Блондинка в Монпелье

Ребёнок испарился на шестой день нашего пребывания в Монпелье.

Но, возможно, ещё и раньше. Я этого не знаю, потому что никак не могу восстановить в памяти события вчерашнего вечера…

Сегодня Натка должна была вернуться после занятий где-то в районе пяти.  Я, конечно, не надеялась, что она придёт точно к этому времени.  Накинула пару часов сверху, ведь ребёнку, наверняка, захочется погулять по городу с новыми друзьями – двумя страшненькими немками, волоокой венесуэлкой и кудрявым бразильским хлопцем.

Кроме того я учла, что моя дочь  будет изо всех сил оттягивать момент возвращения домой. Вряд ли она мечтает поскорее возобновить вчерашний разговор. То, что Натка вчера сказала…

Да она меня просто убила!   

Безусловно, я потребую объяснений!  

Таким образом, до восьми вечера я терпеливо ждала ребёнка, а заодно занималась делами - ноутбук и телефон всегда под рукой. Параллельно восстанавливала здоровье, подорванное накануне. В качестве лечебного средства назначила себе в крупных дозах коктейль из запасов мадам Ларок. Голова у меня не то что раскалывалась, но неприятно гудела.

Я лежала в шезлонге на зелёной лужайке, листала страницы документов в ноутбуке, вносила исправления и   потягивала из запотевшего бокала напиток с приятным горьковатым вкусом. Надо мной шевелила листьями-опахалами пальма с толстым ананасным стволом, благоухали цветы в глиняных кадках всех калибров,  рядом в кустарнике щебетали птицы, а над головой сияло бирюзой прозрачное июньское небо.  

На улице, за изящным забором из кованого железа, скрытые высокой живой изгородью,  перекрикивались местные малыши. Они играли в мяч. Я слышала, как хлопал по асфальту его резиновый бок, как раздавала указания громогласная французская маман из соседнего особняка – чернокожая Луиза… «Они немножко шумные, - извиняющимся тоном говорила мадам Ларок за ужином в саду, когда нас пригибало к столу взрывной волной хохота и визга, а иногда и экспрессивной ругани. – Но, в целом, очень милые  люди».

 Я бы таких соседей давно уже прикончила. У меня нет и десятой части толерантности Виржини.

До самого вечера  я не звонила Натке, чтобы она хорошенько прочувствовала: мамуля сердится. Обычно  за день я успеваю позвонить дочке раз сто, порой вызывая её раздражение. Но сегодня продержалась до восьми вечера. Злилась и дулась,  возмущалась, бормотала ругательства, вспоминая вчерашнее… Как Натка могла так поступить? Ведь взрослая уже девушка,  умная к тому же!

Где были её мозги?

В восемь вечера я всё-таки решила позвонить Натке и поинтересоваться, в какой картинной галерее она прячется от материнского гнева. В музее Фабра? Наверняка, он уже закрыт. В любом случае ей придётся вернуться домой и всё мне объяснить. Серьёзного разговора не избежать.

Я набрала номер дочери, подождала минуту и вдруг поняла, что из окна второго этажа доносится трель Наткиного айфона. Выскочив из шезлонга, сквозь стеклянные раздвижные двери я влетела в дом и ринулась вверх по лестнице. Толкнула дверь в комнату дочери…

Точно! Наткино сокровище, то, без чего она и шагу ступить не может, уютно расположилось в центре двуспальной кровати, на мягком покрывале  и надрывалось изо всех сил. «Ленусик», - сияла надпись на экране.

Это, значит, я звоню, её мать.  

Итак, детёныш забыл дома айфон,  не вернулся из школы, где-то бродит, и связаться с ним нет никакой возможности. А скоро стемнеет – здесь, на средиземноморском побережье это происходит очень быстро…  

Если Натка умудрилась забыть свою драгоценность, вероятно, она собиралась в сильной спешке? Но в  комнате – идеальный порядок, покрывало аккуратно заправлено, стенной шкаф закрыт, на комоде – выставка косметических прибамбасов, флаконы выстроены в ровную линию, на столе – стопка учебников и брошюр по французской грамматике.

Ничего не понимаю. Куда же она делась?    

Где бродит моя бессовестная дочь?

Если загулялась с друзьями – обязательно предупредила бы меня с чужого телефона. Она очень организованный и разумный ребёнок. По крайней мере, до вчерашнего дня я именно так о ней и думала. Да, вчера моя вера в Наткину способность принимать взвешенные и осмотрительные решения пошатнулась, но кредит доверия всё ещё не исчерпан. Я понимаю: если Натка так долго не возвращается, значит что-то произошло…

За окном послышался шум открывающихся ворот, и вскоре внизу, на первом этаже, раздался голос Виржини.  

- Ку-ку, Натали! Ку-ку, Элен! Ку-ку, Кристин!

Так мадам поприветствовала всех постояльцев, то есть, нас с Наткой, а ещё  Кристину, в данный момент тоже отсутствующую. Весь пассаж мадам не прокричала, а мелодично пропела. Дочь,  дрессируя меня перед поездкой, тоже учила правильно произносить некоторые французские слова – причём обязательно их не проговаривать, а петь. 

- Мама, не так! – возмущалась Натка. – Смотри. Или снизу вверх – бо-о-н-жур, или сверху вниз – бон-жу-у-у-р… - дитя мурлыкало, как котёнок. - Французы, они же поют! Ведь это не язык, а музыка!

- Не знаю. Какое-то гырканье, разбавленное хрипами. Гыр-гыр,  гыр-гыр. Уж лучше китайский. И вообще, отстань. Мне французский ни к чему, у меня есть персональный переводчик:  ты…

Я спустилась вниз к мадам Ларок, она сгружала в холодильник покупки. Мы обменялись улыбками. Даже в моём взволнованном состоянии я не могла не отметить, что Виржини, как обычно, выглядит изумительно. От Монпелье до Парижа – восемьсот километров. Но эта дама из провинции – воплощение настоящего парижского шика. А ведь ей прилично за шестьдесят, думаю, даже ближе к семидесяти. Я в её возрасте, надеюсь, буду выглядеть так же эффектно.

Если, конечно, доживу.

Сегодня на Виржини было простое платье, чья бесхитростность компенсировалась массивными и яркими этническими украшениями. Единственный недостаток мадам – она  плохо владеет английским.  Для  жителя Европы это неприемлемо. Без Натки нам с Виржини приходится туго.  К счастью,  мы не первые русские постояльцы у мадам, поэтому ей удалось освоить несколько русских словечек.    

Сейчас Виржини на англо-франко-русской абракадабре объяснила, что не ночевала дома, так как навещала маму.  И там же провела весь день,  пока маман не стало лучше.

Матушке мадам Ларок уже под девяносто, поэтому её детям иногда приходится поволноваться. Но в остальные дни старушка  лихо смолит одну сигарету за другой, любит хорошо поесть и выпить, и, взбив седые кудряшки, активно тусуется в парке с салагами – семидесятилетними дедушками.   Мамулю,  как драгоценный объект, пришлось снабдить тревожной кнопкой. Хотя пожилая дама до последнего сопротивлялась и ни в какую не желала вешать на шею хомутик с прибором. Утверждала,  что это повредит  её имиджу беспечной кокетки, а также вряд ли будет сочетаться с жемчугом и другими украшениями.  

Когда я, наконец, поняла, что Виржини не ночевала дома,  мне стало совсем плохо. А что если Натка исчезла ещё вчера?

Знаками и пантомимой я объяснила мадам, что мой ребёнок куда-то пропал. 

- Виржини, а вчера вечером вы видели Натали? Вчера! Yesterday! Hier! Вче-ра!

- Non! – отрицательно покачала головой хозяйка пансиона, лишая последней  надежды. – Я… Moi…  Ходить… Есть уходящий… Уходить… - она показала три пальца и постучала по запястью.

Я поняла, что вчера Виржини ушла из дома в три часа дня.

Мы с дочерью расстались на площади Жана Жореса в половине седьмого вечера. Натка отправилась домой на трамвае, а мы с Кристиной надолго зависли в уличном ресторанчике. Наверное, недурно выпили, так как, во-первых, после Наткиного заявления мне было необходимо расслабиться, а во-вторых, потому что сегодня я ничего не могу вспомнить. Я даже не знаю, когда мы вернулись домой. Сколько же мы выпили? Бутылку? Две? Цистерну?

Не могу понять, как нам удалось без приключений добраться до дома и  пристроить «ситроен» на маленькой парковке во дворе, не снеся пальму.

Глухая тревога – постоянный спутник заботливой мамаши -  тугим обручем сжала моё сердце. 

- Натали гулять, - щебетала над ухом Виржини. – Avec garçon, гарсон, мальчик!  Гулять!

Она поправила эффектную чёлку, бряцая, словно доспехами, браслетами на запястье, затем поднапряглась  и выдала:

- The weather is fine!

Очевидно, эта фраза сохранилась в её памяти ещё из школьной программы по английскому языку. «Погода чудесная!».  Да уж, я не спорю.

Но где мой ребёнок?!

Я нашла телефон Наткиных языковых курсов и набрала контактный номер. Там никто не отвечал. Естественно, ведь уже девять вечера.

Виржини тем временем пыталась меня успокоить,  изменив направление моих мыслей:

- Элен, кофе? Да? Капучино? Пить, да? Круассан? Кофе, о’кэй? Круассан, о’кэй?

Как же легкомысленны французы! Они демонстрируют поразительную беспечность в самых разных вопросах  –  от секса до  иммиграционной политики. У меня пропала дочь, но я должна успокоиться, выпить капучино, съесть круассан… Да он у меня встанет поперёк горла!

Где моя маленькая доченька?

Моя прелестная блондинка?

Я тем временем с телефона зашла на сайт Наткиной языковой школы,  настрочила письмо на английском и отправила его по электронному адресу, указанному в контактах.  Попросила срочно связаться со мной. И – о, чудо! -  вскоре телефон затрясся мелкой дрожью в моей ладони.

Администратор школы отлично владела английским, почти так же хорошо, как я. Она пообещала выяснить у преподавателя, как прошёл сегодняшний день, не планировала ли Натка с друзьями отправиться на какую-нибудь затяжную экскурсию и так далее.

Внимательная девушка перезвонила через пять минут. Взволнованным голосом она сообщила, что сегодня моя дочь… вообще не пришла на занятия!

- Что?! – в ужасе закричала я, мгновенно покрываясь холодным потом. – Как это - её сегодня не было?!

Виржини с напряжённым лицом следила за моей реакцией. Она поняла, что ничего хорошего мне не сообщили.

- О! – выдохнула она. – Это катастроф. Где есть маленький мадемуазель? 

Итак, находясь в райском уголке на берегу Средиземного моря, я постепенно погружалась в ад. Неведомая сила затягивала моё сердце по нисходящей спирали в чёрную воронку.  

Куда пропал ребёнок?

И даже точнее: куда пропал мой беременный ребёнок?