"Чёрное.Белое"

               Не бывает черное черным.

               Не бывает белое белым.

               Ни в решении злом, очерствелом…

               Ни в порыве безумном, влюбленном…

               В мире множество разных оттенков,

               Как в душе человеческой пятен…

               И бывает превратной оценка,

               Если вдруг экземпляр непонятен…

               Черное-белое. Плохое-хорошее. Я с детства привыкла разделять свою жизнь, свои поступки, окружающих людей в соответствии с этой градацией. Наверно, не прошло бесследно неоднократное чтение в нежном возрасте родителями известной книги Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо», а если серьезно, то моя мама – учитель русского языка и литературы, коренная петербурженка, и к вопросу воспитания единственной дочери подошла очень серьезно, и я всегда придерживалась четких понятий, что может себе позволить, а что нет интеллигентная девушка. 

               На глазах появляются слезы. Теперь это происходит всегда, когда я думаю о ней. И хоть она далеко не самый легкий человек на свете, я люблю ее безоговорочно, просто потому что она моя мама и потому что она мой единственный живой родственник. А месяц назад к моей любви присоединилась стайка перепутанных чувств, где боль, сострадание и тревога были на первых ролях. Я узнала, что она серьезно заболела и я могу ее потерять… 

               – Банк рассмотрел вашу заявку, но в настоящее время не может дать вам положительный ответ, – отрывает меня от размышлений приятный голос миловидной девушки с приклеенной улыбкой на губах.

               Смысл ее слов проникает в сознание и постепенно инфицирует кровь попавшим в нее ядом отчаянья, с каждой секундой приводя меня в ужас: мне отказали. Я словно лечу в пропасть и понимаю, что скоро разобьюсь. Эти деньги нужны мне как воздух, которого внезапно стало резко не хватать. Вернее, не мне, а маме. А сейчас оборвалась последняя надежда.  Мой трос, державший меня все это время на плаву. 

               Вонзаю ногти в ладони, чтобы по-детски не разреветься, одновременно хлопая ресницами, отчаянно прогоняя набежавшую влагу из глаз, и неворочающимися губами бормочу:

               – Почему?

               – Банк не дает пояснений, – сухо заявляет сотрудница и, отворачиваясь, начинает копошиться в бумагах, ясно давая понять, что я больше не вправе воровать ее драгоценное внимание.

               В другое время, при других обстоятельствах я бы тотчас ушла, гордо вскинув голову, но сейчас…

               – Я не понимаю… Я попросила немного… И в залог готова предоставить квартиру…

               – Девушка! – раздраженно произносит она, но, встретив мой тонущий в океане слез взгляд, неожиданно смягчается и отвечает:

               – Поймите, вы студентка, не работаете…

               – Я ищу работу…   и квартира… – забывая обо всех правилах приличия, перебиваю я и тут же краснею, вспоминая маму. Она словно сидит в кресле напротив и, поджав губы, недовольно качает головой, давая понять, что я веду себя невоспитанно.

               – Поймите, банку не нужны суды!

               В этот момент приходит осознание того, что все эти разговоры уже бесполезны. Какой-то равнодушный человек уже принял решение, что я неплатежеспособна и мне не стоит давать деньги взаймы, несмотря на то что я указала, что они нужны мне на лечение матери, и готова предоставить залог, многократно превышающий запрашиваемую сумму.  

               Заставляю себя оторвать свое отяжелевшее тело со стула и, поднявшись, иду к выходу. В груди разрывается на ошметки мое измученное сердце так, что хочется не просто плакать – выть. Скользящим взглядом смотрю на людей вокруг. Им, естественно, нет никакого дела до моих проблем, и неожиданно для себя самой горько констатирую, что все мы припеваючи живем, пока однажды в нашу жизнь не врывается безжалостная, страшная болезнь – рак. От него не застрахован никто: ни самый большой начальник, ни обычный клерк. Он может поражать как стариков, так и детей. Это монстр, настигающий нас в самый неожиданный момент и делающий нас беспомощными... 

               Эмоции, сжав меня до дикой боли, все больше застилают глаза пеленой, и я в полуслепом состоянии пытаюсь найти выход на улицу, чтобы там, не стесняясь, выпустить их наружу. Только дойти до выхода без происшествий не получается – я налетаю на кого-то яркого и явно пахнущего приятным дорогим парфюмом и, не ожидая столкновения, не удерживаюсь на шпильках, и больно приземляюсь на пятую точку.

               – Девушка, осторожнее! – слышу приятный, но недовольный женский голос и через секунду более мягкое продолжение с нотками явного удивления: – Ася, ты?!

               Сильно моргаю, чтобы, не касаясь руками, не размазывая тушь, окончательно освободить глаза от слез и разглядеть ту, которая назвала меня по имени. Явно дорогие красные туфли с красной подошвой, стройные длинные ноги, обтянутые нейлоном, яркое платье выше колена, сексуально облегающее потрясающую фигуру, темные практически глянцевые прямые волосы, ярко-красный рот, изогнувшийся в улыбке и приоткрывающий ровные белые зубы. Поднимаю глаза выше и, встретив веселые голубые глаза, замираю, выдохнув то ли вопрос, то ли утверждение:

               – Надя?!

               Она протягивает мне свою руку и, смеясь, спрашивает:

               – Так изменилась?!

               – Да, – честно выдыхаю я и встаю.              

               Надя Андреева – моя бывшая одноклассница и приятельница в моей памяти была симпатичной, но обыкновенной девушкой и в подметки не годилась той, что стоит сейчас напротив и излучает кричащее благополучие.

               – Что случилось? – спрашивает она, смотря на мое заплаканное лицо. 

               От напоминания о моем фиаско непроизвольно начинают подрагивать губы, и я отвечаю дребезжащим голосом:

               – В кредите отказали.

               Ее взгляд становится изучающим.

               – Зачем тебе деньги?

               Сглатываю разрастающийся ком в горле, мешающий говорить, и выталкиваю из себя:

               – Маме на лечение…

               Слезы предательски опять начинают скользить по щекам, как я ни стараюсь их сдержать, поражая меня тому, насколько я сегодня эмоциональна. Я вообще редко плачу! Да, я проплакала несколько часов, когда узнала о болезни мамы, но потом, сжав зубы, я около месяца держала себя в руках, фонтанировала надеждами и позитивом, чтобы поднять ее дух и не раскиснуть самой, а сегодня, похоже, выдохлась, или отказ банка на меня так подействовал…

               – Пойдем со мной, – произносит девушка и, взяв меня за руку, разворачивается, и направляется к двери вместо того, чтобы продолжить свой путь в операционный зал банка.

               С прикосновением ее теплых пальцев в меня проникает робкая практически иллюзорная надежда на волшебное разрешение моей тупиковой ситуации, и я послушно семеню за ней.

               Надя приводит меня в кафе, находящееся в том же здании, и, любезно улыбнувшись расшаркивающемуся перед ней молоденькому парню-официанту, изящно садится на диван, и эффектно кладет ногу на ногу. Я вижу, как парень прослеживает это движение, но потом, встретив ее взгляд, смущается и протягивает меню. Она, не открывая его, произносит «капучино» и, переведя взгляд на меня, спрашивает:

               – Ты что будешь?

               Я, мельком взглянув на кусающиеся цены на напитки, откладываю меню и бормочу:

               – Я воздержусь.

               – Два капучино, – говорит девушка и, поймав мой протестующий взгляд, тихо добавляет уже мне:

               – Не вопи. Я угощаю.

               Чувствую себя ужасно противно, но поспешно проглатываю свою гордость и выжидающе смотрю на бывшую одноклассницу. Она, понимая, что разговоры о погоде будут лишними, сразу приступает к сути:

               – Сколько ты хотела получить в банке?

               – Шестьсот тысяч. 

               Надя задумывается, а потом признается:

               – Столько я тебе не могу дать. 

               Я резко лечу с небес на землю, но ее следующая фраза, словно раскрывшийся парашют, останавливает меня где-то на полпути:

               – Я несла положить на счет двести тысяч. Могу их одолжить тебе, если объяснишь, как и когда вернешь?!

               В висках начинает стучать «двести тысяч! двести тысяч!», и я, понимая, что от того, насколько я буду убедительной, зависит скорая операция мамы, поспешно объясняю:

               – Я как раз сейчас ищу работу.

               – Ты учишься? 

               – Да, но…

               Она хмурит свои идеальные, геометрически выверенные брови и беспристрастно сообщает:

               – Ася, я очень хочу тебе помочь, но я так же хочу быть уверенной, что деньги ты вернешь обратно. Мне не сыплются они с неба!

               – Я верну! – тут же горячо восклицаю я и гляжу в ее глаза прямо и честно, но, похоже, она не верит.

               – С таким раскладом я их долго не получу. Если вообще ты сможешь когда-нибудь сделать это.

               Заметив, что я собираюсь заверить ее новыми клятвами в своей честности, девушка, внимательно изучая ту часть меня, что видна из-за стола, спрашивает, опережая меня:

               – На что ты готова, чтобы получить деньги?

               Все также, не разрывая наш зрительный контакт, я произношу твердо и уверенно:

               – На все!

               Она еще пару секунд раздумывает и ошарашивает меня своим признанием: 

               – Я работаю в стриптиз-клубе. 

               – Ты стриптизерша?! – едва выговариваю я не в силах скрыть своего шока.

               Надя морщит свой хорошенький напудренный носик и восклицает:

               – Я актриса, танцовщица стриптиза, и не путай меня с представительницами другой, более древней, профессии. 

                В это время подходит официант и ставит перед нами заказанные напитки, давая моей голове время воспринять полученную информацию. Отвечая на вопрос, что готова на все, я не заходила в своих мыслях так далеко…

               Пока я, прикасаясь губами к краю чашки, делаю глоток молочной пенки, слышу продолжение:

               – Я знаю, как обычно реагируют люди, узнав, чем я занимаюсь, но все равно считаю, что в моем занятии нет ничего плохого.

               Я все еще молчу. Я не знаю, как реагировать на признание девушки.

               – Более того, это прибыльнее и интереснее стандартных офисных должностей. 

               Она отпивает свой воздушный напиток и произносит важную для меня информацию:

               – Завтра у нас будет кастинг. Приходи. Если тебя возьмут, я дам тебе деньги в долг. 

               Мне сложно вот так сразу проанализировать обрушившееся на меня предложение, поскольку оно не влезает в мои рамки допустимого, так как не слишком нравственно, но это не мешает задать мне практичный вопрос:

               – И сколько можно заработать… стриптизом?

               – У нас есть «гарантия». 

               Надя замечает растерянность в моих глазах и объясняет:

               – Полторы тысячи за ночь – это за выход, если я работаю не меньше четырех дней в неделю и выхожу в зал в положенное время полностью готовой.

               Я киваю и слушаю продолжение:

               – Но это не основной заработок. Больше всего я получаю чаевыми и исполнением приватных танцев, где только от тебя зависит, сколько ты получешь!

               – И сколько зарабатываешь ты?

               – Двести – двести пятьдесят в месяц, – снова ошарашивает она меня и поспешно добавляет: – Но ты губу не раскатывай. Я два года работаю, и контингент у меня есть свой. Но тысяч восемьдесят первое время сможешь получать, если будешь следовать моим рекомендациям.

               Я смотрю на нее огромными глазами. Я даже не догадывалась, что профессия, не требующая ни высшего образования, ни умственных способностей, ни эрудиции, может приносить такой доход. Словно прочитав мои мысли, девушка заявляет:

               – Легких денег в стриптизе нет. Дорогие подарки клиентов в виде машин и квартир остались в девяностых. Что касается заработка за ночь, то ты можешь получить половину зарплаты твоей мамы, если несколько клиентов закажут твой приватный танец, или получить только гарантию. И есть еще штрафы!

               Я снова киваю, подтверждая, что поняла ее, а Надя бросает взгляд на отсутствие маникюра на моих пальцах. Заливаюсь краской, убираю руки с чашки на колени и слушаю дальше.

               – Сама понимаешь, что выглядеть надо идеально: маникюр, педикюр, никаких волос на теле, макияж, прическа. Это расходы!   

               Я в который раз киваю, как китайский болванчик, и хоть я еще не договорилась сама с собой, что готова, позабыв о всех моральных составляющих своего воспитания, пойти завтра на кастинг, впитываю в себя новую информацию, как губка.

               – Еще понадобятся костюмы для выступлений и стрипы…

               Увидев, как я хлопаю глазами, услышав незнакомое слово, она опять объясняет:

               – Сценические туфли.

               Девушка делает новый глоток и резюмирует:

               – Я не буду грузить тебя сейчас всей необходимой информацией. Возьмут – вот тогда все объясню подробно.

               Выдавив «угу», отдираю приклеившийся к небу язык и задаю волнующий вопрос:

               – А что надо делать на кастинге?

               – Понравиться внешне, – произносит Надя, откинувшись в кресле с усмешкой, возможно вспоминая свой кастинг. – Очень придирчиво смотрят на грудь. Если с ней плохо, то не возьмут. Причем я не про размер говорю. Грудь может быть как большая, так и маленькая. Главное, хорошей формы. 

               Девушка смотрит на меня, словно под блузкой может оценить, подходящая ли она у меня, и заканчивает свое повествование:

               – Раздеться под музыку и поговорить. А то вроде неплохо танцуют и выглядят, но открывают рот – и хочется убежать.

               Видя, как я напряглась, Надя с улыбкой пытается меня успокоить:

               – Думаю: у тебя ни с чем проблем не возникнет. Я просто так никого не стану рекомендовать.

               В голове все перемешивается: радость оттого, что я, возможно, получу часть денег и высокооплачиваемую работу, чтобы рассчитаться с этим долгом; воскрешая надежда, что я смогу отправить маму на операцию и последующие химиотерапии и она поправится; неприятие всем своим существом роли танцовщицы стриптиза; обреченность от осознания, что я скорее пожертвую своими принципами, чем жизнью любимого человека, и обычный человеческий страх перед неизвестностью… 

               Добравшись до дома и войдя в квартиру, ощущаю, что во мне совсем померкли радужные составляющие Надиного предложения, и сомнения с новой силой замаячили на горизонте. Перспектива стать стриптизершей вызывает в моем существе естественное отторжение. 

               Тяжело вздохнув, я скидываю туфли и, тихо пройдя по коридору, заглядываю в комнату матери. Она лежит на кровати, но, услышав мои шаги, приподнимается и медленно садится. Мама пытается растянуть губами улыбку, но выходит это так неестественно, впрочем, как и моя ответная улыбка. 

               – Голодная? 

               Я мотаю головой.

               – Ася, ты совсем не ешь.

               – Перекусила в институте с Оксаной, – не краснея, вру я просто потому, что не хочу ее огорчать, что у меня совсем нет аппетита. От этой безобидной лжи чувствую новый укол совести. Я все больше изменяю себе.

               Взгляд падает на тумбочку возле кровати, и я замечаю, как стремительно уменьшилось с утра количество обезболивающих таблеток. Эта картинка одним махом убивает все сомнения, что бултыхались в моем сознании, и я окончательно убеждаюсь, что пойду на завтрашний кастинг и еще куда угодно, лишь бы срочно заработать деньги и попытаться спасти жизнь самого близкого мне человека. 

               – Ложись, – бормочу я ей, подходя ближе. 

               Мама послушно выполняет указание, а я, поддаваясь внезапному порыву, пристраиваюсь к ней под бок и ощущаю, как она прижимает меня к себе, как в далеком детстве. Вдыхая ее запах, возвращающий меня в счастливое беззаботное время, внезапно думаю, что, наверно, всегда у идеальных родителей рождаются неидеальные дети вроде меня, возможно, природа устает, создавая совершенство, и отдыхает. Не все могут быть такими… сильными, правильными. Я знаю, что моя мама никогда бы не одобрила это мое сегодняшнее решение. Она бы провалилась сквозь землю, сгорела бы заживо, но не согласилась бы на то, на что я мысленно дала себе согласие.