– Монна Эдна! – Голос Лугуса пробрался в мой сумбурный сон, в котором я снова была на палубе корабля и лихо размахивала той острой и тяжеленной штукой, обороняясь от прущих со всех сторон бесформенных тварей, вот только Грегордиан не лежал в этот раз без чувств, а стоял за моей спиной, тоже сражаясь. Враги наседали на нас отовсюду, и мне то и дело в их скопище мерещились то безупречно красивые женские лица, очень похожие на монну Брид, то снова мельтешения темной сущности, преследующей и ослепительно сверкающей, что отвлекали от обороны. Потом невнятная атакующая масса приобрела четкость, становясь кишащими вокруг радужными змеями, скалящимися ногглами и еще разными монстрами всевозможных мастей. От них исходил плотный поток угрозы, но во мне почему-то были силы ей противостоять, я их будто черпала от ощущения мощной горячей спины Грегордиана, что служила опорой моей собственной. А вот когда вдруг все они исчезли, включая даже даровавшего
– Почему ты не хочешь мне рассказать, как все было на самом деле, Грегордиан? – Если бы кто-то другой проявил такую настойчивость, деспот наверняка был бы по меньшей мере раздражен. Но не на свою будущую жену, нет. Конечно, у нее была потрясающая способность пробуждать его гнев, и делала она это довольно часто. Грегордиана временами просто из себя выводила эта ее парадоксальная манера видеть все под совершенно иным углом зрения. И самое поразительное – каким-то непостижимым образом и транслировать это ему, не давая игнорировать и заставляя переосмыслять некоторые вещи и реакции. Поступки, свои и окружающих, которые ранее, казалось бы, укладывались в правильный, накатанный годами сценарий, часто теперь не выглядели однозначными благодаря иногда всего паре замечаний, ввинченных Эдной в самый «подходящий» момент. И именно от этого его всегда с легкостью вспыхивающая ярость почти мгновенно оседала. Грегордиан все чаще поступал совсем не
– Только не вздумай в воду полезть в одежде! – Первый же возмутительно-краткий поцелуй по пути сбил дыхание и подхлестнул ритм сердца. – Потом ее мокрую целую вечность стягивать придется. И вообще. Почему не постель? – Без разницы, – проворчал Грегордиан, позволяя в двух словах всему сжигающему его плотскому голоду прорваться наружу, и тот потек дразнящим шелком по мне, свиваясь спиралями предвкушения в голове, в груди, внизу живота. – И то верно! – засмеялась я, откидывая голову и упиваясь тем, как беспечно, счастливо прозвучала даже для собственных ушей. Но Грегордиан тут же пресек мое веселье, заграба
– Вот только не делайте вид, будто вы не в курсе, что Раффис признал в Илве свою единственную! – предупредила я возражения, видя, как пренебрежительно скривился Грегордиан. – Могу поспорить, что ради шанса получить ее, он пойдет на многое. Даже на временную помощь худшему своему врагу.Ни за что не поверю, что Сандалф или Хоуг уже не донесли о случившемся хотя бы Алево. А что знает Алево, то так или иначе дойдет и до архонта. – Может, и так, – Грегордиан посмотрел на меня исподлобья, словно пытался разглядеть нечто раньше не замеченное. – Но не ты ли здесь искрила совсем недавно, доказывая, что Илва – человек и не мое право – принуждать ее к чему-то или решать за нее? – Я. И от своих слов не отказываюсь. Ты пообещаешь отдать Раффису Илву, но это совсем не значит, что она ему достанется. У нее-то никто не собирается отнимать возможность уйти, когда вздумается. Даже более того. Я нам
– Это полная чушь! – рявкнул Грегордиан, и требовательно позвал меня: – Эдна! Но мои мысли уже понеслись с бешеной скоростью, и я была немного недоступна для общения сейчас. Я человек? То есть да, собственно, никем другим себя никогда и не считала, сколько бы мне ни тыкали этим пресловутым «голем». Просто вроде как смирилась с тем, что на свет появилась отличным от всех остальных людей образом. И что же теперь? Выходит, все это неправда? Я всегда была человеком? Или стала им по какой-то причине? Такое вообще возможно? Но если я не копия Илвы, то кто тогда? И если никогда не была големом, чем тогда заслужила похищение, унижения, практически лишение собственной личности. За что? Тут же пришло на ум: Грегордиан сказал мне, что я уйду с ним в его мир еще до того, как объявил големом. Могло ли все это изначально быть какой-то коварной интригой, чтобы подвести меня к тому, что я добровольно захочу оставаться с ним, потому что якобы никако
– Господи, Грегордиан, дай мне хоть пару минут привыкнуть и порадоваться, что ли, – все еще чувствуя себя почти контуженной, пробормотала я, когда он потянул меня в гостиную. – У тебя еще целая жизнь впереди для этого, Эдна. Не знаю как насчет порадоваться, а вот пожалеть, что связала себя со мной навечно, точно успеешь, – ответил он, усмехаясь. – Но никакие твои сожаления теперь уже ничего не исправят, и от меня ты не освободишься никогда. Даже если дварфы или еще кто-нибудь умудрятся меня прикончить, я рядом с тобой вечной тенью останусь, и ничьей, кроме как моей, ты никогда не будешь. С тем же успехом он мог обрушить мне на голову ведро ледяной воды. Все буквально распиравшее изнутри ощущение быстро растущего бесша
Грегордиан тихо вошел в малый трапезный зал и с некоторым изумлением увидел Сандалфа, который, сидя за большим столом перед Алево, жадно и совсем не эстетично поглощал пищу со стоящего между ними серебряного блюда. Рыжий асраи не привередничал, выбирая что получше, а просто сметал все подряд. – Неужели все так плохо? – Алево пристально наблюдал за почти лихорадочным насыщением своего соплеменника и не сразу заметил появление деспота. – Даже хуже, чем можешь себе вообразить! – с набитым ртом ответил Сандалф. – Представь себе, все торговые пути с трех сторон словно вымерли, по ним не доставлено в последние дни ни крошки продовольствия! Единственное, что продолжает поступать, – это со стороны Тахейн Глиффа, и само