19
– Что вы как смотрите тоскливо, Елизавета Юрьевна? – поприветствовал, улыбаясь, меня отец Кассиан в пятницу, двадцать четвёртого декабря.
– Нет, не то чтобы тоскливо… А вы, батюшка, вы как посмóтрите? Вот! – я решительно вручила ему ненавистный плакат. – Поглядите, пожалуйста!
– Изучу обязательно, только давайте пройдём и сядем за стол, как цивилизованные люди.
На столе отец Кассиан развернул плакат и задумчиво уставился на него, поглаживая бороду. Вдруг рассмеялся своим высоковатым голосом:
– А ведь с выдумкой подошли к делу! Вы заметили, Лиза, что крест на моей камилавке ещё и знак плюса во фразе образует?
– На в а ш е й камилавке?!
– На сей фигуре, коя меня живописать должна. Только почему католический? И разве я митрополит, чтобы мне крест на камилавке начертать? Мне и камилавку-то не пожаловал владыка, только скуфью…
– Вам бы всё шуточки шутить, батюшка! – воскликнула я почти со слезами. – Почему вы так благодушно относитесь к этому?
– А что можно изменить гневом, Елизавета Юрьевна? – тихо отозвался он. – И разве можно гневаться на скудомие? Невежество есть болезнь, которая исцеляется единым светом Христова просвещения и никак больше. Разве сердятся на больного? Чем он виноват в своей болезни?
– Тем, что не лечится! Тем, что порочит врача!
– Это не вина, Лиза, а всего лишь несчастье. Да… – он отодвинул от себя плакат. – Ведь можно было предвидеть, что именно к этому и придёт…
Мы помолчали.
– Вам не стоит, Лиза, посещать меня некоторое время, – негромко начал отец Кассиан.
– Ради вас?
– Нет, я человек непугливый. Ради себя самой. Зачем волочить за собой шлейф пересудов?
– Если ради меня самой, и если только вы мне не п р и к а з ы в а е т е, батюшка, я ничего не хочу об этом слышать!
– Я так и думал, увы…
Снова мы помолчали.
– Отец Кассиан! – вдруг сорвалось с моего языка, сама не знаю, как. – Почему… вы не женитесь на мне?
Он поднял на меня глаза, полные такой растерянности, будто только что я изрекла богохульство.
– Не женюсь? – повторил он с испугом. – Ради чего, Елизавета Юрьевна?
– Ради того, например, чтобы эти люди и рта раскрыть не смели!
Он улыбнулся.
– Сочетаются браком не ради этого, Лизонька.
– А ради чего?
– Не «ради»! – неожиданно воскликнул он и встал с места. – Вообще не «ради»! Брак не корыстен, цели его Господь промышляет, а не человек в суете своей! Не ради, а почему! По любви. Удивительно, что я, старик, вам, молодой красавице, говорю такую банальность. По любви! Той самой, которая долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится! Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла! Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит [Первое послание коринфянам, 13:4-7]! Я понимаю, что движет вами: уважение и благодарность, сострадание и чувство вины. Это прекрасные чувства, Елизавета Юрьевна, без насмешки над вами, прекрасные, но по ним ещё не сочетаются браком! Разве вы положите грех на душу, сказав, что любите меня сейчас? В том смысле, какой обычно люди вкладывают в слово?
– Нет, – прошептала я.
– Ну, вот видите!
Отец Кассиан опустился на стул.
– Простите, ради Бога, что я с этакой проповедью на вас обрушился…
– Постойте! – вырвалось у меня. – Кассиан Михайлович, постойте, не решайте так сразу! А что, если... полюблю? Вы говорите: уважение, сочувствие, благодарность, что там ещё? Восхищение забыли. А знаете вы, как недалеко от них до любви? Какой маленький шаг? Один шаг, один! Потому я и не делала этого шага, и не сделала бы никогда, что даже думать себе о нём запретила! А сейчас, когда всё так переменилось, когда вас так ославили, разве сложно будет мне пройти этот шаг, если вы скажете? Вы только скажите…
Я замолчала, даже не имея сил ужаснуться своей дерзости. Мы оба молчали некоторое время.
– Я не скажу, – отозвался отец Кассиан тихо. – Вашим жаром самопожертвования, Лиза, я изумлён и не нахожу слов, чтобы восхититься им.
– Да почему самопожертвования!
– А как же иначе? Как ещё назвать ваше предложение, если не жертвой? Но принять такую Авраамову жертву не могу! Сам Господь не принял, кольми аз менее Его. Я не хочу отравить ваши лучшие годы заботой о старом и больном муже, и вашу зрелость – новым вдовством. И потом, Елизавета Юрьевна! – Он снова улыбнулся. – Знали бы вы ещё, какой я гордый человек…
Я не поняла тогда этих слов. Почему, почему в самые важные моменты я настолько глупа и недогадлива!
Снова мы посидели молча.
– Вам приготовить обед? – спросила я негромко.
– Благодарю вас, честно говоря, не хочется. Кусок после вашего предложения не очень идёт в горло…
– Забудьте, пожалуйста, батюшка, забудьте всё, что я вам, дура, сказала!
Он поднял на меня выразительный взгляд:
– О! Не забуду, и не просите. До смерти не забуду…
Я встала и тихо прошла на кухню, где всё же приготовила обед, точнее, почистила и порезала овощи, сложила в кастрюлю, залила водой и поставила постный суп вариться на малый огонь. Суп может несколько дней стоять в холодильнике. Затем так же тихо я ушла, оставив на кухонном столе записку:
Простите, ради Бога! Я пойду. После всего, что сказала, нет сил оставаться и просто беседовать. Я приду в следующую пятницу – Вы хотите? Кстати, будет праздник. Или мне прийти в другой день? Или вообще не приходить? Я давала Вам свой телефон, но Вы, наверное, его потеряли. Вот, пишу его ещё раз. Пожалуйста, звоните в любое время! В буквальном смысле слова в любое! Бывают случаи, когда нужно забыть про деликатность. Хотя Вы с этим, конечно, не согласитесь…
39Здание Внешторгбанка действительно находилось в паре сотен метров от Дома Змея. Я положила перед операционисткой чек.– Скажите, пожалуйста, эта бумага – настоящая?Девушка со строгой причёской изучала чек очень долго, что-то искала в компьютерной базе.– Да, – ответила она, наконец. – Желаете получить деньги?– Спасибо, не сейчас. А какая сумма?– Здесь же написано!Я прочитала. Сумма равнялась стоимости дорогого автомобиля.– Благодарю вас…Я вышла на улицу – ветер всколыхнул мои волосы. Я разорвала чек на мелкие кусочки и пустила их по ветру.40Зовут меня Лиза и фамилия моя Лисицына. Не я выбирала свои имя и фамилию. Случайны ли имена? Лиса – не название рода, не одно определение характера, не тотем: больше. Профессия? Зов? Служение ли? Судьба.Лиса умна, красива,
38Собрав последние силы, как в полусне я вышла из Дома Змея – и только на улице открыла письмо. На секунду мне показалось, что я держу в руках чистый лист бумаги. И не показалось, а поклясться готова я, что так оно и было! Миг – и на этом листе проступили буквы.Уважаемая Елизавета Юрьевна!Особая сила Вашей преданной любви к Артуру поставила Вас перед выбором. Перед Вами прямо сейчас открываются два пути.Если Вы решите следовать первому, примите, пожалуйста, в качестве скромного вознаграждения за помощь нашему братству чек, который я прикладываю к этому письму и который отнюдь не выражает всю меру нашей благодарности. Получить деньги по этому чеку Вы можете в любом российском отделении Внешторгбанка. Ближайшее – в пяти минутах пешего пути отсюда.Кстати, мы уходили так поспешно, что Артур забыл Вам вернуть пять тысяч рублей. Это от него. Вам они окажутся явно н
37Дверь раскрылась снова, снова вошёл Нагарджуна.– Не подумайте, что я подслушивал, но мне показалось, что вы уже решили.– Вам и подслушивать не нужно, если вы мысли на расстоянии читаете, – проговорила я со смешанным чувством горечи и восхищения. – Кстати, как вы в вагоне оказались? Материализовались в тамбуре?Наг рассмеялся.– Вот ещё! Слишком хлопотно каждый раз материализовываться. Сел на ближайшей станции.– А на станцию как попали?– Приехал на лошади, и даже не спрашивайте, откуда. – Он чуть нахмурился, давая понять, что время беззаботной беседы кончилось. –Думаю, что мы с Артуром не можем задерживаться. Сегодня вечером мы летим в Пекин, из Пекина – в Катманду или Тхимпху, как получится, а оттуда будем добираться до нашего главного центра своими средствами.– Да, – согласилась я с печалью. – А я своими средствами буду возвраща
36Целую минуту никто из нас двоих не мог произнести ни слова.– Что же, – начала я прохладно, горько. – Я за вас рада, ваше высочество. Вы победили. Вы, в итоге, оказались кандидатом в боги, а я – недалёкой бабой-мещанкой.– Не надо так говорить, – очень тихо отозвался он. – Скажите лучше, чего вы хотите?– Я?Снова меня как обдало варом.– Артур, милый, – прошептала я. – Очень я не хочу, чтобы ты уходил. А чтобы остался только из-за меня, не хочу ещё больше.– Почему?– Как почему, дурачок ты этакий? Не каждому предлагают стать бессмертным.– Нет. Почему не хотите, чтобы я уходил? Скажите, и я останусь.Я встала и подошла к окну. Слова сами поднялись из моей глубины – и что я тогда сказала, я, видит Бог, только тогда, только тогда сама для себя и поняла.– Как же ты ничего не видишь? У
35Змей сел рядом со мной на деревянной скамье.– Выслушайте меня, Елизавета Юрьевна, и не удивляйтесь, что я знаю Ваше отчество.Я принадлежу к древнему, многотысячелетнему братству нагов, что в переводе с санскрита означает именно «змея». У нас на Востоке образ змеи не связан с дурными значениями.Говорят, что сам Благословенный Победитель Мары, Учитель богов и людей, Будда открыл столь великие истины, что передать их сразу людям Он не нашёл возможным. Эти истины Он возвестил нам, нагам, и уже мы после научили людей. Чему-то научили, а иное и сокрыли до времени. Главная задача нашего братства – сохранение мудрости в мире. Иногда, правда, нечасто, мы также вмешиваемся в ход мировой истории, подталкивая к совершению великие события, вдохновляя гениев искусства к созданию шедевров, важных для всего человечества, а также наставляя и умудряя людей особо праведной жизни, вне зависимости
34Юноша сидел на стуле, положив руки на колени, и, что меня поразило, тяжело дышал.– Что такое, хороший мой?(«Не стоило бы мне его называть ласковыми словами, в связи с новыми открытиями», – тут же подумала я, но не имела никаких сил удержаться!)– Змея, – прошептал Артур одними губами.– Где змея?!Я в ужасе оглядела комнату. Нет, ничего.– Где змея?!– Не знаю. Где-то совсем близко. Я чувствую.Что-то столь застывшее и восторженное было в его глазах, что я перепугалась до смерти и, как утопающий хватается за соломинку, набрала телефон нашего нового покровителя.– Что такое, Лиза? – заговорил тот первым, приветливо.– Мне кажется, Артуру совсем плохо! Вы в клинике?– Да.– Пожалуйста, спуститесь поскорее!– Уже иду.Мужчина без лишних слов положил трубку. Я запоздало сообра