Второй дневник

— Есть возможность с ним увидеться. — На этот раз улыбка Александра была искренней, — Он живет неподалеку. — Он неопределенно мотнул головой. — Вполне укладывается в приказ о помощи, — и протянул руку.

Ухватиться за его ладонь, за его помощь, оказалось самым естественным. Впервые появилась надежда. Нет, не избежать обязательств, а на то, что я все еще что-то контролирую и смогу вовремя уйти с пути мчащегося поезда под названием жизнь.

Селение, льнувшее к стенам цитадели, при свете зимнего дня выглядело еще более темным, чем в серых сумерках. Замшелые камни, гниющее дерево, черепица и пласты рубероида, засыпанные мусором. Мутные окна и мелькающие за ними силуэты. Звери с всклокоченной шерстью и отхожие ямы. Черный внедорожник проезжал улицу за улицей, рифленые покрышки оставляли на белом снегу глубокие следы. Вестник уверенно следовал по одному ему известному маршруту. Готова спорить, он бывал у этого Дыма не раз, в противном случае я бы в нем разочаровалась.

Когда последний дом и стоящий возле него лохматый мужчина в фуфайке с лопатой наперевес остались позади, я поняла, что понятие «неподалеку» у нас с вестником разные. Желтую цитадель окружали пески и каменистая равнина, серую — лес. Иногда темный и мрачный, редко светлеющий прогалинами и полосами вырубки, сейчас полностью покрытыми снегом. Голые черные ветки сплетались в путанную сеть над головами. Одна из просек заканчивалась невысоким курганом. Более низкий автомобиль здесь не проехал бы, даже высокий джип в один момент стал яростно зарываться колесами в светлую кашу.

Вылезая из машины, я ухнула в снег до середины икр, ледяное крошево тут же забилось в ботинки, царапая кожу. Домом старому вестнику служила сложенная из округлых камней землянка, словно он уже похоронил себя. Вход прикрывал толстый деревянный щит, который Александр просто сдвинул в сторону. Квадратный, словно шахта, ход нырял в толщу промерзшей земли, теряясь в уходящем вниз мраке.

Я подняла воротник куртки, в темном коридоре гулял пронизывающий ветер, под ногами шуршали листья. С каждым шагом становилось все темнее и темнее, сперва я видела на пару шагов, потом на один, а потом перестала различать даже очертания ступней. Но заблудиться в прямом, словно улица, коридоре сложно даже человеку вроде меня. Ход закончился второй дверью. Я просто на нее наткнулась, едва не разбив голову.

— Иногда мне этого не хватает. — Резкий росчерк, и легкий огонек затанцевал на спичке в руках у Вестника, осветив личину замка с массивным кольцом по центру.

— Чего? Слепоты? Беспомощности?

— Непредсказуемости. Теперь я всегда знаю, что скрывается в темноте. — Александр схватился за кольцо и гулко постучал.

— А я боюсь того, что могу увидеть.

Открыла нам женщина в платке, из-под которого выбивались седые пряди, глубокие морщины вспарывали ее широкое скуластое лицо. Под впалыми губами не было ни одного целого зуба, лишь обнажившиеся в оскале пеньки и красноватые десны.

— Ты можешь прекратить это в любой момент. Можешь отказаться от страха. — Вестник смотрел только на меня.

Старуха развернулась и пошла обратно без единого слова, без вопроса или удивления. Не дождавшись ответа, Александр развернулся и последовал за ней.

Мы вошли в просторный зал с низким потолком. Большая комната, наполненная холодом, старой мебелью и… дверьми. Они, словно портреты в рамках, шли по обе стороны на расстоянии в локоть друг от друга. Одна, две, три… десять.

У дальней стены мягко потрескивали дрова в камине. Столы, стулья, кресла, маленькие пуфики и скамейки были расставлены по помещению без всякого порядка, словно в лавке старьевщика.

Старуха довольно ловко ковыляла между вещами, не задевая ни одной. Чего нельзя сказать обо мне, с грохотом повалившей стул времен Эпохи Истребления, с кожаными ремнями и кандалами, прикрученными к ножкам. Вряд ли я буду скучать по этому, как вестник.

Три головы одновременно повернулись в мою сторону. Старуха подслеповато прищурилась, Александр недовольно поморщился, и лишь пожилой мужчина у камина остался равнодушным. Хозяин землянки, или лавки антикварной мебели, зарытой под землю, сидел в глубоком, поскрипывающем от каждого движения кресле. Приятно представлять себя в таком с пледом, чашкой чая и любимой книжкой. Последняя, кстати, была. Небольшой томик, заложенный пальцем с черным ногтем.

— Извините, — промямлила я, поднимая стул за рассохшуюся спинку.

Старуха фыркнула и скрылась за одной из дверей. Старый вестник перевел взгляд обратно на огонь.

— Дым, это мать легенды зимы, Ольга, — представил меня Александр, обходя кресло.

— Рад за нее, — ответил тот, кого называли Дымом.

— Можешь сказать, кем она станет после залога? — сразу перешел к делу молодой вестник.

— Я много чего могу. — Голос, словно нарочно стал брюзжащим, хотя сидящий в кресле был отнюдь не старым, пожилым, но не развалиной, встретившая нас женщина и та выглядела старше. — Вопрос в том, зачем мне это делать?

— Приказ хозяина.

— Ха, пусть придет и прикажет лично. — Дым посмотрел на меня. — Тебе-то это зачем?

Вытянув руку, я показала ему ладонь. Выцветшие карие глаза под набрякшими веками внимательно осмотрели бугристую руну.

— Я спросил не о том, зачем тебе сделка. У девок всегда сотни желаний. Я спросил, зачем тебе знать? Это будет чудище, вот и весь сказ.

— Чудища бывают разными. — Я опустила руку.

— Это да. Я тоже первую сотню лет так думал. — Старый вестник глумливо хихикнул. — Хочешь совет? Пошепчи демону на ушко в постельке, поработай губками и станешь вестницей. Лучший выход для такой, как ты.

— Этот вариант обсуждается, — ровно ответил Александр, не обращая внимания на пакостное лицо Дыма. — Она хочет знать…

— Я хочу знать, кем стану, если, например, приду к вам, — перебила я. — Губки, знаете ли, устали.

— Занятная нынче молодежь пошла. И ленивая. — Он погрозил мне пальцем, страницы лежавшей на коленях книги медленно качнулась из стороны в сторону, мелькнули строчки, написанные убористым почерком, жирными, чуть расплывчатыми чернилами, и чудилось мне в этих строчках что-то знакомое. — И что же ты потребуешь взамен? Чего тебе не хватает? Денег? Власти? Мужчин? Силы? Красоты? Чего?

— Ни одна магия не вернет мне семью. Я хочу, чтобы те, кто мне дорог, всегда были рядом. Хоть в радости, хоть в боли. Потянешь такое желание, торговец?

— А ты? — вопросом на вопрос ответил Дым. — Потянешь его исполнение? Иногда кусок бывает слишком велик. — Морщинистые руки ухватили книгу за кожаный переплет. — Можешь увести ее, мальчик.

— Ты не ответил, — сказал молодой вестник.

— Ответил, но вы не услышали.

— Что вы читаете? — неожиданно вырвалось у меня, глаза не отрывались от шуршащих страниц, буквы с наклоном складывались в слова, слова в предложения. Кривые слова, на кривых строчках. Почему я не могу оторвать от них взгляда? Где я уже видела этот почерк?

«…настась…наспасть… наспастье… или ненастье», — попыталась разобрать я.

Точно видела и совсем недавно.

— Дневник одного ученичка. Глупость на глупости, но временами это меня развлекает.

— У меня есть похожая тетрадь. — Я вытянула шею, стараясь прочитать больше.

— Рад за тебя, девонька. Марька! — рявкнул он, и бабка выглянула из-за ближайшей двери. — Проводи.

Я снова открыла рот, но руки вестника опустились на плечи, невысказанные слова остались невысказанными.

— Бесполезно,— тихо сказал мужчина, — если он не захочет, не скажет ни слова.

Я знала, видела, что он прав, по поджатым губам старого вестника, по равнодушию в глазах. Наверняка таких, как я, у него было много, и все о чем-то просили, а некоторые еще и получали. Мне была знакома эта несговорчивая порода стариков, управляющий нашим Юково был не менее упрям.

Да и Святые с ним… Только почему мне до зуда в пальцах хочется взять в руки тетрадь, что лежала у вестника на коленях?

— Он однажды сказал мне, что слишком стар, чтобы выслушивать людскую ахинею, — словно извиняясь, проговорил Александр, когда мы садились в машину.

— Зачем ты вообще ходил туда? — спросила я и тут же сама ответила. — Ты хотел у него учиться?

— «Хотел» — хорошее слово. — Вестник завел двигатель и выехал обратно на дорогу. — От моего желания мало что зависит. Дым на все вопросы отвечает так же туманно. И через раз.

— Есть и другие вестники. — Я посмотрела на резко очерченный профиль, мужчина был недоволен и не скрывал этого.

— Есть. Но мне нужен лучший. Его сделки вошли в историю.

— А если кто-то пожелает стать демоном? — спросила я, поворачиваясь. — Ты сможешь выполнить?

— А ты желаешь? — Он смотрел только вперед.

— Да.

Он резко повернулся, в глубине темных глазах стала закручиваться спираль, словно в зрачок вдруг стали вплетаться серебристые нити, машина сбросила скорость.

— Если это позволит мне быть рядом с Алисой, то да.

— Врешь, — уверенно сказал мужчина и отвернулся. — В тебе нет желания, один только страх.

— Но тебе-то не все ли равно? Желание высказано. Выполнишь? — попросила я.

— Исполнить желание можно по-разному. Можно вложить в человеческое тело силу демона, и она разорвет его на куски. — Он на секунду поднял руки и тут же снова положил на руль. — Де-факто, желание исполнится. А можно, заставить человека поверить, что он демон. Но создать из смертного, — он покачал головой, — нет. Удивлен, что тебе надо это объяснять.

— Я тоже удивлена, — горько пробормотала я. — А говорят, любой каприз за вашу душу.

— Извини, но создать из кошки кашалота не под силу даже хозяину.

— А если я пожелаю возвращения Юкова? Ты вернешь мой дом? — Надежда, странная, отдающая горчинкой, но такая прекрасная, вдруг проснулась во мне, если уж суждено нырнуть в омут с головой, то не зря.

Несколько секунд вестник смотрел на однообразный зимний пейзаж, разбавленный черными хибарами поселка, а потом нехотя ответил:

— Я мог бы соврать. Но не буду. Не тебе. Ответ — нет. И не потому, что это не в моей власти. В моей, если бы оно существовало. Если бы оно пряталось за пеленой заклинаний, но… Ольга, пойми, его нет, стежку выдернули из одеяла мира. Его просто не существует. Хочешь, я по твоему приказу поставлю дома, проложу дороги и даже посажу яблони? Легко. Но я не могу создать его жителей. Вестник не творец. Но я все еще могу заставить тебя поверить, что твой дом на месте. Или забыть его навсегда.

— Святые, — я отвернулась, — всегда есть подвох, вся жизнь игра словами. — Машина подпрыгнула на ухабе, и я едва не прикусила язык. — Отдать душу за пшик, за видимость? — Я откинула голову назад. — Отдать все и не получить ничего. Самое время рассмеяться.

— Мы можем разобрать случаи залога и попробовать вывести статистическую вероятность перерождения, так можно хоть предположить…

— Не надо.

— Почему?

— Это ничего не даст, лишь займет меня на некоторое время. Понимаю, зачем ты это делаешь, но не надо. Я должна принять решение. Должна подумать. Одна. Извини.

— Не извиняйся.

Он довез меня до ворот цитадели, лишь раз, для проформы, спросив, уверена ли я, что он мне не нужен. Я ни в чем не была уверена, но Александр не настаивал.

В замке царило оживление, не столь явное, как перед балом, но все же заметное. Увеличившееся количество слуг, чуть торопливее и суетливее движения, чуть больше

подносов в руках. Надеюсь, не очередной торжественный ужин на подходе.

Я свернула в крыло первого этажа, вплотную примыкавшее к служебным помещениям. Дверь в нужную комнату открыла без стука. Закрыла и выпалила:

— Надо поговорить.

Сидящая на кровати Пашка отставила тарелку с остатками мяса, и уставилась на меня медными глазами с двойными зрачками.

— Что опять?

— Я видела второй дневник Тура Бегущего, или другую его часть, или продолжение… Не знаю. Вестник сказал, что это писал его ученик. Как такое может быть? Тур был подвием, Дым — вестник.

— Ольга, — попеняла мне девушка, — что сказал хозяин? Когда ты заключишь сделку?

— Завтра, — выдохнула я.

— Тогда понятно, с чего тебя так разбирает. — Она задумчиво осмотрела меня с ног до головы. — Ты можешь говорить о чем угодно, только не о том, что произойдет завтра, так? — Я не стала отвечать, к чему озвучивать очевидное. — В какой-то степени тебе повезло, отмучаешься сразу, и никаких бессонных ночей, раздумий. Как представлю разговор с Костей, так…

— Интересно было бы послушать, — раздался хриплый голос, дверь снова бесшумно открылась и закрылась.

Я повернулась к молодому целителю и не сдержала шумного выдоха. За прошедшие сутки Мартын обзавелся украшением в виде трех набухших багровых рубцов, начинающихся на шее и заканчивающихся на щеке под левым глазом.