X
Погода была отличной, до вечера — ещё далеко, так что я решил прогуляться. Заодно пройтись по магазинам, присмотреть новые перчатки, а то старые уж совсем худые.
Я весело шёл, когда Аврора обратилась ко мне:
«Прости, что напоминаю… Можно мне иногда воплощаться полностью?»
«Полностью — владея телом?»
«Да! Когда Тебя никто не видит… Как сейчас, например…»
«Попробуй», — улыбнулся я.
И едва я успел мысленно произнести это «Попробуй», как центр моего внимания переместился: вот основным «я» уже была Аврора, а «я» обычный оказался простым наблюдателем. Этот наблюдатель с изумлением отметил, что у меня изменилась походка. Даже посадка головы стала чуть иной. Я был молодой девушкой, идущей по городу. Девушке было жарко в меховой шапке, она сняла её. Поглядела, прищурившись, на солнце, улыбнулась солнечному зимнему дню…
— Володька!
Передо мной стоял Андрей, старый друг со времени моей учёбы в одиннадцатом классе и на младших курсах вуза. Со старыми друзьями, вот беда, иногда сталкиваешься в момент, когда они оказываются совсем некстати. Я изредка видел его и после выпуска из вуза, но общался с ним всё неохотней: это был человек достаточно самовлюблённый, который всякий раз, случайно столкнувшись со мной на улице, принимался с улыбкой довольного кота повествовать о своих успехах в жизни. Эти успехи были у Андрея некоей манией, навязчивой идеей. Вот и сейчас он мне (я слова вымолвить не успел, даже простого «Привет!») начал рассказывать, какое отличное место получил в департаменте культуры, и про жену, и что сын у него родился, а ещё он едет в Германию и там на конференции прочитает доклад…
— Милый, дорогой человек, — произнесла Аврора высоким и выразительным, почти женским голосом. — Ты, наверное, обознался! Я совсем не та, кого ты знаешь! Мы с тобою даже незнакомы…
Андрей споткнулся в своей гладкой речи. В ужасе широко раскрыл глаза. «Извините», — пробормотал он и пошёл прочь, быстро, не оглядываясь.
Я потряс головой и решительно вернул контроль над телом «обычному себе».
«Прости, — шепнула Аврора смущённо. — Но ведь никаких сил не было его слушать!»
«Мы с Тобой после поговорим», — сердито ответил я и замолчал. Аврора тоже пристыженно примолкла.
Нет, друзья, это уже не шутки… С кем дальше захочет пообщаться моя собеседница? С моим замом по учебной работе?
Вернувшись домой, я вновь включил телефон и разыскал в списке контактов номер, который уже года четыре не использовал. Номер мой друг, конечно, мог сменить. Посомневавшись, я всё же отправил короткое сообщение:
«Арнольд, добрый вечер! Это Володя. Возможно, мне нужна Ваша консультация».
Ответ не заставил себя долго ждать: телефон скоро пискнул.
«Кажется, мы ведь были на “ты”?»
В конце стояла весёлая рожица.
«Кажется, — подтвердил я. — Уже не помню: так давно не виделись… Значит, нужна твоя консультация».
«По какому вопросу?»
«По медицинскому, — мужественно отпечатал я. — По твоей специальности».
«Что за вопрос, приезжай! Вечером завтра, скажем. Сегодня, понимаешь, ещё запланировал навестить родителей».
Следующим сообщением он прислал мне свой домашний адрес. Я вздохнул с облегчением: не на работу к себе вызывает, и то славно.
Вместо эпилогаНачав свои записки исключительно как подобие личного дневника, я обнаружил, что они сложились в повествование, которое может представлять некоторый интерес и для других, особенно если эти другие имеют множество центров личности. Впрочем, что вообще считать множественностью, что — личностью, что — болезнью? Каждый из нас наделён даром эмпатии, то есть минутного воплощения в себе чужих чувств, мыслей и интересов. Каждый способен управлять внутренними течениями своего ума, и отсюда каждый может быть сколь угодно пластичен и множественен. Может быть, такое объяснение прозвучит неубедительно для психиатров, которые посчитают, что я маскирую свою прежнюю болезнь сомнительной философией, но что я могу с этим сделать! На всех не угодишь. Моя книга в любом случае закончена, всё, что я желал рассказать о бывшем со мной, сказано. Qui legit emendat, scriptorem non reprehendat[1], как научила меня написать Света. Впрочем, у меня им
XXVIГолос, ответивший по телефону, оказался «личным секретарём Его высокопреподобия»: нам назначили «аудиенцию» на четыре часа дня в люксовом номере одной из городских гостиниц.Номер имел широкую прихожую, в которой субтильный секретарь велел нам подождать и ушёл «с докладом». Двери́ между прихожей и гостиной не было, оттого мы успели услышать кусочек препирательства между клириками.— …Нормы! Нормы, против которых Вы погрешили! — звучал мужской голос.— Разве это уставные нормы? Назовите мне параграф Устава, и мы о нём поговорим! — отвечал женский.— Это нормы христианской совести!— У меня, Ваше высокопреподобие, нет совести. Если у человека нет личности, как у него может быть совесть? Я — tabula rasa, на которой Господу угодно чертить свою волю. Я — чистая страница, прозрачная вода, пустой кувшин, мягкая глина в пальцах Творца. Или В
XXVСо стороны холма, противоположной деревне, начиналось церковное кладбище с разномастными могилками. Кладбище давно разрослось, перешагнув кладбищенскую ограду. Девушка бесстрашно шагала между этих могилок и наконец остановилась у холмика с простым деревянным крестом без единой надписи. Присела рядом с могилкой на корточки и долго так сидела.— Кто здесь похоронен? — спросил я.— Хотела бы и я это знать… Нет ли у Тебя, Володенька, ножа, например?Хоть и удивившись странной просьбе, хоть и не без опаски, я протянул ей складной ножик, который носил в кармане куртки.Света, вынув лезвие и очистив самую верхушку могильного холмика от снега, деловито воткнула нож в землю, прорéзала с четырёх сторон квадрат, ухватила ком земли обеими руками и, вынув, отбросила в сторону. Продолжила так же методично работать.— Что Ты делаешь? — прошептал я: мне стало нехорошо от мысли, что я, возможно, в
XXIVКогда я замолчал, девушка открыла глаза, что обожгло меня ужасом и радостью. Наши взгляды встретились.— Я… Тебя припоминаю, мой хороший, — произнесла она медленно. С тайной, робкой надеждой я наблюдал её: этот тихий, но уже несомненный, постепенно разгорающийся огонёк женственности. — Ты — близкий мне человек… Только вот кто я сама?Она села на диване.— Как бы мне ещё вспомнить, как меня зовут…— Может быть, Авророй? — осторожно предположил я.— Нет! — рассмеялась она. — Точно не Авророй! Я не крейсер!И верно: передо мной была будто Аврора, но всё же не совсем она… Её сестра?— Я никого не разбудила своим смехом? — пугливо спросила девушка. — Нет? Где мы вообще? Кстати, включи свет, пожалуйста!— Ты же не любишь электрический свет…— Я? Ты меня с кем-то перепутал&hellip
XXIIIБыло уже очень поздно, когда я вернулся к дому Арнольда. Снег перестал, небо прояснилось, взошла луна.Долгий этот день с его множеством встреч и волнений совсем измотал меня. И не в одной усталости было дело: я будто за один день постарел на несколько лет.Как вообще случилось, что я полюбил эту далёкую от меня, будто с другой планеты явившуюся девушку?И полюбил ли? Именно ли её — или только воплощённую ей?Но как же ещё, если не любовью, назвать то, ради чего человек готов рассориться со всеми близкими, возвести сам на себя наговор, на что готов тратить время, здоровье, жизнь, и притом без всякой пользы и результата?Наивная картина семейного счастья с молодой красавицей исключалась, но уже не о семейном счастье я думал. Хотя бы помочь, хотя бы оказаться нелишним! Положим, я сумею направить девушку в частную клинику, сумею оплатить несколько месяцев лечения (на большее денег у меня не хватит). Только разве клиник
XXIIХоть мысль о еде после всех этих разговоров и казалась вульгарной, есть, не менее, хотелось. Мне пост никто не назначал, я сам пользоваться тремя его преимуществами, во имя Отца, Сына и Святаго Духа, вовсе не собирался. Только я принялся соображать, как бы мне в печи сварить хоть рисовую кашу, что ли (пакет риса обнаружился в стенном шкафу, да вот ни ухвата, ни чугунка не было, была лишь алюминиевая кастрюлька), как в дверь дома снова постучали.«Ну, теперь не иначе как сам папа римский пожаловал», — усмехнулся я, отпирая дверь.Нет, это был не папа римский. На пороге стояла Лена Петрова, мокрый снег лежал на её непокрытых волосах и воротнике её пальто.— Рад Вас видеть, — глупо поприветствовал я её.— Я Вас не отвлекла? — спросила Лена, тоже сохраняя этот вежливо-нейтральный тон. — От… интересных дел?А ведь когда-то мы были на «ты»… Бог мой, как да