Глава 21

21

— Хорошо, — ответил я, помолчав. — С тем условием, что сейчас я свяжу тебе руки и завяжу глаза.

Странная и дерзкая мысль пришла мне в голову.

Тина захлопала в ладоши.

— Отлично! Так у меня ещё не было!

Своим ремнём я туго соединил руки молодой женщины с перекладиной стула — Тина поморщилась. Долго я не мог разыскать никакой повязки на глаза, пока не вспомнил, что в домашней аптечке есть бинт.

— Что-то уж очень экстремально, — проворчала моя ученица, пока, впрочем, не проявляя особого нетерпения. Любо-дорого было поглядеть на неё, упакованную таким образом, я не удержался от смешка. — В чём легенда этой игры?

— Легенда? — Я слегка растерялся. Что выбрать из двух: Библию или Шекспира? Увы, Тина очень скверно знает русский язык, да и это богословие от неё так же далеко, как от меня — высшая математика, сколь бы набожной она ни была в современном значении этого слова… — Представь себе юношу и девушку, которые немедленно должны расстаться, иначе ему угрожает смерть от руки её родственников.

— Бр-р, — поёжилась Тина. — Средневековье. Но в конце-то всё будет хорошо?

— Нет, — сурово ответил я. — В конце умрут оба. Его зовут Ромео, её — Джульеттой.

Тина запротестовала, и я запоздало подумал, что неплохо было бы и рот ей заткнуть. Не обращая внимания на её протесты, я наудачу раскрыл «Ромео и Джульетту» и принялся читать, негромко, очень медленно, тщательно артикулируя и заменяя устаревшее thou на уou. Я читал с внутренней дрожью. Я сам не ожидал, насколько выразительны могут быть слова древних книг, когда произносишь их вслух. И даже «выразительны» — неверное слово: речь идёт, скорей, о заклинании, каким подчиняют змей.

J u l i e t

Then, window, let day in, and let life out.

R o m e o

Farewell, farewell! One kiss, and I’ll descend.

J u l i e t

Art thou gone so, my lord, my love, my friend?

I must hear from thee every day in th’ hour,

For in a minute there are many days.

O, by this count I shall be much in years

Ere I again behold my Romeo!

R o m e o

Farewell!

I will omit no opportunity,

That may convey my greetings, love, to thee.

J u l i e t

O, think’st thou we shall ever meet again?

R o m e o

I doubt it not; and all these woes shall serve

For sweet discourses in our time to come.

J u l i e t

O God, I have an ill-divining soul!

Methinks I see thee, now thou art below,

As one dead in the bottom of a tomb.

Either my eyesight fails, or thou look’st pale.

R o m e o

And trust me, love, in my eye so do you.

Dry sorrow drinks our blood. Adieu, adieu!

[Д ж у л ь е т т а

В окошко – день, а радость – из окошка!

Р о м е о

Обнимемся. Прощай. Я спрыгну в сад.

Д ж у л ь е т т а

Ты так уйдёшь, мой друг, мой муж, мой клад?

Давай мне всякий час всё это время

Знать о себе. В минуте столько дней,

Что, верно, я на сотни лет состарюсь,

Пока с моим Ромео свижусь вновь.

Р о м е о

Я буду посылать с чужбины весть

Со всяким, кто её возьмётся свезть.

Д ж у л ь е т т а

Увидимся ль когда-нибудь мы снова?

Р о м е о

Наверное. А муки эти все

Послужат нам потом воспоминаньем.

Д ж у л ь е т т а.

О боже, у меня недобрый глаз!

Ты показался мне отсюда, сверху,

Опущенным на гробовое дно

И, если верить глазу, страшно бледным.

Р о м е о

Печаль нас пожирает, и она

Пьёт нашу кровь. Ты тоже ведь бледна.

Прощай, прощай!

(пер. Б. Пастернака)]

Читая, я не забывал поглядывать на Тину. Она замолчала после первого предложения и слушала, и странно менялось её розовое, румяное, довольное лицо. Моя ученица побледнела, полуоткрыла рот и дышала быстрее, глубже, но не от сладострастия изменилось её дыхание — от страха. Может быть, и слёзы показались в её глазах, но этих слёз я не видел. Тина впечатлительна, как большинство молодых девушек, а в наши дни так редко говорят о смерти. В сочетании же с любовью смерть — вообще запретная тема.

Сказав последнее adieu, я захлопнул книжку, схватил Библию и свою сумку и вышел без лишних слов. Папаша Джов рано или поздно обнаружит Тину и развяжет её, если к тому времени она не освободится сама. Пожалуй, в гневе она устроит погром в моей комнате. Невелика беда.