27
Саша действительно сидела за столиком общественной столовой и широко заулыбалась, увидев меня.
— Дурацкая идея! — сердито объявил я, плюхнувшись на стул напротив неё. — А если бы у меня сердце не выдержало?
— Почему же? — спокойно отозвалась она. — Как ты хочешь, чтобы мы принимали новичков: по билетам? А что касается сердца… — девушка посерьёзнела. — Лучше пусть сердце не выдержит сейчас, чем после. Ты меня извини, но… я голодна. Ты бы не мог взять обед? Мне здесь точно ничего не дадут. У меня нет… — и она приподняла правую руку, показывая мне запястье.
Я набрал полный поднос и вернулся к столику. Саша принялась есть. Сердце мне стиснуло острой жалостью к ней. Боже мой, как они там живут, если даже не могут поесть в общественной столовой? Хотя отчего «они»? Разве я сам не собираюсь стать одним из «них»? Разве мне уже не выдали пропуск? Воспользоваться ли им или бежать, пока не поздно?
— Кстати, как они прошли через турникет? — спросил я, следуя своим мыслям.
— А Ваня как прошёл? — ответила девушка вопросом на вопрос.
— Попросил меня его приобнять — буркнул я.
— Ну, значит, и эти двое также, — улыбнулась Саша. — Дед Михей — тот наверняка приклеился к симпатичной девушке и пролез с ней в обнимку. А Михаил Петрович, видимо, облюбовал себе какого-нибудь худенького парнишку, дождался, пока тот включит зелёный сигнал турникета, завопил: «Как же ты мне нравишься, душа моя!», облапил его и так вместе с ним протиснулся.
Я сам рассмеялся: уж больно комичным был образ современного щуплого метросексуала в кряжистых объятиях Михаила Петровича.
— Ты не ешь, — серьёзно сказала Саша. — Это зря: наедайся. Возьми себе в привычку есть: неизвестно, когда сумеешь это сделать в следующий раз.
— Что: я уже завтра… не выйду на работу? — спросил я пересохшими губами. Саша помотала головой.
— Ещё нет. Ещё не завтра. До тех пор, пока ты не вызываешь подозрений, тебе лучше оставаться в городе. Переселиться ты успеешь. Но, если хочешь, сегодня я познакомлю тебя со всеми товарищами. — Девушка встала. — Пойдём.
— Т у д а?
Она коротко мотнула головой, улыбнувшись:
— Нет, не т у д а. Т а м нас ждут не раньше вечера. Для начала на кладбище.
— Зачем на кладбище? — не понял я.
— Бог мой, молодо-зелено! — рассмеялась она. — Ничего, дружок: вот поднаберёшься опыту и сам поймёшь, какое это отличное место — кладбище!
84Вечером того дня, когда наш самолёт вылетел из Новосибирска, до города долетели первые ракеты с ядерным боезарядом. В семидневной войне Российская империя перестала существовать. Воистину, мы сами находились на волосок от гибели.В монастыре Ват Суан Мок Сергей Теофилович быстро сошёлся с настоятелем и через месяц был командирован в маленькую удалённую обитель Ват Путта Бен для её обустройства. Перед уходом он отдал нам на хранение несколько образов, ранее бывших на иконостасе Крипты.Михаил Петрович, отличный художник, написал и новые.* * *…Завершая свою историю, я пытаюсь отодвинуть её от себя и взглянуть на неё издали, беспристрастными глазами. Моё изложение восьми дней из жизни Свободного Союза — ни самое полное, ни, конечно, самое лучшее. Я, простой инструктор истории, не был вхож в элиту антихристианского общества, ни разу не посетил Христианию, и, вероятно, глазами генерала Liberatio Mundi или высокопоставленн
83Потянулись тоскливые дни. Михей потребовал принести нам Свод законов Российской империи (дали без возражений) и однажды, листая, воскликнул:— Эврика! «Духовные лица, произведённые в сан согласно традициям своей религии, за исключением “свободного католичества”, не могут быть задерживаемы без предъявления обвинения»!— Сергей Теофилович! — тут же оживился я. — Неужели вы не можете произвести нас… в дьяконов, скажем?Наставник развёл руками, грустно улыбаясь.— Я не архиепископ…— А в… буддийских монахов?— И это не могу. На церемонии должны присутствовать, как минимум, четыре полных монаха, не считая знатока Учения, который её проводит.— А в буддийских послушников?— Два монаха должны быть свидетелями…— А в кого-нибудь ещё ниже рангом? — не отставал я.Сергей Теофилович за
82В это сложно поверить, но до восточной границы Свободного Союза мы добрались почти без приключений. Впрочем, у Империи Хама были тогда другие заботы. Международная обстановка накалялась, и голоса в пользу войны раздавались всё громче.Мы перешли границу Российской империи пешком, ночью. Почти сразу же мы были арестованы пограничниками и отправлены в одно из отделений полиции Екатеринбурга.Не предъявляя нам обвинения, офицеры контрразведки Российской империи специальным автомобилем «этапировали» нас в Новосибирск, где нам отвели чуть более просторную камеру.Начались допросы.Следователь Татищев (в чине штабс-капитана) был вежлив, осторожен, мягок. Нам не угрожали, не кричали на нас, даже и речи не шло об избиениях или пытках. Более того, нам (неслыханная вольность для арестованных) вернули наши личные вещи, предварительно осмотрев их. (Впрочем, у Михея отобрали кривой нож, и он долго сокрушался по этому поводу.) Относи
81Мы ехали днём и ночью, останавливаясь только для того, чтобы забежать в придорожное кафе или магазин (каждый раз уходили только двое, двое оставались в фургоне). За рулём попеременно сидели то Михей, то Михаил Петрович. Ему на руку укрепили «браслет» пастора, а я, скрывая отвращение, должен был, на случай проверок со стороны дорожной полиции, залезть в платье «сестры Справедливости». (Михаилу Петровичу предлагать этот опыт никто из нас даже не решился, и то: засунуть телёнка в женский чулок было бы проще.) Меньше всего хотелось этого маскарада — с другой стороны, любой маскарад помогает забыться…О Саше мы не говорили.Спали тоже попеременно, и однажды ночью я проснулся на узкой трясущейся лавке фургона оттого, что понял: по моим щекам непрерывно бегут слёзы. Кажется, я даже застонал, как ни пытался удержать этот стон, как ни сжимал губы.Сергей Теофилович, в темноте еле различимый (свет в салоне мы не
80Сигналами и сочным русским трёхэтажным матом «святой сестры» фургон прокладывал себе дорогу через толпу.Я оглянулся назад. В салоне были только Михаил Петрович и Сергей Теофилович.— Где Иван? — спросил я, едва мы выехали на свободную улицу.— Мне почём знать, — огрызнулся Дед Михей. — Нянька я ему, што ль? Улетела птица в неведомы края.— Подумай, Михей Павлович: ведь ему невыносимо осознавать свою невольную вину перед Аней и быть с нами рядом, — тихо произнёс наставник за моей спиной. — Он прочитал её письмо. Может быть, он ушёл навстречу подвигу. Или падению... Но будем верить в лучшее.— А… Нэри?— И она ушла, — вздохнул Сергей Теофилович. — И про неё, Нестор, тоже не знаем, куда. Как, собственно, не знаем, откуда она явилась. Она оставила послание, которое мы вскроем перед границей Российской империи.— Сергей
79Литургия продолжилась. Десяток человек после этого, не вынесшие мерзости и адского ужаса зрелища, встали со своих мест и вышли через обычный вход. Я был среди них. Служба безопасности не пыталась нас задерживать, агенты оцепенели, жадно раскрыв глаза происходящему. Да, такое нечасто увидишь!Подкашивающимися ногами я добрёл до проезжей части — и вздрогнул, когда прямо над моим ухом прозвучал острый сигнал клаксона.Не может быть! Чёрный фургон похоронного бюро «Последний путь», наш старый знакомец! Дед Михей, в трещащем по швам платье «суки Господней», из которого нелепо торчали его волосатые руки, высунулся из окошка.— Сигай в кабину, живо! — завопил он. — Поехали!