– Второго звали Анатолий Петрович Линдорф, – начала Татьяна.
– Ах да, Линдорф! – это имя сразу всплыло памяти де Конна. Кислое вино Конуева и отравление в трактире Фразера: – Продолжайте.
– Через пару дней после похорон моего первого суженого я заприметила молодого человека, – вздохнула Татьяна. – Он прогуливался по Галерной. Гвардеец! Золотые эполеты, петлицы из желтой тесьмы, красная выпушка… Прогуливается, значит, день, второй… на наш двор поглядывает. Чевой-то он, думаю… Митькеевной, старой горничной нашей, записочку ему послала.
– С просьбой очистить улицу?
– С просьбой представиться… Он тут же, как записочку прочитал, шляпу снял и к нам во двор…
– Вы пригласили его к себе?
– В гостиную, к чаю… – Татьяна раскрыла слипающиеся глаза и, придав взгляду укоризны, дала собеседнику понять, что все же придерживается определенных правил. Де Конн понятливо склонил голову. Она продолжала: – Анатолий был из офицеров, из измайловских. Признался, что увидел меня на похоронах Тутовкина и с тех пор мой образ из головы выбросить не мог… А через две недели, когда батенька вернулся, переговорил и с ним… Венчание мы на яблочный Спас[1] наметили, – Татьяна вздохнула, припоминая события двухлетней давности. – Но второго июля он приехал и сказал, что переводят его роту куда-то в Брянск и венчание придется перенести…
– Это невозможно, – вдруг перебил маркиз.
– Как же невозможно?
– А так, – желваки гостя напряглись. – В русской армии для венчания необходимо испросить разрешения от начальства, и если оно получено, то назначенная к симу важному событию дата не меняется, а венчающийся получает отсрочку от службы даже при дислокации… если нет серьезных военных действий, конечно. Так что врал ваш жених!
– Ох, и откуда вы все это знаете? – в голосе девушки прорезалась горечь.
– Я врач, сударыня, не армейский, конечно, но кое-что из правил мне знакомо, ибо лечил я семьи многих дворян на военной службе. Прошу вас, продолжайте.
Татьяна нахмурилась.
– В тот день он был взволнован, сказал, что должен переговорить с моим папенькой.
– Он собирался принести свои извинения не вам, а отцу?
– Не знаю, сударь, но он обычно приглашал меня в аглицкий трактир в конце Галерной, к Фразеру, для разговору. Но в тот день я отказалась, и мы так и не поговорили…
– Почему вы отказались?
– Там давеча пара отравилась, и я в трактир ходить побоялась.
– Да, я слышал об этом… Что было дальше?
– Анатолий прошел в белую гостиную и после переданной через Ипатия просьбы об аудиенции скрылся в кабинете папеньки до полудня, – Татьяна зевнула. – Потом он с нами откушал, в полпервого. Папенька даже ублаготворил его разогретым вином.
– Кислым?
– Нет, почему же? Анатолий Петрович сладкое любил… Да… Потом сказал, что вернется к трем.
– Он говорил вам, куда ушел?
– Да, сказал, что у него была встреча. Я ждала его до вечера, но так и не дождалась. Потом новость пришла… помер он… у Фразера.
Маркиз сочувственно выдержал паузу.
– Ступайте-ка спать, сударыня, – произнес он. – Вам надо отдохнуть.
– А как же рассказ о Памфилии?
– О вашем третьем женихе? – пытаясь не обидеть девушку, маркиз состроил серьезную мину. – Он же живой, не так ли?
– Но ведь второй день, как исчез…
– Как его полное имя?
– Памфилий Петрович Бельяшов.
– Хорошо. Приготовьте его описание, адрес, место учебы или работы… Ну, все, что знаете о нем к утру, и я после завтрака лично заеду в местную управу по его душу. Договорились?
Та помялась, но согласилась, приняла его руку, встала. Ох, и чудный же человек – этот проезжий врач! Она боязливо шагнула мимо зеркала, косясь на его отражаемый мир.
– Анатолий будто смерть свою чувствовал, – вдруг тихо сказала она.
– Отчего вы так думаете?
– Перед тем как идти к папеньке, он сказал мне, что тем утром подолгу у зеркала застоялся и как бы невзначай глянул в край его… туда, где под зеркалом на консоли свеча горела…
– Так.
– Засмотрелся так, говорил, и вдруг видит в нем не себя, а тень… – с этими словами Татьяна даже сжалась и отвела от зеркала испуганный взгляд. – Глаза, говорит, поднял и вместо себя увидел человека, смотрящего прямо на него.
– Незнакомого?
– Не просто незнакомого, но странного, сударь. Человек этот кожей темен был, а глаза его… словно из хрусталя зеленого… в него вцепились, будто недоброе предвещали…
Де Конн промолчал. Как только шажки ночной гостьи затихли в предрассветных сумерках, де Конн устало побрел к зеркалу. Глянул на порванную в некоторых местах сорочку. Раздосадованно покачал головой. Такие в Петербурге долго придется искать.
– Женщины, – буркнул он.
В зеркале зашевелилась черная тень. В полумраке отражения она явственно выступила перед глазами маркиза. Чудовище с шестью парами рогов. Демон Абдшу.
– Какая попка! – прогудел он, скаля белые клыки. – Надо было попридержать ее…
– Молчи, не мучай… – утомленно отрезал маркиз. Он прошел в спальню, шлепнулся на кровать и сладко потянулся. – Да уж, красотка. В иной ситуации до утра бы такую не отпускал… – с этими словами он покосился на зеркало. – Почему ты здесь, со мной?
– Почему бы и нет?! – от гудящего голоса демона затряслись окна.
– Тише! – приказал маркиз. – Твоя миссия со мной окончена. Ты свободен вернуться в сферу своего обитания…
– Нет, не окончена! – прошипел Абдшу. – Или вы забыли, что я управляю судьбами проклятых вами врагов до тех пор, пока все они не понесут наказание?
– Я их всех простил.
– Я сомневаюсь.
– С какой стати?!
– Вы простили только тех, кого знаете, хозяин, а простить заочно вы не можете… Таков закон мести. Я же знаю всех.
– Что ты имеешь в виду?
Абдшу весело фыркнул.
– А то, что скоро мои планы изменят ваши собственные, хозяин!
Маркиз промолчал. В эту минуту его больше занимал иной вопрос: где-то он слышал эту фамилию – Бельяшов. Ну да ладно, уже рассветало, и его ждал Шарапа на Исаакиевской площади для встречи с художником покойного Димитрова.
[1] Праздник Преображения Господня
–Конечно, то была немыслимая игра воспаленного воображения!– восхищенно говорил господин Шевцов, врач дома призрения для умалишенных.– Бедной девушке так долго мерещился грифон, о коем рассказывал ее печально погибший жених, что вкупе с горем о гибели отца все переживания привели ее к полнейшей иллюзии того, что из обычной вытяжной башни вылезли самые что ни на есть живые, вполне реальные грифоны!– Шевцов рассмеялся, тряся плечами.– Совершенно определенно женишок попутал ей голову, ибо она утверждает, что человек способен передвигаться во времени с помощью девяти планет!–Да что вы говорите?!– вяло приподнял брови маркиз де Конн, глядя в окно.– Уж не доводилось ли ей самой наблюдать будущее?Шевцов шутливо замахал руками. Помешательство молодой купчихи Татьяны Стасовны Конуевой стало презабавным случаем в его практике.–Знаете ли, ваше сиятельство, большин
–Папенька!Возглас Татьяны вывел де Конна из ошеломленного оцепенения. Он обернулся. Девушка с тигриными глазами стояла в воротах внутреннего двора. Как она здесь оказалась? Прочитала записку де Конна, которая предназначалась только Селивану? Ему надо было что-то сказать, успокоить, объяснить. Но Татьяна, напуганная и растерянная, оставалась неподвижной лишь несколько мгновений. Она бросилась к короткоствольному ружью, который маркиз оставил на земле по настоятельной просьбе самозванца.Де Конн покачал головой.–Татьяна, прошу вас, не делайте этого,– произнес он как можно мягче,– вы совершаете ошибку.–Вы убили моего отца!– жестко ответила девушка и с ловкостью кавалериста взялась перезаряжать штуцер маркиза, поскольку порох в ружье уже отсырел.–Этот человек не ваш отец…– начал было маркиз, но, глянув в глаза Татьяны, осекся.– Хотя по
Как только часы ударили семь, маркиз, минуя бюргерский фасад Седьмой линии и широкие ворота, очутился во дворе перед странным кирпичным сооружением, в докладе о смерти Памфилия называемым вытяжной трубой. Странной она казалась потому, что ничего вокруг нее никак не соответствовало стилю сооружения. Низенькие служилые хибарки, складские сарайчики, двухэтажные домики, конюшни, безликие окна, покосившиеся заборы с аптекарскими огородами, пугающая тишина. И вдруг во всем этом бесцветном пейзаже– довольно яркая кирпичная башня без всякой внушительной заводской пристройки. Сооружение было бы похоже на башню, но в нем при диаметре около десяти шагов не имелось ни окон, ни дверей. К чему надо было строить столь внушительное нагромождение в далеком от шума и чада заводских трущоб месте?За спиной скрипнул тонкий снег. Кто-то стоял позади него, шагах в двадцати.–У Татьяны тока одно проклятие, мил человек,– прохрипел знакомый голос.&ndas
Оказавшись в гостевой комнате дома Конуева, маркиз де Конн открыл крышку бюро и выдвинул ящик для писем. Оттуда из-под нагромождения собранных им документов из сундука Тутовкина он выудил одну бумажку, гербовую, с размашистым подчерком, и распрямил ее на столе. Присмотрелся. Вынул из кармана письмо о бунте второго января восемьсот шестого года, которое одолжил у Брехтова. Положил ее рядом с первой и еще раз внимательно всмотрелся. Почерк и подпись были совершенно идентичны! Оба письма принадлежали надзирателю Нерчинского острога.–«… из присланной мне вами описи,– перечитал первую записку маркиз,– удостоверяю, что особа, встреченная вами, соответствует метрикам, находящимся у нас».Оба письма должны были относиться к каторжникам. А это значит, что молодой Тутовкин послал запрос в Нерчинский острог о человеке, которого он встретил здесь. Метрики должны были быть очень яркими, что-то должно было быть весьма приметным
Квартальный надзиратель четвертой Адмиралтейской части пребывал в необычно хорошем настроении. Он даже довольно откинулся на спинку кресла, когда сиятельный гость спросил его о новостях.–Я последовал вашему совету и проверил все, что касалось брачных оглашений, относящихся к участникам нашей кровавой оперы,– доложил он, выложив груду бумаг на свой массивный стол.– Как вам удается все предугадывать, ваше сиятельство?!–Молча,– сухо ответил тот.– Что вы нашли?–Хм… Интерес представляет жена… ам… первая жена Стаса Прокопича.–Дарья?–Дарья Кузьминишна Николаева,– уточнил Брехтов.– В принципе, не само брачное оглашение, а развод…–Развод? Простите, такое возможно?–Нет… Но! Она сбежала с неким заезжим французиком, имя которого нигде не зарегистрирова
–Вы сказали, Грачев?– маленький чиновник в черном мундире военного образца в сомнении глянул на маркиза де Конна. На его столе торжественно возвышался серебряный щиток с гравированной надписью «Г-н Ларин Т. Р.», закрывая крохотную головку своего хозяина по самую макушку.Сам де Конн в ожидании аудиенции провел более получаса в приемной конторы Российско-американской компании и сдавать позиции не желал. Сидящий же напротив чиновник за серебряной стойкой все это время глаз на посетителя не поднимал. Он был занят перепиской некоего договора. Какой точно он занимал пост, понять было трудно, но, видя перед собой посетителя не купеческого сословия, умышленно не замечал де Конна.–Да, господин Ларин,– с привычной вежливостью аристократа отвечал маркиз,– он, по моему предположению, покинул Петербург в начале четвертого года.Чиновник вдруг усмехнулся и уверенным жестом отложил стальное перо.