EPICRISIS
[ЭПИКРИЗ]
1
Моё повествование близится к концу.
В ночь на 26 марта 1997 года, как я и ожидал, девушка бежала. Окно моего кабинета она заботливо притворила, чтобы распахнутые створки не бросались в глаза; я, придя рано утром, плотно закрыл их и запер. Я же и поднял тревогу, утром обнаружив побег пациентки и перепуганным представ перед заведующей отделением.
Скандал разразился большой. Едва ли кто способен был даже подумать о моём соучастии в этом побеге, но, так как именно я был лечащим врачом бежавшей, именно меня и постарались обвиноватить. Я не стал ждать новых шишек на свою голову и уволился по собственному желанию.
26 марта, в день большого переполоха, уже выйдя после работы через проходную, я увидел на улице… Таню.
— Таня! — поразился я. — У тебя ведь ещё дежурство?
— Плевала я на дежурство! — сообщила мне сестра. — Идите сюда
2 Неужели, спросят меня, неужели и я, трезвый и разумный человек, так скоро поверил чудесной, дивной сказке, а не изыскал сотню объяснений, куда более вероятных, когда сама версия Тихомирова про пресловутых сионистов не звучала так фантастично? О, я не вполне уверен, что поверил до конца, что верю сейчас! Возможно, я ошибся и выпустил на волю сумасшедшую, которая своим безумием соблазнит ещё многих и многих. Но возможно и то, что я был прав — и это значит, что ныне где-то проходит своим путём в е с т н и ц а м и р о в г о р н и х, оборачиваясь то Гретхен, то принцессой Мандаравой, то валькирией, то девой Февронией, то Василисой Премудрой, то Вечной Сонечкой, то плакучей берёзой, неся осуждение порочным, предостерегая нестойких, освобождая пленённых в духе, утешая тоскующих, окормляя алчущих правды, вдохновляя отчаявшихся. Пути Господни неисповедимы, и это говорю я, врач-психиатр, психотерапевт высшей
Проза Б. С. Гречина представляет собой один из «проектов будущего», один из вариантов новой литературы XXI века, основными качествами которой являются искренность и простота, той литературы, которой, по мнению Е. Ермолина, должна быть свойственна неразмытость категорий добра и зла и которая должна порождать «смысловое поле высокого напряжения», призвана возвратить читателя к «разумному, доброму, вечному».В романе «Mania Divina» Б. С. Гречин, как и в большинстве других своих произведений, ищет ответы на сущностные вопросы, которые ставит перед ним и перед читателем неблагая современность. И один из главных вопросов — как обрести и прорастить, уберечь от болезней или излечить от них то духовное зерно, из которого в конечном итоге появляется более совершенный человек, «человек облагороженного образа».Отсюда исходит то, что едва ли не всякое произведение Б. Гречина, будь то рассказ, повесть, ро
…Вот: голоса, голоса. Слушай их, сердце, как раньше лишь святые могли, когда их огромный зов возносил над землёй, они ж на коленях так и стояли, подъёма не замечая. Т а к они слушали. Нет, Б о г а голос едва ли долго вынесешь ты. Но дуновение слушай: весть, что внутри тишины не прекращает рождаться. Р. М. Рильке, Первая элегия (из сборника «Дуинские элегии»; перевод автора) CURRICULUM VITAE MEDICI [ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ВРАЧА] 1 Жанр записок врача в русской литературе, кажется, совсем не нов: ни Антон Павлович Чехов, ни Михаил Афанасьевич Булгаков не пренебрегли им. Оба они были не только профессиональными врачами, но и профессиональными литераторами, ко мне же последний пункт не относится. Тем не менее, е
2 В 1994 году, завершив два года интернатуры после шестилетнего обучения в Медицинской академии (тогда интернатура называлась ординатурой), я решил приняться за серьёзное исследование в области психотерапии и поступил в аспирантуру к профессору Александру Павловичу Митянову, заведующему кафедрой общей психиатрии. Я тогда ещё не женился и жил со своей мамой, но вечно быть её иждивенцем мне казалось некрасивым, а места врача в областной психиатрической клинике я получить не смог, и поэтому устроился, с моим-то дипломом психиатра, работать школьным психологом. Мама, Надежда Вячеславовна Казначеева, скоропостижно скончалась, когда я перешёл на второй курс аспирантуры. Светлая ей память. В школе я проработал два года. Труд школьного психолога в середине девяностых годов прошлого века не был утомителен: раз в неделю я проводил какие-то тесты, составлял какие-то диаграммы, писал какие-то отчёты да изредка беседовал с детьми. Не стоит и говорить, что з
3Когда первый восторг схлынул, я уразумел, что место, наверное, не самое лучшее для честолюбивого двадцативосьмилетнего врача. Работать надо было по двенадцать часов на дню (с восьми утра до восьми вечера, на ночные дежурства оставался средний и младший персонал), так — два дня подряд, затем два выходных, и снова два рабочих дня. Зарплата оказалась лишь чуть-чуть выше заработка школьного психолога. Впрочем, Митянин ободрил меня тем, что заведующей отделением, Лидии Константиновне Сергеевой, осталось меньше года до выхода на пенсию, что никаких карьерных амбиций Сергеева не имеет и ни одного лишнего дня работать не собирается, что через год, следовательно, я почти наверняка стану новым завотделением, если не окажусь полным олухом. Я выразил сомнение: неужели в отделении не найдётся, кроме меня, достойных врачей? На это Митянин, обругав меня идиотом, пояснил, что врачей в отделении до увольнения моего предшественника было ровно д в а и пос
4— Это вы, значит, тот молодой перспективный товарищ, который собирается сесть на моё место? — такими словами меня в первый день приветствовала Сергеева, полная припухлая женщина с крашеными волосами до плеч, едва я назвался и положил на стол перед ней трудовую книжку. Произнесла она это не зло — устало.— Лидия Константиновна, я пока ничего не собираюсь, просто хочу работать! — едва не возмутился я.Сергеева усмехнулась.— Да полно-ка… За такие деньги мужику работать… Потерпите, Пётр Степанович, ещё год, я вас прошу убедительно. Не подкладывайте мне свинью, на последнем-то году до пенсии — а?Я заверил завотделением, что и в мыслях не затевал против неё никаких интриг.Через неделю я явился к ней снова: я хотел просить свою начальницу приспособить хотя бы комнату отдыха для групповой терапии, а также выделить в распорядке дня специальные полчаса для последней. Сергеева т
5В должностные обязанности врача вменялось у нас не столь многое: он должен был совершать утренний обход и назначать своим пациентам медикаменты, анализы или процедуры. Мужская палата закреплялась за Головниной, моей коллегой, я «духовно окормлял» женскую. Распределение, с точки зрения пола врачей и пациентов, абсолютно нелогичное, но логика во всей клинике, не только в нашем отделении, отнюдь не входила в число лекарских добродетелей. После обхода дежурный врач мог, по своему усмотрению, заниматься с пациентами, работать с документами или просто сидеть в своём кабинете и плевать в потолок. В безусловную обязанность ему вменялось только нахождение на рабочем месте до конца рабочего дня. Иногда (из-за нехватки среднего персонала) врач собственноручно совершал инъекцию или иную процедуру; иногда сопровождал пациентов до мастерских и обратно; иногда беседовал с милосердными родственниками, желающими поскорее спровадить дорогое скорбное разумом существо
6Через четыре месяца терапии Ольга, пациентка с маниакально-депрессивным психозом (диагноз поставили до меня, я маниакальной стадии не видел, а наблюдал одну депрессию, но такую, что не дай Бог никому), итак, Ольга достигла безусловных результатов и была в конце января выписана из стационара с постановкой на диспансерный учёт.Рецепт победы над психозом оказался не очень сложен:— инсулин для мышечного тонуса и аппетита;— спокойные доверительные беседы, вначале в форме моих монологов, совершенно спонтанных;— немного гипнотерапии (аутогенный тренинг я тоже пытался проводить, но он «не пошёл»);— немного классической музыки (я принёс в кабинет ещё и магнитофон), Моцарт, Чайковский, Сен-Санс, Бах, чуть-чуть Сезара Франка, но не Стравинский и не Скрябин, конечно;— чтение книг, которые я брал в библиотеке. Удивительно, что эта тридцатипятилетняя женщина, отнюдь не романтична