Часть 2 - Глава 20

20

Четверг, тридцатое декабря, был последним рабочим днём 2004 года. Шёл мой последний урок в шестом классе. Передо мной на столе лежала стопка дневников. Я приступила к объявлению отметок за вторую четверть и пояснению того, за что выставлена та или иная отметка. Была я в самом начале списка, как дверь кабинета открылась. Алёша.

– Что такое? – испугалась я. Юноша был не по-мальчишески бледен.

– Ли… завета Юрьевна, там… к батюшке приехали…

– Кто приехал?!

– Митрополит…

Ох, Боже мой! Этой напасти ещё не хватало!

Я встала с места.

– Спасибо, Алёша… Ребята, разберите дневники сами. Урок окончен.

Я выбежала из школы, не думая, получу или нет головомойку от директора за срыв урока, и со всех ног бросилась к дому отца Кассиана.

Чёрный «Мерседес» у калитки, за рулём дремлет молодой монах или иподьякон. Увидев дорогое авто, я немедленно прониклась к владыке безотчётной неприязнью. Что же евангельскую простоту телесно и вещественно не являет архипастырь душ наших?! Глупое, несправедливое чувство, знаю хорошо, но ведь мы, женщины, так мало властны в своих глупых чувствах!

За собой митрополит не запер. Я взошла в сени, из них неслышно переступила в прихожую и замерла.

Дверь в комнату не была прикрыта плотно, да и будь она закрыта, я бы расслышала каждое слово.

– …И как  э т о  вас угораздило, э т о, отец Кассиан? – вопрошал грозный голос. – Этакую дуру атеистическую на клирос ставить?!

– Да кто вам сказал про атеизм, владыко?

– Не сказали, а сообщают в бумаге!

– В анонимном доносе, владыко, которому Вы верите, видимо, больше, чем рукоположенному иерею.

– А вы ваши фокусы бросьте, отец Кассиан!! Бросьте! И отвечайте мне, как на духу! Крещена эта мадам или нет? Знаете вы об этом или нет?

– Я Вам отвечать, владыко, на Ваш вопрос не хочу…

– Не хотите?! Сдурели вы совсем, ваше преподобие, в вашем Мухосранске сидючи?!

– Одно Вам отвечу, Ваше высокопреосвященство: что если она не крещена, то и апостолы Христовы пребыли некрещёными.

Я прижала руки к зардевшимся щекам.

– Не богохульствуйте, отец Кассиан! Не знаете, что ли, что апостолы нисхождением Духа Святаго крестились при чуде Пятидесятницы?

– Ведаю прекрасно. А до того крещены не были?

Молчание.

– Не были? – повторил Касьян Михайлович вопрос. – Молчание Ваше, владыко, понимаю как согласие. И выходит по-Вашему, владыко, что до дня Пятидесятницы нехристи именем Христовым бесей изгоняли, проповедовали, с самим Христом на Тайной вечере возлежали и первого причастия Богу Живому удостоились – так?

– Тьфу!! Экие мерзости вы проповедуете, господин Струмин! Еретические мерзости! Побойтесь Бо-ога, отец Кассиан! Не покушайтесь на то, до чего умом не доросли! Уж про то, что в плотском грехе с этой бабой живёте, и вовсе я молчу, так побойтесь хотя бы Бо-ога…

– Это тоже в анонимном доносе, владыко, про плотский грех? Видите Вы теперь сами цену этому доносу?

– Не дерзите мне, отец Кассиан! Не дерзите, а отрицайтесь!

– Отрицаться?! Опровергать я это должен?! Не собираюсь, владыко. Считаю ниже своего достоинства.

– Это у вас-то достоинство?! У  в а с?! Передо  м н о й?! Это вы мне в лицо заявляете о своём достоинстве?!

– Ну, хватит! – воскликнула я и, открыв дверь, выступила перед тучным, невысоким священноначальником всей нашей епархии. Невысоким, но что рост? Бывают люди – центры власти, страх внушают они любому, стоящему рядом.

– Вы, владыко, честнейшего, лучшего человека вините в том, в чём бы и враг его не обвинил! – начала я пронзительным, неродственным мне самой голосом. Отчаянно колотилось моё сердечко, как у лисицы, которая тявкает на огромного медведя, желающего раскопать нору с лисятами. Но ведь находит где-то отвагу маленький зверёк… – Как в голову вам взошла такая мысль? Отчего вы других людей меряете по своей мерке? Отчего другим приписываете то, чего сами бы не постеснялись? А вы не постеснялись бы! Женщина чувствует, где скрытое желание! Где грубость, где высокомерие, там и желание!

И не метайте грозные взгляды, не боюсь я их! – Боялась я, скажем прямо, страшно. – Вы меня спросите, какое право я вам имею дерзить? Вам, облечённому священновластием? А я вас спрошу: кто вам дал эту власть? Не признаю я вашу власть, владыко! Господь ли Христос явился с неба и вам в руки посох вложил, и сказал, что вы лучше, и чище, и святей прочих христиан, что имеете право судить прочих? Или честолюбивые люди вас выбрали? Отвечайте! Да что вы ответите? Вы ведь и сами чиновник, а не иерей! Все повадки ваши – чиновничьи, склонность к хамству ваша – чиновничья! Где ваша кротость, где прощение Христово? Где благость, от вас исходящая? Где мудрость? Вы даже не поняли, что вам сказали о крещении, о том, что оно в духе творится! Вы ересью свои собственные слова назвали!

Архиерей сильно стукнул посохом об пол, так что сердце моё ушло в пятки – да оно и до того трепетало птицей, это сердце.

– Вот! – возопил митрополит. – Полюбуйтесь, отец Кассиан, какое древо мерзости произрастили пречудно! Ноги моей у вас больше не будет!

Он прошествовал к выходу, сопровождаемый молодым иподьяконом, и на выходе обернулся.

– И  в а ш е й  ноги в храме не будет! Попомните, уважаемый! И в гимназии не будет! Выкорчуем бесово семя под корень!

Архипастырь шумно вышел из дому, хлопая всеми дверями, которые попадались ему на пути.

Я опустилась на стул.

– Холодно, – прошептала я. – Отчего-то так зябко стало… Господи, что же я наделала, дура, дура? Батюшка, не удержалась. Побейте меня! Я заслужила…

Отец Кассиан вышел в соседнюю комнату, вернулся и положил мне на плечи плед. Сел напротив.

– Вы видите теперь, какая я идиотка?  – спросила я. – Стыдитесь меня?

– Нет, не вижу. Я… – голос его дрогнул. – Не я вас, конечно, произрастил, вы сами такая вышли. Ох, Лиза! Если бы все христиане были, как вы, то рухнула бы наша церковь…

Я закрыла лицо руками от стыда.

– …И из обломков её новая, пречудная церковь восстала, Христу любимый дом, а не жалкое обиталище, – продолжил он тихо и значительно. – Лиза! Не стыдиться вами, а гордиться вами должен. Пойдёмте!

– Куда? – испугалась я.

– В храм – куда ещё? Пока я от служения не отстранён. А после кто крестит вас? – он улыбнулся. – Особенно если узнает, как вы владыке надерзили? Кажется, остались у меня с воскресенья просвирки...

– Просвирки?

– Ну, просфоры. Что вы какая смешная, не понимаете простых русских слов!

Мы прошли через всё Щедрино и Лучинское. Люди останавливались, видя нас вместе, и глядели на нас во все глаза. Вошли в храм, и отец Кассиан запер за нами дверь.

– Может быть, не стоит? – усомнилась я. – Не боитесь вы, батюшка, что скажут что-нибудь об этом?

– Отбоялся! – весело крикнул он.

В тот же час в пустом храме Кассиан Михайлович совершил обряд крещения, а после него – литургию, и причастил меня. Снова, последний раз я была певчей. Чувств своих и ощущений описывать не могу.

– Ну всё, службы днесь совершены. Горите вы очень, Лиза!

– Горю?

– Да. Горите так, что страшно становится. Вам, пока в обитель невестой Христовой не взойдёте – если не взойдёте, – не стоит в храме быть чаще раза в месяц. А с образом ангельским не поспешайте! С этим поспешать не надо…

– А вы, батюшка?

– А мне уже можно.

– Вы постриг примете?

– Ну конечно, Лизонька! Как будто у меня выбор велик…

– А где?

– Под Гаврилов-Ямом есть мужской монастырь, Свято-Никольский.

– Вы после праздников отправитесь, наверное, батюшка? Автобусы в праздники ходить не будут…

– Не знаю про автобусы, а выйду завтра. Лиза! До Гаврилов-Яма отсюда три часа на велосипеде всего. Это только шесть или семь часов пешком. А там уже рукой подать…

– Вы … мне напишете, когда устроитесь?

– Напишу обязательно. Или просто пришлю открытку. Если придёт пустая открытка, знайте, что всё хорошо. Свои вещи я, наверное, распродам и пожертвую в монастырь, после. Вы ничего не хотите взять из моих вещей?

– Нет. У меня есть ваша флейта…

Не сказав ни слова, мы вернулись к двери его дома.

Отец Кассиан поднял руку для благословения.

– Подождите! – попросила я, ведь это благословение означало прощание. – Подождите…

И тихо прибавила.

– Я простая сельская учительница, и я ума не приложу, чем вам заняться, если вы останетесь. Но моё предложение ещё в силе. Давешнее…

Отец Кассиан улыбнулся и отрицательно помотал головой.

Вознёс правую руку, сложил пальцы буквами ICXC и медленно, широко перекрестил меня.

Без слов он закрыл за собой дверь.

Ещё верную минуту я стояла у стеклянной стены, дверь в которой пока не замкнулась навсегда. Или уже тогда она исчезла? Кто нам скажет, когда закрывается и исчезает навеки эта дверца?