За гранью грехов

Эрида.

— На меня смотри, идиотка! Опять в облаках летаешь. Я тебя быстренько с небес сброшу, кукла. Так быстро, что не соберешь потом, — каждое слово, брошенное из его уст заменяет беспощадный удар хлыста.

Древняя мудрость гласит: мы сами выбираем свою судьбу.

Не уверена, что осознанно выбрала ту реальность, где я являюсь женой ублюдка, для которого нет ничего важнее власти и денег. На торте из его грязных миллиардов, я — спелая вишня, обещающая Роберту Кингу раскрыться калейдоскопом вкусов на его похотливом языке.

И когда мой чертов супруг грубо толкает меня к одной из стен своего роскошного особняка, возведенном на костях, крови, обманах, вымогательствах, рэкете и прочих «прелестях» преступного мира, я отвечаю ему глухим вожделенным стоном. Он еще не знает, что больше всего на свете я мечтаю застрять костью от кисло-сладкой ягоды в его горле. Встать поперек трахеи, перекрыть дыхание. Разлиться вишневой кровью в его поганом рту. 

И в этот момент я даю себе клятву. Вы свидетели. Однажды я стану причиной, по которой Роберт Кинг задохнется.

Но начну с того, что я не выбирала путь жертвы абьюзера.

Роберт создал его для меня три года назад, когда я была совсем ребенком. Разве в пятнадцать лет мы способны принимать взвешенные решения? Это время ошибок, юношеского максимализма и безоглядного следования зову сердца.

Преисполненная мечтами и надеждами о карьере модели, я пересекла границу Гонконга с крошечным чемоданом. Взяла только самое необходимое: портфолио, пару купальников, простую одежду для предстоящих кастингов. Впереди была полная неизвестность: я впервые оказалась в другой стране. Несколько лет назад, вся Азия охотилась на юных девушек с европейскими чертами лица, и к чему лишняя скромность — кукольным и коммерческим типом внешности. Я попала в первую волну нескольких десятков девчонок, которым были предложены выгодные модельные контракты с полной оплатой проживания в Гонконге. Уже спустя один месяц пребывания в Китае, я заработала столько денег, сколько моя мама получает в Варшаве за целый год, и явно продала душу дьяволу, получив взамен огромное желание покорить мир и большой подиум, заработать гору денег и больше никогда не возвращаться в свою крохотную деревушку.

Я думала, что вернусь из Китая в Польшу восходящей звездой, но даже не предполагала, что мое восхождение на модельный олимп будет настолько разрушительным.

Прошло всего четыре года. Мне уже не пятнадцать.

Кажется, за это время я накопила в себе несколько разных жизней, запертых в теле юной девятнадцатилетней девушки.

— Когда ты уже повзрослеешь, Эрида?

Черт, только не показывай ему свою слабость.

Зажмурившись и стиснув челюсти, я группируюсь всем телом, ощущая, как мощные мужские ладони накрывают мои плечи и до ломоты в костях сводят лопатки. Роберт заставляет меня прогнуться в пояснице. Я чувствую, как его соколиный взор буравит шрамы и красные полосы, высеченные им же на моих позвонках. Их не скрывает платье с открытой спиной, которое он специально попросил надеть меня на важное светское мероприятие.

Роберт хотел, чтобы его недалекие друзья видели, как он обращается со мной. Что я — его вещь, красивая и юная игрушка, кайфующая от жестоких игр. Его личная самка, которую он метит каждую ночь, доминируя в постели с той же силой, с какой он делает это в конкурентных спаррингах, с врагами, партнерами и прочей элитной «гнилью» этого мира.

До конца не уверена, что сама не получаю кайф от наших игр. Ведь когда-то я согласилась на все это. Он не тащил меня под венец силой, и это несмотря на то, что на момент свадьбы мне едва исполнилось восемнадцать, а ему — сорок семь.

Его пальцы, словно когти звероподобного чудовища, жадно скользят по спине, и наконец, с треском разрывают ткань платья по шву. Красный шелк падает к нашим ногам, ассоциируясь с каплями крови. 

Желудок скручивает в тугой узел. В груди становится так тесно, кислород едва поступает в голову, отчего вся комната начинает иллюзорно кружиться перед замутнённым взором. 

— Недалекая сука, Ри, вот ты кто. Сколько раз я тебе говорил: лучше молчи при моих друзьях. Деревенщина. И где я тебя откопал только?! Я даже не помню название этой дыры, откуда ты родом, — каждое слово мужа преисполнено ядом. — Ты опозорила меня перед деловыми партнерами и коллегами. Выставила на посмешище. И кого, напомнить? Меня, Роберта Кинга! Я чертов король этого города, — бьет кулаком себя в грудь, стиснув зубы. — Здесь каждый дюйм принадлежит мне, — рычащим рокотом раздувает трагедию из моего невинно брошенного в деловой беседе замечания, Роберт. — Уверен, ты сделала это специально, грязная куколка. Твоя аппетитная задница буквально умоляет о том, чтобы ее хорошенько отшлепали, — вздрагиваю, ощущая, как его крупные пальцы ласкают ямочки над поясницей.

Медленно. Одержимо. Почти ласково. В любой момент, он может впечатать свою ладонь в мои бедра с такой силой, что я потом неделю сидеть не смогу. Больной извращенец. На всю голову двинутый.

— Встань нормально, — рявкает Роберт, как только я перестаю выгибаться достаточно призывно и вызывающе. Запястья грубо вжимает в стену, разворачивая все мое тело в форме гибкого «крана». — Вот так. Красивая и грязная, моя куколка.

«Кто эта идеальная куколка, Стефф? Познакомишь нас?» — это были те самые слова, с которых все началось, когда мне было пятнадцать. С тех пор, я то «идиотка», то «грязная сука», то «кукла».

— Ты ошибаешься. Я не хотела ничего подобного, — пытаюсь оправдаться, в ответ получая смачный такой шлепок по ягодице, от звука которого у меня в ушах звенит.

Боли я уже почти не чувствую.

Рано или поздно, к ней привыкаешь.

Жар концентрируется в месте удара, по венам разливается приятное и знакомое тепло. Как бы там ни было, игры с Робертом рождают во мне огромный спектр эмоций. От эйфории и наслаждения до отвращения, неприязни, ощущения полной ничтожности.

Я знаю, что это несвойственно здоровой психике, но муж вряд ли проспонсирует мне сеансы психолога.

— Ты поддержала этого ублюдка, МакКейна в споре. Встряла в диалог. Твое дело — молчать, как рыба и не вмешиваться в мои разговоры. С тем же успехом ты могла бы заявить, что у меня маленький член при всем высшем свете Нью-Йорка, — вновь пыхтит Роберт, припоминая мне причину нашего конфликта. Предлогом для очередной порции шлепков и агрессии стал тот факт, что я всего-навсего выразила надежду на то, что одна из дочерних компаний Дугласа МакКейна еще выплывет из затяжного кризиса. В то время как Роберт настаивал на том, что другу стоит продать бизнес, который приносит куда больше проблем и головной боли, чем денег.

Я не умею вести эти чертовы светские разговоры и не собираюсь учиться столь глупому искусству. Не пристало «деревенщине» знать правила этикета. Вертела я их на одном месте — да, именно на члене Роберта.

— Я ничего такого не говорила! Очнись, Роб. О твоем достоинстве речи не было, но ты и рад найти причину, чтобы снова унизить меня, — резко поворачиваюсь лицом к Роберту, вжимаясь лопатками в стену. Стоя перед ним в одном лишь телесном белье, я не чувствую себя уязвимой или раненой. Несмотря на то, что этот несгибаемый банкир, способный подмять под себя половину Нью-Йорка, смотрит на меня с особой агрессией, граничащей с похотью и желанием, я прекрасно осознаю свою власть над этим мужчиной.

У моего мужа много зависимостей. И я иду далеко не последним пунктом в списке, затерявшись где-то между властью, деньгами, победами, азартом и легкими наркотиками. Или уникальными.

— Спорить будешь? Забыла откуда ты? Из какой дыры вылезла? — снова и снова напоминает о моем происхождении он. — А откуда родители твои и кто они? Падкие на бабло, недалекие кретины. Они же буквально продали тебя в рабство, пусть и в хорошие руки, — по телу проходит дрожь, стоит лишь мне вспомнить о маме и папе, которым было совершенно плевать на то, что их юная дочь общается со столь взрослым мужчиной.

После пары встреч с Робертом, папа перестал препятствовать его ухаживаниям в мою сторону. Я знаю очень мало отцов, которые бы одобрили брак своей дочери с мужчиной, что почти на тридцать лет старше ее. А мой одобрил. Все так сложно…конечно, я и сама хотела выйти за Роберта. Я была не в себе. И сейчас, порой, не в себе. Иногда, кажется, что я безумно люблю его. При этом я мечтаю его раздавить, уничтожить, стереть с лица земли.

— Еще одна выходка, Рида…и я все заберу у тебя, слышишь? Все подарки, все счета, все показы и контракты. Все, до единого. Ты мне еще миллионы должна будешь. Думаешь, красивая жизнь цены не имеет? Напоминаю, чтобы ценила каждый цент, каждую секунду времени, что я вложил в тебя и планирую вкладывать дальше. Продажная, дешевая шлюха…, — Роберт стискивает мой подбородок пальцами, заставляя заглянуть в совершенно дикие глаза. — Сможешь жить без очередного ожерелья на Рождество? — серьезным тоном интересуется он. — Или в метро такой роскошью щеголять не перед кем?

— Я бы с удовольствием запихала тебе его в задницу, — мне хочется выкрикнуть эту фразу, но в реальности выходит лишь слабый и пылкий шепот, напоминающий шелест осенних листьев.

Не успеваю опомниться, как резко пролетаю вдоль стены и падаю на пол, едва не ударившись затылком о стену. От силы удара, я теряю равновесие и вновь оказываюсь у ног Роберта. Даже не заметила, как инстинктивно вцепилась в ножку декоративного столика, увенчанного хрупкой вазой с живыми цветами. Лязгающий звук разбитого стекла ударяет беспощадным хлыстом по оголенным нервам.

Роберт все время дарит мне белые лилии и меня уже давно тошнит от их запаха.

— Неуклюжая куколка, — отвешивает комплимент Роберт. Именно таким тоном у нас в Польше подзывают бездомных бродяг и бросают им объеденные куриные крылышки из ближайшего фастфуда. — Это диахроническое стекло стоит бешенных денег. Ты нихера не ценишь, Эрида. Как я устал от тебя, ты даже не представляешь, — цедит мой ублюдочный муж, сквозь сжатые зубы. Наступает все ближе, заставляя меня сжиматься в беззащитный комок и шарить по полу пальцами, в надежде найти ближайший инструмент для самозащиты.

В тот самый миг, когда я поднимаю голову и заглядываю в его прозрачные глаза, пугающие своей пустотой, бездушностью и эффектом мутных стекляшек, мои пальцы находят довольно приличных размеров осколок и решительно сжимают его.

— Ты не сможешь этого сделать, Эрида. Ты любишь меня, крошка. Забыла? Ты жить без меня не сможешь, — переходит на елейный тон Роберт. По мере того, как его мощная фигура приближается ко мне, а табачный аромат роскошного парфюма обволакивает с головы до ног, я содрогаюсь сильнее.

Я ненавижу тебя.

Я не знаю, как жить без тебя.

Я мечтаю убить тебя.

Сбежать, скрыться, исчезнуть для тебя.

Я чувствую так много всего к своему мужу.

Но истина в простых словах.

— Я хотела бы никогда не знать тебя…ублюдок, — произношу вслух, на что Роберт отвечает лишь ехидной усмешкой. Наклоняется с высоты своего роста, вновь грубо хватая за скулы. Шершавый палец мужчины скользит по моим губам, и, судя по искрам похоти, фейерверком взрывающимся в глазах Роберта, он отчетливо представляет, как будет елозить своим членом по ним ровно через пару минут.

— Рот открыла, — приказывает муж, и я прекрасно знаю, какими будут его дальнейшими действия.

Он не попросит о «глубоком горле», не сегодня. Он сделает хуже. 

— Нет. Ты не посмеешь…Роб, не надо, — а у самой сердце в груди заходится от одних лишь воспоминаний об эйфории, которую испытала от таблеток в последний раз.

— Давай, крошка. Тебе станет так хорошо, моя девочка, — Роберт кладет на мой язык крошечную пилюлю, что начинает мгновенно шипеть и разливаться кисловатым вкусом во рту.

Сознание резко мутнеет. Если еще минуту назад я могла бы сопротивляться и хоть как-то противостоять нездоровому натиску мужа, то теперь мышцы наливаются таким теплом и жаром, что мне даже запястья от пола оторвать трудно.

Развратно раздвинув ноги, я призывно выгибаюсь на полу, выгибаясь как кошка, налакавшаяся валерьянки.

Сквозь охваченное чувством эйфории сознание, ощущаю его ладони, разминающие мои ягодицы, бедра. За позвякиванием ремня и щелчком молнии на брюках, следует незатейливая прелюдия — одарив меня еще одним сочным шлепком по заднице, Роберт смазывает головку члена моим соком у входа и мощным толчком проникает внутрь. Резко, дико, озверело, без предварительных игр и подготовки. Сукин ублюдок.

— Всегда заводишься от оскорблений, кукла, — с гневным рычанием комментирует он.

Закидывая лодыжки себе на плечи, мужчина начинает грубо вбиваться в мое лишенное сил, тело. Роберт не способен на нежный и чувственный секс, и он часто делает это до крови — ему нравится снова и снова проигрывать и повторять ту ночь, когда он лишил меня девственности. К слову, я почти ничего из нее не помню.

Я знаю, что психотропная таблетка еще не достигла пика своего действия. Внутреннее и внешнее встречаются в кровавой схватке, но предполагаю, что химия окажется сильнее моих душевных терзаний. Где-то глубоко внутри себя, я отчаянно завываю от обиды и унижения. Где-то в параллельной вселенной, я нахожу в себе силы, чтобы вонзить злополучный осколок под его кожу. Но в реальности я царапаю, лишь сильнее царапаю Роберта, в ответ на его ритмичные и болезненные фрикции. Шепчу гадости и проклинаю его, прекрасно осознавая, что его лишь больше заводит, что его «кукла» — на самом деле далеко не кукла, а настоящая бестия, оставляющая на его теле шрамы похлеще, чем те, что весь высший свет Нью-Йорка лицезрел сегодня на моих позвонках.

 Толкаясь сильнее, до одури и горлового рычания, он припечатывает мои «саблезубые» руки к полу, и выворачивает меня наизнанку, выбивая из меня крики и стоны, которые слышит весь обслуживающий персонал.

«Только бы Дэниел не услышал. Только не он», — вдруг простреливает ослабевающее сознание мимолетная мысль.

Почему мне важно то, что подумает обо мне Кинг-ублюдок-младший?

Он такой же бездушный сукин сын, как и его отец. Только моложе на двадцать лет. Яблоко от яблони…

Вдруг, стоны и хрипы Роберта обрывает странное шуршание. Я бы даже сказала шипение, издаваемое в купе с подозрительным скользящим звуком, похожим на резкое стекание литров воды по закрытым трубам. Лениво повернув голову в сторону, я замечаю извивающуюся черную змею, стремительно направляющуюся прямо ко мне.

Дэниел. Он здесь. Он смотрит на то, что происходит сейчас. Смотрит на то, как его отец трахает меня на полу, как последнюю шлюху. Черт, меньше всего я хочу, чтобы Кинг видел меня в таком виде.

Заорав первобытным матом, Роберт резко покидает меня. Все словно в тумане, вместо лиц и предметов я вижу лишь причудливые тени, а губы расплываются в одурманивающей улыбке. Сгруппировавшись, сворачиваясь в позу эмбриона, продолжаю улыбаться и наблюдать за калейдоскопом огоньков, взрывающихся вальсом под веками. Остатками здравого смысла, ощущаю, как по бедрам течет что-то горячее и неприятное. И это не сперма мужа, а моя кровь. Роберт снова не рассчитал своих долбанных сил. Кидаю мимолетный взгляд в ближайшее зеркало — Роберт наградил меня новыми синяками, и ближайшие пару недель мне новые сеты не светят. Я должна была сказать…остановить его, попросить, но не заметила, что он творит со мной, находясь под чертовым кайфом. Или второй вариант: к боли просто привыкаешь.

— Больной ублюдок! Какого черта, Ди? — даже сквозь замутнённое зрение, я могу лицезреть, как Роберт беспомощно валяется на полу. Если бы я могла смеяться, я бы непременно сделала это, так как зрелище довольно нелепое: опадающий стояк Роберта в сочетании с его паникой и ужасающей на вид раной выглядит очень странно. И непривычно. Неужели Кинг-младший бросил своему властному папочке вызов?

— Теперь домой, девочка, — сквозь призму вакуума, улавливаю приятный бархатный баритон. Девочка…Дэниел Кинг называет свою ядовитую змеюку «девочкой». И как так получилось, что я связалась с этой семейкой? Здесь все ненормальные, это заложено на генетическом уровне. Что ж, подобное притягивает подобное. У меня тоже есть странности, о которых Роберту даже знать не стоит. 

 — Она что, ядовитая?! Мне бл*дь так херово в жизни не было. Ты за это заплатишь, Ди. Я тебя нищим оставлю, без роду и племени, — вновь сыплет своими классическими угрозами Роберт, пытаясь поставить на место вставшего на мою защиту, сына. — Ты какого черта это сделал? Жалко мою шлюху стало? А? Или сам захотел трахнуть? Я не жадный, сынок.

От этих слов меня мгновенно выворачивает наизнанку. Неприятный спазм сдавливает горло и содержимое желудка самым жутким из способов выходит наружу.

— Я все еще твой сын, — как ни в чем не бывало, продолжает Дэниел хладнокровным тоном.

— Я избавлюсь от тебя!  Вычеркну из семьи! Ты труп и нищий без моей защиты! — Кинг-младший пренебрежительно усмехается, словно они с отцом поменялись ролями и теперь уже он вынужден смотреть на то, как тот, безвольно барахтается в песочнице.

— Я спасаю тебя, отец. Стоит поблагодарить, а ты надрываешь голосовые связки напрасно. Тебе завтра еще совет директоров вести. Я еще ничего не сделал, чтобы вызвать твой гнев. Пока — нет,  — кратко, но так емко, бросает Дэниел. В его спокойном и размеренном тоне угрозы больше, чем в его вездесущей змее. — Кстати, она действительно ядовитая. Поэтому это мой подарок на Рождество, — оставляя небольшую ампулу на журнальном столике, завершает свой хладнокровный расстрел Дэниел. Роберт в ответ лишь покрывает свое продолжение во плоти нецензурным матом, и содрогается в конвульсиях, вызванных действием смертельного яда.

Я плохо понимаю, что происходит со мной во все эти моменты. Словно душа выходит из тела и тянется к слою нирваны, пока часть меня остается здесь и является сторонним наблюдателем. Через сорок минут меня накроет сильнее, и я вряд ли очнусь раньше, чем через сутки. 

Вдруг, пронзительный взгляд Дэниела находит меня. Падает сталкерским красным прицелом на сердце. Светлые и прозрачные глаза, унаследованные от отца, прожигают огнем насквозь, сканируют, обнажают душу до пепла.

Чувствую себя препарированной бабочкой под этим выжигающим взором, замечая, как кожа груди покрылась мурашками.

Хватаю свое платье с пола, резко прикрываю им грудь, будто являюсь святой невинностью. Уверена, что избитая, окровавленная, потасканная, затраханная, я выгляжу жалко в его глазах. Хочется провалиться сквозь пол, пробить фундамент собой, лишь бы не представать в таком виде перед Кингом-младшим.

— Ненавижу тебя. Всех вас ненавижу. Не пялься на меня, сукин сын. Или хочешь воспользоваться щедростью папочки? — тихо язвлю я, замечая, как дрожит ладонь, вжимающая клочок платья в область груди и сердца.

Дэниел, молча, преодолевает расстояние, между нами. Пружинистая и уверенна походка хищника удваивает разрушительную дозу мурашек на моем теле. Глядя на меня так, словно я бездушный предмет, протягивает мне крупную ладонь:

— Пойдем со мной, — не понимаю, с чего бы ему помогать мне. Дэниел Кинг всегда вел себя так, будто меня не существует. Еще бы — ни один двадцати пятилетний мужчина не будет рад девятнадцатилетней мачехе. 

— Размечтался, — дерзко выплевываю я. — Я больше ничего общего с вами иметь не хочу. Я подаю на развод! Ты слышишь, Роб? — из последних сил кричу я, ощущая, как тело начинает бить лихорадочная и болезненная дрожь, служащая тревожным звоночком.

— Закрой пасть, шлюха. Ты никогда его не получишь, — рявкает Роб, что из последних сил успел дорваться до журнального столика, и вколоть себе «подарок» сына.  

— Это не обсуждается, — Дэниел убирает руку, но задерживает на мне свой пронзительный взгляд, за зазеркальем которого градусов на сто ниже нуля.

— Возьми ее на руки, Люк. В мою вторую спальню, — отдает приказ телохранителю Кинг. Чьи-то сильные руки подхватывают меня — обнаженную, запачканную, униженную, подавленную. Поверьте, когда вы находитесь в таком состоянии, меньше всего на свете вы хотите, чтобы вас лапали какие-то непонятные и чужеродные клешни.

Я чувствую себя такой грязной, что меня снова начинает тошнить.

— Форму сожги после. Не выношу грязь, — доносится до меня голос Дэниела, но уже сквозь зыбкий туман бессознательного забвения.