отец семейства?! — Достала из сумки номер «Спид Инфо» и швырнула ему.

— Вот это лучше почитай! Как меня в грязи вымазали, на третьей странице!

— Не надо! — крикнул я предостерегающе, но отец уже схватил газету и принялся читать. — И не смей этому верить, слышишь? — Света стояла рядом, выпрямившись, бледная, гордая.

Отец закончил чтение, осторожно отложил газету, посидел минутку, опустив голову, и всхлипнул.

— Чего же? — бормотнул он. — Вот оно какое дело-то вышло, ой-ё-ёй. Ой, Светонька! Позору-то…

— Что ты распустил нюни! — прикрикнул я. — Её позор, а не твой! И то твоя дочь держится, как мужчина, погляди, а ты разнылся, как баба!

Отец, не слушая, встал и невидяще побрёл с кухни, всхлипывая, потерянный, жалкий. Скрипнула входная дверь. Мы со Светой переглянулись.

— Пусть, пусть проплачется, — пояснил я. — Ничего с ним не будет. Давай лучше поедим.

— Мне кусок в горло не идёт, Миша.

— Ешь, говорю тебе! Занимать себя надо чем-нибудь, хотя бы и едой. Сейчас пойдём, овец загоним, потом ещё какое-нибудь дело себе придумаешь…

Мы молча пообедали и побрели на пастбище, по тоскливой белой земле с клочками зелёной травы, под тоскливым до слёз белым небом с блеклым пятнышком солнца. Погода в конце апреля испортилась, и молодую траву засыпáло снегом, не было резону держать скотину на холоде.

— Марфутки нет! — растерялась Света, увидев стадо. — Что же… — Она бессильно опустила руки. — Что это такое творится сегодня!

(Марфуткой, напомню, звали ту самую месячную ярочку, которую, единственную, отец оставил после труда колхозного производителя.)

— Глянь на следы, — предложил я.

— А что?

— А то, что это, кажется, батины следы…

Оставив овец, мы пошли по следам на снегу, ускоряя шаг, предчувствуя недоброе, миновали берёзовую рощу — зачем он забрёл так далеко? Что в его голове творилось? Мы уже почти бежали, тщетно надеясь разглядеть вдали чёрную фигуру человека.

Следы привели нас к мосту через Лою: высокому, из-за неровности берегов, бетонному мосту, по которому мог проехать грузовик. На левом краю моста, где не было ограждения, следы обрывались…

Тело отца прибило к берегу три километра ниже по течению. Марфутка в его руках тоже была мертва.

— Только не кричи, — шепнул я. — Хотя бы не кричи, ради Бога…

Света не кричала. Она опустилась на колени в снег и зябко куталась в мой шарф, сдерживая набегающие слёзы. Полчаса прошло, а она всё сидела так, пока не появились на берегу ещё люди, не подняли вой и крик, не отвели нас домой.