Предисловие Л. В. Дубакова

«Рассказчику необходимо найти верную интонацию» — фраза, с которой начинается роман «Mediatores». Но читателю этого романа тоже необходимо найти верную интонацию. Как, впрочем, и читателю любого другого литературного произведения Бориса Гречина. Потому что высказывание по его поводу должно быть если не созвучно тексту в смысловом и стилевом отношении, то хотя бы не чужеродно ему. А даже последнее очень непросто. Проза Бориса Гречина по-прежнему не особенно поддаётся какому бы то ни было привычному филологическому анализу. Соответственно, при такой позиции автора в его произведениях филологам просто оказывается нечего ловить. Да и нечем ловить — то, что на самом деле там есть. Вот и в случае с романом «Mediatores», прочитав его, не знаешь, с какой стороны к нему подступиться, чтобы, написав о нём, уложить, упорядочить прочитанное у себя внутри и, возможно, выступив в роли «медиатора» между текстом и тем, кто его ещё не прочёл или прочёл не особо внимательно. Можно, впрочем, сказать о жанровой специфике этого произведения, которая фиксирует сюжетные повороты текста. Когда начинаешь читать «Mediatores», кажется, что это реалистический роман в духе городской прозы семидесятых-восьмидесятых годов прошлого века, где есть герой с неспокойной совестью, который утопает в быте, но борется с ним внутри себя. Потом роман видится медицинским, и на какое-то время думается, что текст будет двигаться в сторону, например, чеховской прозы, где герой в своей действительной или придуманной другими душевной болезни выступит в качестве живого обличения грубого и как бы здорового мира. После «Mediatores» трансформируется в псевдоисторический роман, особенно популярный в нулевые годы, с его тайными обществами и детективно-религиозными расследованиями. И всё это в романе есть, и сам автор этого не скрывает, проговариваясь об этих и многих иных литературных отсылках. Но эти литературные параллели собственно о «Mediatores» ничего сказать не могут: да, Борис Гречин обращается к ним, по большей части отталкивается от них, но они не являются ключами к тексту. Как и элементы названных жанров. Потому что это не городской роман, не медицинский, не псевдоисторический. Пожалуй, и не любовный. Хотя любовь — важная часть «Mediatores». Вероятно, и не философский. Притом, что тема границ нормальности и сумасшествия, мистической одарённости в амистичном мире, сложности, многослойности устройства психической и материальной реальности, вероятно, главная в этом романе. Этот роман ни то, ни другое, ни третье, ни четвёртое, ни пятое, потому что ему, скорее, подходит тот жанр, которого нет. И литературные параллели в его случае не работают, потому что в основе своей этот роман в полном смысле слова оригинален. Если Борис Гречин к кому и отсылает, то лишь к самому себе. Пять лет назад автор написал роман под названием «Mania Divina» о девушке из психиатрической лечебницы и её враче, где парадоксальным образом пациент и доктор меняются местами в том смысле, что не он её, а она его лечит. Так вот, «Mediatores» продолжают тему излечения человеческого духа. Герой этого романа обретает самого себя, высшего, лучшего, настоящего, и свою истинную любовь. И если уж вмещать это в какие-то жанровые рамки, то я бы снова сказал, что перед нами роман исцеления, в котором исцеляется не только герой, но которым исцеляется читатель — от узости своего сознания, от своей наивной и самонадеянной убеждённости, что он всё знает, а чего он не знает, того не существует в природе, от своей привычки наклеивать ярлыки на реальность, и в частности ярлыки филологические — жанров или аллюзий, что не только не позволяет проникнуть в суть сказанного, но, напротив, уводит от неё всё дальше и дальше. Или, по крайней мере, если не исцеляется, то начинает об этом задумываться. Вот и я, задумавшись, не уверен, что нашёл верную интонацию в своём читательском отзыве о «Mediatores». Что же, пусть её попробует, в самом себе или воплотив в текст, найти другой, более проницательный и внимательный читатель или «медиатор», чем я.

Л. В. Дубаков