Глава 33

33

[ПОСЛЕДНИЙ ЕССЕЙ]

— В Новом Завете нет ни одного упоминания о нас, хотя и существует апокрифическое Евангелие от ессеев, одно из тех четырёхсот евангелий, которые римская церковь посчитала слишком… опасными. Благовествование это содержит подлинные слова Христа, но те слова, которые верующим третьего или четвёртого века от Рождества было, пожалуй, рано слышать. Слова оправдания плоти. Нет, не в смысле сегодняшнего торжества сексуальности, а в смысле внимания человека к своему телу, признания его благим. Для надвигающейся аскетической эры эти прекрасные слова приходились не ко времени: внимание к телу для людей, ещё так тесно привязанных к телесному, тогда выродилось бы в язычество, и поэтому я не могу осудить церковь, исключившую Евангелие от ессеев из числа канонических. Но и дурного о нас в Новом Завете нет ни слова: полное, абсолютное молчание, а ведь даже о саддукеях, которые были вполне искренними и неглупыми людьми, Христос и ученики отзываются нелицеприятно. Почему это молчание?

Дело в том, что говорить о ессеях хорошее было бы совсем неразумно, так сказать, прельстительно: ведь бóльшая часть учеников Христа была правоверными иудеями, а ессеи — последователями «языческой» веры, пришедшей с Востока.

Посуди сам: ессеи пренебрегали «днём субботним», принимали к себе людей всех наций, не делая различия между иудеем и язычником (и язычников, например, греков или сирийцев, было среди них куда больше), жили не в семьях, а в общинах, категорически отказывались от вина, соблюдали строгое воздержание, упражнениями в концентрации развивали в себе особые силы, бескорыстно помогали несчастным, лечили больных. Кто мог всё это делать в то время на палестинской земле? Кто, кроме странствующих буддийских монахов-миссионеров?

То, что буддизм одно время существовал на территории Афганистана и даже в иных греческих царствах — факт, доказанный статуями, монетами, рукописями. Греческий царь Менандр I, правивший во II веке до нашей эры, был, к примеру, буддистом и чеканил монеты с изображением Колеса Учения. Есть барельефы, где Аполлон или Дионис представлены рядом с Благим Учителем, Буддой. Всё же на территории Палестины буддийская община насчитывала едва ли больше тысячи человек. Монахи исцеляли больных, как я уже сказал, и так в греческий язык вошло слово т е р а п е в т, которое сейчас означает любого врача, а тогда означало т х е р а в а д и н а, последователя Учения старейших.

Но говорить про ессеев дурное тоже никто не решался: делать так означало бросить тень на самого Христа, который годы юности провёл в нашей общине. Евангелисты упоминают этот факт, но смягчают его, называя Христа назарянином, то есть назореем. Назореи были закрытой школой иудейских мистиков, которых ортодоксальные евреи не любили, но всё же терпели. Эта оговорка очень знаменательна. Про православного патриарха, вспоминая факты его жизни, биограф, к примеру, может открыть, хоть и со стыдом, что в юности Святейший принадлежал к староверам, пожалуй, даже к католикам, даже (о ужас!) к розенкрейцерам, ведь и те, и другие, и третьи — всё же христиане, пусть и «недохристиане», на православный взгляд. Но никогда такой биограф не признается, что патриарх в молодые годы исповедовал буддизм или ислам, религию языческую, религию чужаков, и значит, сам был чужаком. То же самое — и с Иисусом, которого современные Ему ученики воспринимали как р а в в ú, традиционного еврейского учителя, пусть даже выдающегося и святого.

Я почти уверен, что ессеем-терапевтом являлся евангелист Лука. Лука был врачом и, согласно раннему христианскому писателю Евсевию, происходил из языческой семьи уроженцев Антиохии, города в Сирии, где терапевты были наиболее сильны. Говоря про Иисуса, нигде он не называет его сыном Бога, а рассказывает о нём как о совершенном Человеке, что и подобает настоящему буддисту.

Означает ли это, что сам этот Человек был буддистом? Он был Христом, а Христу, воистину, не требуется никаких вер, Он сам есть исток веры. И всё же именно от нас, ессеев, Христос принял несколько образов, которые Он так любил развивать в своих притчах, воспринял некоторые методы исцеления и даже гуманный, кроткий характер Своего провозвестия, которое, в отличие от сурового закона Моисея, желает милости, а не жертвы.

Значит ли это, что мы, ессеи, стали христианами? Кто-то ответит: нет. Я скажу: да. Я, как ессей, имею большее право судить о том, кем мы стали, чем те интеллектуалы, что судят нас со стороны. (Если допустить мысль, что они вообще есть, эти интеллектуалы, впрочем, были ведь когда-то, да и то: порода желающих играть в интеллектуальные игры неистребима никаким строем.) И как могли мы не стать ими, когда сын Божий возлежал за одним столом с нами и преломлял с нами один хлеб, что затем совершил и со Своими учениками? Так мы оказались безвестными миру старшими братьями тех, которых затем назовут апостолами. Воистину, ученик не больше учителя, но и всяк, усовершенствовавшись, будет как учитель его. Могли ли мы не радоваться провозвестию сострадания из уст Сына Человеческого? Могли ли мы не скорбеть, узнав о Его распятии? Не ликовать при Его воскресении?

Но значит ли это, что мы пренебрегли Учением Будды? Нет. И для чего, когда из него изошло всё лучшее для нас? И зачем нам было отрекаться от Учения, когда Тот, Кто взошёл на крест, сам не только не отрёкся от него, но и исполнил его всей жизнью, явив пример совершенного бодхисаттвы, то есть страдальца на благо мира, совершенного мастера Благородного восьмеричного пути, а именно мастера истинного знания, благих мыслей, благих слов, благих дел, благого способа существования, благого усердия, благого памятования и благого сосредоточения? Воистину, все Так пришедшие следуют этим путём, и нет ни одного, который пришёл бы иным, как сказано в Типитаке.

Некоторое время наша община имела силы сохраняться общиной. Мы выживали при римлянах, при первых византийских царях, но с началом крестовых походов мир стал слишком жесток для сообщества безобидных монахов. Тогда, на последнем тайном соборе ессеев, было принято решение общине разойтись и каждому сохранять Благое Учение в одиночку. Для этого всякий брат должен был получить копию священных текстов. Целый год в тайно приютившем нас несторианском монастыре вращалось Колесо Закона, когда один из попеременно сменяющихся тхеро диктовал священные тексты, а сотни братьев записывали их. Затем мы разошлись, условившись узнавать друг друга по некоему тайному знаку и слову, которые тебе совсем незачем знать. Некоторые братья вернулись в Индию, другие, приняв на себя бóльший подвиг, остались в западном мире.

Возрастя до зрелости, мы избираем себе ученика. На протяжении нескольких лет этот ученик получает изустные наставления по нравственной жизни и врачеванию, телесному и духовному, а также заучивает текст на древнем языке пали, хранимый каждым из нас. Текст может быть очень большим, но обучение завершится не раньше, чем ученик будет способен понимать каждое его слово.

К завершению своего обучения ученик обязан принять монашеские обеты в согласии со строгим кодексом Винаи. Это не так легко: нужно приложить усилия, чтобы в наше время найти четырёх бхикшу, полных буддийских монахов. Я, например, свои обеты получил в Таиланде, в 2084 году я прожил там два месяца. Тогда Таиланд ещё не провозгласили «оплотом демонизма». Настоятель маленького монастыря под Бангкоком после моего пострижения дал мне имя Дхаммаведжа, Лекарь Учения. Слёзы стояли в его глазах, глазах старого и совсем не сентиментального человека, когда он благословлял меня вернуться в Империю Мары и там проповедовать Благое Учение. Да и я насколько бы охотней остался! Но никогда, и запомни это, Нестор, никогда человек не должен делать самое лёгкое, а всегда — самое трудное.

Тот, Кто возлежал на тайной вечере, обещал нам, что хотя бы один из нас сохранится вплоть до Его второго пришествия, которое также будет пришествием Майтрейи, Будды грядущего.

Я хочу кое-что показать тебе…

Сергей Теофилович скрылся в кладовке и вышел, неся прямоугольную корзину. Из корзины он достал огромную книгу толщиной с руку человека и с величайшей бережностью развернул её хрупкие листы.

— Это — Кхуддака-никая, — тихо произнёс он. — Собрание коротких речей Благословенного на языке пали, записанное письмом деванагари, с подстрочным переводом на греческий язык. Не думаю, чтобы этот список был изготовлен раньше нашего разделения, но и в этом случае древность его велика. Я не удивлюсь, если это последняя инкунабула в Европе.

Он закрыл книгу и вновь скрылся в кладовой, и снова появился, накидывая свою тогу на оба плеча. Лишь позже я сообразил, что это, вероятно, не тога, а кивара: верхняя накидка буддийского монаха.

Немного мы помолчали, сидя при неяркой лампаде.