Глава 3

– Ты ведь не можешь отвергнуть супружеское слияние. – Ану встала на пути Дану, как только та перешагнула грань, отделяющую разреженное пространство так называемого мира Старших от Изначальной гамады.

От Богини во все стороны полились волны удовлетворения и облегчения, едва она сбросила столь угнетающую физическую форму. Сдерживать свою сущность, заковывая ее в осязаемую плоть, чтобы просто не убить смертные творения мгновенно самим фактом своего присутствия – это чрезвычайно обременительно и даже где-то болезненно.

– М-хм-м. Могу, если сами о нем просящие не готовы.

– Это не тот случай, ты же знаешь, сестра, – Ану указала сквозь подрагивающую стену барьера перед ними на дини-ши, который продолжал неистовствовать, отчаянно умоляя свою Богиню, что уже совсем не слушала его.

– Может быть. – Дану едва удостоила взглядом мужчину.

– Ты зовешь его «дитя», Дану. Но разве пристало родителю лгать своему ребенку?

– Все родители лгут своим чадам, уж поверь, – отмахнулась Богиня.

– Пусть так. Но их ложь – попытка защитить от ненужной боли, от жестокой реальности, от возможных разочарований. Ты же делаешь прямо противоположное!

Дану сосредоточила все свое удушающее внимание на той, кого она решила теперь считать сестрой. Сущность Ану замерцала, выдавая дискомфорт, но уступать она явно не спешила.

– Много ли у тебя детей, чтобы знать хоть что-то об этом? – желчно спросила Богиня, зная, что вонзает воображаемый нож туда, где и так болит почти вечность. – Хм… а привыкнуть звать тебя сестрой не так просто, как я думала, Ану. И твоя привычка совать свой нос в мои дела совсем не способствует этому.

– Это угроза, сестра?

– Угроза – это то, что ты собираешься воплотить в жизнь при определенных условиях или их отсутствии. Остальное – лишь невинная манипуляция, дорогая.

– Невинная? Сказать мужчине, что отнимешь жизнь его возлюбленной, невинно?

Конечно, Ану не смела выплеснуть на нее свое негодование, но Богиня отчетливо чувствовала его яростное кипение.

– Тебе прекрасно известно, что искрой, дарованной ему или любому другому своему творению при рождении, я больше не распоряжаюсь.

– Мне – да, но вот этому дини-ши – нет.

– В том-то и состоит все веселье!

– Веселье, сестра? Это испытание, жестокое причем. Разве эти двое не заслужили того, чтобы хоть немного отдохнуть от них?

– И это ты мне говоришь о жестокости и бессердечных испытаниях, Ану? – приблизилась Дану, давая почувствовать силу дремавшего, но совсем не исчезнувшего гнева. – Не ты ли обрекла целую расу моих творений на уничтожение? И не твоя ли заслуга в том, что все дини-ши поколениями проходят через испытания?

Может, она и сделала эту странную вещь… Простила Ану. Но не забыла уж совершенно точно. Названная сестрой вся съежилась, излучая интенсивное чувство раскаяния и ничего не отвечая. Да и что ей возразить?

– Я намерена преподнести им дар, такой, о каком они и просить меня не смели! – отступила Богиня, освобождая собеседницу от тяжкого пресса своей энергетики. – Но пусть сначала покажут, что его достойны!

– Тогда это никакой не дар, а просто твоя милость, за которую будет заплачено с их стороны сполна! – возразила Ану.

– Пусть так! Какая разница! В любом случае вмешиваться тебе я запрещаю!

– А что если они не справятся без помощи?

– Значит, так тому и быть! – отрезала Дану.

– Ну почему ты просто не скажешь им или не разрешишь сказать мне? – Ану почти умоляла, приводя этим Богиню в замешательство. – Дини-ши живьем себя съест, пока поймет. Он ведь мужчина, а им свойственно сразу предполагать худшее и не видеть очевидного.

– Разве тебе не доставит удовольствия наблюдать, как он будет ломать себя и усмирять свою гордыню?

– Нет.

– А вот думаю, человек с тобой не согласится. Осознать, что мужчина должен переступить через себя, чтобы иметь шанс быть с ней всегда, разве это может не наполнить женщину удовлетворением?

– Она его любит. Его страдания никогда не смогут сделать ее счастливой, – упорствовала Ану, и это исчерпало терпение Богини.

– Страдания закончатся. И хватит об этом. Все будет так, как я задумала. Я хочу чего-то нового, и я это получу.

Ану застыла, тщательно всматриваясь в саму сущность Дану, а потом вспыхнула шокированным осознанием.

– Дану… Нет! Ты хочешь забрать его себе?

– Что значит «забрать»? – фыркнула небрежно Богиня. – Все в этом мире и так мое! Появляется на свет, живет и умирает по моим законам. Похоже, все стали об этом забывать, и ты в том числе.

– Значит, это месть за неподчинение?

– Дини-ши мне должен. И человек тоже. И я желаю стребовать долг так, как считаю нужным, при этом оставаясь еще и чрезвычайно щедрой и милостивой в целом.

– Что же, ты в своем праве, сестра, – неожиданно легко смирилась спорщица и стремительно стала убираться с пути Дану. Но поздно, Богиня заметила проблеск непримиримого несогласия в ее ауре и тут же выбросила поток энергии, надежно захватывая непокорную.

– Ты ведь не уймешься, сестричка? – рассмеялась она. – И испортишь мне все развлечение.

Ану молчала, не смея солгать, не тогда, когда Дану может читать ее всю из-за прямого контакта.

– Что же, тогда мне придется принять меры, – продолжила Дану. – Посиди-ка ты внутри Завесы, пока все не закончится!

Ану не делала попыток вырваться – не ей тягаться в силах с самой верховной Богиней – и просто наблюдала, как та создала в гамаде односторонний тоннель, который запрет ее в теле Завесы.

– Обещаю, это будет так недолго, что ты вряд ли успеешь соскучиться, сестричка! – убийственно ласково произнесла Дану, готовясь швырнуть ее в пределы временной тюрьмы. – И да, оставлю тебе возможность наблюдать, чтобы ты поняла, что я всегда права!

***

– И в чем же будет состоять подготовка? – Надеюсь, что хоть в этом обойдется без экстрима. Хотелось бы сохранить все силы и нервы для главного испытания.

– Твоя кожа и волосы должны быть тщательно очищены, затем на все тело нанесут краску и наденут украшения. – Я стояла в дверном проеме купальни, а Лугус озабоченно и деловито перебирал многочисленные инкрустированные баночки и бутылочки и сосредоточенно кивал, когда находил нужное и отставлял в сторону.

– Краску? Господи, это-то зачем?

Брауни неуверенно пожал плечами.

– Так нужно.

– Ясно. – Очевидно, для того, чтобы придать предстоящему эротическому шоу больше эксцентричности. Других версий у меня пока не имелось.

Представила нас с Грегордианом в крови и краске, барахтающимися на белоснежных простынях… Блин, чего уж тогда сразу не в яме с грязью, чтобы варварский антураж действа был полным? Ладно, я обещала себе и Грегордиану не зацикливаться на том, как все будет, а думать о том, что принесет в итоге. Хотя и тут мало ясности. Я могу храбриться перед деспотом, но пока осознать ту степень неразрушимой близости, на которую всячески намекал он, мне не удавалось.

– Сейчас прибудут девушки-фейри, изъявившие желание помочь тебе в приготовлениях, и ты сможешь выбрать из них, – «обрадовал» меня Лугус.

– В смысле – «помочь»? Я что, сама вымыться не могу или краской обмазаться?

– Монна Эдна! – закатил темные глаза брауни с таким видом, будто слышал подобное не впервые. – Так полагается!

– Лугус, ты уже мог бы уяснить, что «так полагается» – это никакой не веский довод для меня. Любому действию, даже самому дурацкому, должно быть хоть какое-то обоснование.

– Монна Эдна, – вздохнул мужчина, – я не знаю точно, но могу предположить, что обоим будущим супругам нужно максимально расслабиться и сконцентрироваться на своих чувствах и желаниях перед обрядом, а не на уходе за своим телом и созданием образа, в котором они предстанут перед всеми. Для этого и нужны помощницы, готовые обо всем позаботиться.

В моей голове выстроилось в одну цепочку «обоим», «расслабиться» и «помощницы», и все стало мне нравиться еще меньше, чем прежде.

– Погоди-ка, это значит, что Грегордиана тоже сейчас будут… – Нахально лапать какие-то девки фейринские. – Мыть и мазать эти самые помощницы, которых он сам выберет из, мать их, изъявивших желание помочь?

– Хм-м-м, наш архонт не счел нужным уделить внимание выбору помощниц, и асраи Алево сделал это для него.

– Да это же все офигеть как меняет! – Не знаю, что отразилось на моем лице, но Лугус счел за благо попятиться. – Если это Алево их выбирал, то я прямо могу с облегчением вздохнуть!

Я оказалась у дверей покоев раньше, чем сообразила, что творю. Так, словно тело действовало независимо от сознания, подталкиваемое в спину чем-то сродни стихии. Но схватившись за массивную ручку, я вдруг замерла, застигнутая врасплох неожиданным просветлением. Ну и куда я ломанулась? Убедиться в том, что мой будущий муж сейчас не наслаждается обществом фейринских монн? И это перед самым обрядом? Выходит, во мне недостаточно веры в Грегордиана уже сейчас, так о чем же говорить потом? Как я собираюсь оставить его, чтобы отправиться с Илвой, если, находясь буквально в паре десятков метров, перед самой свадьбой за мгновение придумала себе самое худшее?

– Боже, Аня, и в какой же момент ты успела развить такое богатое воображение, еще и одностороннее? – прошептала, прислонившись лбом к дверному полотну.

Когда-когда? С того момента, как столкнулась с Грегордианом впервые и стала пялиться на него в окно как чокнутый сталкер, выдумывая вечерами себе его жизнь, привычки, голос, женщину, к которой он возвращается. Но, на минуточку, Аня, ты эта женщина! Ты та, к кому он теперь всегда возвращается, та, кому он предложил союз, и не какой-то там формальный! В жизни и после смерти, навечно вместе! И после этого я рванула с места, едва услышала о каких-то девицах, что помогут ему подготовиться как раз к тому, чтобы стать моим навсегда? Окстись! Доверие и уважение – вот что тебе следует сейчас испытывать, а не оскорблять наши и без того сложные отношения подозрениями. И демонстрировать окружающим уверенность в собственной исключительности для Грегордиана, а не истеричную подозрительность.

– Монна Эдна? – позвал меня Лугус, и я, натянув маску невозмутимости, отошла от двери.

– Зови своих помощниц! Выбирать буду!

Илва вошла последней, вслед за почти десятком оживленных женщин-фейри разных рас, которые, не скрываясь, пялились на меня с нахальным интересом. На их фоне бывшая невеста деспота выглядела невозмутимой и безразличной.

– Ты? – удивилась я. – Хочешь помочь мне?

И тут же устыдилась своего недоумения. Конечно, ситуация почти анекдотическая, но неловкость между нами неуместна – делить нам некого и нечего.

– Мне стало любопытно, – едва заметно пожала плечами Илва. – Не к архонту же мне в помощницы набиваться.

Сказанное можно было счесть попыткой пошутить, но веселье не коснулось черт девушки даже намеком. А вот ее взгляд, кратко брошенный на остальных претенденток на участие в подготовке, сказал гораздо больше. Она как никто понимала, до чего я сейчас напряжена и не готова показать это кому-то постороннему.

– Помогать мне будет монна Илва. Всем остальным спасибо, и вы свободны!

Едкое разочарование и недовольство, отразившиеся на разнообразных лицах, принесли мне злорадное облегчение.

– Архонт Грегордиан выгнал выбранных для него помощниц, – ничего не выражающим голосом сказала Илва, едва мы остались одни.

Я не нашлась, что ответить, и не пустилась в торжествующий пляс, но с благодарностью на нее посмотрела, хоть и понимала, что выдаю себя с головой.

– Ты уверена, что хочешь пойти на слияние, Эдна? – спросила Илва, нанося на мои волосы какой-то состав, пока я развалилась в бассейне, пытаясь обрести то самое необходимое душевное равновесие.

– Я уверена, что хочу этого мужчину во всех возможных смыслах, – с закрытыми глазами ответила я. – Если это включает в себя обряд, то так тому и быть.

– Я не об этом спросила. Тебе… – она запнулась, подбирая слова или не желая выдавать собственных эмоций, – тебя не пугает перспектива навсегда быть связанной с одним мужчиной и быть зависимой от него так же, как он от тебя?

Я задумалась. Совсем недолго. Страха внутри не нашлось.

– Считай меня легкомысленной, но нет.

В этот момент раздался грохот, весьма напоминающий звук врезавшейся в стену двери, заставивший нас обеих подпрыгнуть от неожиданности.

– Эдна! – натуральным образом взревел деспот. – Эдна, где ты?!

Он влетел в купальню как вихрь, и смотреть на него сейчас было страшно даже мне. Некоторое время назад, когда я уходила, он выглядел, конечно, немного озадаченным и раздраженным моим требованием о предложении, но не полыхал же диким пламенем ярости, как сейчас, одновременно выглядя каким-то изможденным, как будто прошел через тяжкую затяжную болезнь. Щеки запали, и без того глубоко посаженные глаза словно ввалились и горели абсолютно четко читаемой жаждой убивать и разрушать и блуждали по помещению в поисках жертвы. Всегда загорелая обветренная кожа была бледной, на лбу пот, будто у него жар, а рот то и дело искривлялся в угрожающем оскале. Какого черта?

Я встала на ноги и краем глаза заметила, как Илва тоже поднялась и напряглась за моей спиной, словно готовясь или защищать меня, или убежать, как только вход окажется свободен. На ее месте я бы выбрала второе, единожды глянув на почти невменяемого Грегордиана. Длилась эта наша общая немая сцена считанные секунды, а потом деспот по-звериному молниеносно прыгнул, покрывая последнее расстояние и оказываясь прямо передо мной в воде.

– Во имя всех проклятых созданий, кто он, женщина?! – зарычал мужчина, хватая меня за плечи и приближая к лицу, будто намереваясь в него вцепиться зубами.

На долю секунды страх одолел меня. До такой степени, что все нутро заледенело до каменной твердости, будто я вдруг заглотила литр жидкого азота. Но тут же пришла ответная волна злости, возмущения и агрессии, которая махом смела паническое оцепенение.

– Кто «кто»? – выкрикнула я в ответ, упираясь в грудь рвано дышащему деспоту.

– Тот, кого ты хочешь! – выплюнул он, искривившись, как от непередаваемой мерзости, попавшей в рот.

Я открыла рот в шокированном изумлении, но вымолвить ничего не могла. Это что, какая-то идиотская шутка? Но чистое бешенство, изливающееся сейчас на меня от Грегордиана, было самым что ни на есть настоящим. Уж эту сторону его эмоций я имела возможность неплохо изучить. Тогда что? Новое испытание, которое необходимо пройти до чертова обряда? Подсказок я, очевидно, не дождусь, а все усиливающаяся хватка на моих плечах, уже почти дробящая кости, и стремительно нарастающая плотность его злости, мешающая мне даже вдохнуть глубоко, прозрачно намекали, что медлить с ответом не стоит.

– Ты вообще соображаешь, о чем спрашиваешь сейчас? – спросила, собрав все крупицы нашедшегося контроля.

Неверная реакция! Грегордиан тряхнул меня так, что я прокусила язык, и от этой грубости шок от всего происходящего многократно усилился. Куда исчез мужчина, который какой-то час назад ласкал меня, успокаивал, убеждал обрести уверенность в нем и в нашем будущем и ради этого преодолеть пугающие и смущающие меня препятствия? Передо мной стоял невменяемый, способный на любую жестокость чужак, и в его глазах не было и крошечной крупинки тепла ко мне, за которую я могла бы уцепиться как за опору.

Присутствия Илвы деспот, кажется, и вовсе не замечал, но это не значит, что я о ней забыла. Просто выяснение отношений – это одно. Наедине люди могут наговорить друг другу многое, позволить себе слова и действия, видеть которые посторонним не стоит, перекричать и переварить ситуацию и прийти к пониманию, пусть не всегда прямым путем. А то же самое при свидетелях – уже унизительное действо.

– Я задал тебе вопрос, женщина! – угрожающе прорычал Грегордиан. – Не смей увиливать от ответа!

– Я не увиливаю! – уже не скрывая ответной ярости, ответила и сглотнула соленую вязкую слюну. – Просто понятия не имею, как ты вообще можешь задавать мне такой вопрос! И когда? За несколько часов до нашего долбаного слияния!

– Эдна, это не ответ!

– Единственный мужчина, которого я хочу, стоит передо мной, орет и причиняет боль, хотя обещал этого не делать! И прямо в этот момент я вдруг задаюсь вопросом: такая ли удачная идея соединить свою судьбу с ним навечно?

Лицо деспота исказилось так, что я невольно рванулась из его захвата, стремясь увеличить между нами расстояние.

– Да неужели? Не потому ли что хочешь и любишь ты совсем разных мужчин? – вот теперь он не кричал, но от этого звучал не менее угрожающе.

– Это еще что должно значить?

– Женщины, не важно, фейри вы или люди, но ваши сердца коварны и расчетливы! Одних вы хотите ради власти и безопасности, а вторых любите и вожделеете ради самой порочной страсти!

Ухмылка, кривая, жуткая, полная бесконечного презрения ощущалась как прямой удар ножом в сердце. Он не мог этого сказать! Не мне и не сейчас!

Что за пафосная обвинительная речь?! И когда я успела так облажаться, чтобы стать ее мишенью?

– Ты потерял свой чертов разум, Грегордиан?! Ты со мной говоришь! Со мной! Я не все эти твои… – Слова у меня кончились, только и могла, что двинуть его по твердому плечу, вкладывая в удар всю охватившую обиду и разочарование. В ответ деспот схватил меня за горло и резко толкнул к бортику, отчего мои ребра и позвоночник взвыли о милосердии. И это мгновенно воскресило в голове картинку, как он бросается на меня в мире Младших и почти убивает в приступе неконтролируемого гнева. Захлебнувшись в собственной панике, стала неистово биться, пинаться и царапать его руку на шее.

– Вот именно, Эдна, с тобой! – Грегордиан как будто и не замечал моих жалких попыток освободиться, продолжая убивать меня взглядом и удерживать. Конечно, боль я причиняла сама себе сопротивлением, но от этого на него не меньше бесилась из-за того, что вынудил защищаться. Ведь так не должно было больше случиться. Никогда! Мы теперь вместе против чего бы то ни было, но только не друг против друга. – Хочу сию же минуту знать имя того, с кем должен буду делить свою супругу, и кто я для тебя в этом проклятом треугольнике. Кто? Облаченный властью идиот, которого ты обвела вокруг пальца и влюбила в себя ради того, чтобы выгрызть себе безопасное место в моем мире?

– Да ты реально рехнулся, Грегордиан! – Слезы злости и бессилия прорвались наконец, и, кажется, на долю секунды деспот дрогнул. Хватка его ослабла, а сквозь сплошную пелену гнева в его глазах мне почудились боль и даже надежда.

– Скажи мне, может, это месть, Эдна? – тяжело дыша, спросил он, и пальцы на горле задрожали, почти поглаживая, а не сжимая. – Ты так и не простила мне всех обид? На этом вы с Богиней сошлись, да? Она хочет покарать меня за своеволие, а ты за прежние унижения? Хочешь провести и меня через боль и бессилие, которые сама пережила?

Голос Грегордиана стал хриплым, почти болезненным. Он будто уговаривал меня согласиться с ним. Смотрел так, словно сделай я это, и все будет исправлено. И вот с этого чертова момента я вообще уже ничего не понимаю!

– Грегордиан, я ни с кем не вступала ни в какой сговор! И ни в этом, ни в каком другом мире нет никого, кого люблю и хочу, кроме тебя! Только ты! – Я сглатывала рвущиеся наружу рыдания и делала огромные усилия, чтобы говорить без истеричных ноток и не начать сыпать упреками. В конце концов, в этой дикой ситуации, кто и что ее бы ни спровоцировал, важно вернуть деспота в состояние, когда можно вести диалог. Потом я дам волю обиде и стану думать о долгосрочной перспективе наших отношений и возможных повторениях таких кошмарных инцидентов. Но все мои попытки успокоить Грегордиана и достучаться до его адекватности потерпели фиаско.

– Ты лжешь, женщина! – снова взорвался он и стиснул шею сильнее прежнего.

Ну все, с меня хватит этого параноидального балагана! Вдохнув полной грудью, я завопила что есть сил:

– Бархат! На помощь! – И тут же оказалась на свободе.

Грегордиан отшатнулся от меня, как от змеи. Его затрясло, серую радужку стало заливать чернотой, а дыхание все сильнее набирало обороты, как всегда, когда две его ипостаси сражались за контроль. Меня прошило болью за то, что пришлось это провоцировать, но передышка от неожиданного безумия была нужна нам обоим.

– Не смей! – жутким голосом прорычал мне деспот и снова метнулся ко мне.

– Бархат! Сейчас! – заорала я уже истерично и в следующее мгновение увидела перед собой моего зверя.

– Прости меня! – прорыдала, сползая в воду и цепляясь для опоры за его мощную шею.