1

Вершина растворялась во взбитой белесой мгле. Крутая тропа, кое-где проложенная каменными ступенями, обвивала ее как вена и тоже исчезала, вливаясь в нависшее небо.

Четвертый принц подоткнул под пояс полы шелкового платья и, стараясь не думать о предстоящих десяти тысячах шагах, уверенно направился вверх по руслу тропы. Предсказатель ждал его где-то в облаках, в Пагоде Журавля.

Первую, более пологую половину пути, Четвертый принц преодолел бодро, даже не сбив дыхания. Но чем ближе к облачному пристанищу мастера Бао, тем тяжелее давался подъем. Пот вместе висящим в воздухе туманом пропитал одежду, и последняя прилипла к телу, неприятно стесняя движения. В шелках хорошо заниматься каллиграфией под тенистыми сводами дворца, но карабкаться по гребню Таошань… А переодеться во что-то более подходящее уже не было возможности. Времени оказалось так мало, что оно уже просачивалось сквозь границы дня. И с каждым шагом Четвертый принц ощущал, как время, загодя набранное в широкие длинные рукава, ускользает гораздо быстрее, чем он поднимается к жилищу прорицателя.

Лес обрамлял тропу. И сквозь жилистые стволы деревьев проступала зеленая темень. Похожая на предутреннюю глубину императорского пруда. Нет, лучше не думать о доме, не видеть образы и тени места, из которого он изгнал сам себя. Меня ждет путь в тысячи ли. И пусть я сейчас ползу подобно улитке, я ползу к облакам. Прошлое пусть остается внизу.

Привычная тяжесть меча в руке придавала уверенности и устойчивости. Порой, Четвертый принц опирался на меч, как на посох. И на особенно крутых участках, когда ступени, упирались ему грудь, клинок в золоченых ножнах первым находил опору.

Да, далеко забрался мастер Бао. Вот уже много лет он не спускался к подножью. Все необходимое ему приносят ученики. А великий прорицатель теперь напрямую говорит с богами. Молвят, они любят отдохнуть под кипарисовой крышей Пагоды Журавля. Он угощает их чаем, а они делятся мудростью. И теперь Бао знает много заветных слов, способных задобрить самого свирепого демона. Только демоны ему не интересны. И боги. И люди. Прорицатель раскрывает самого себя. Он вообразил себя рекой без истока и устья. Просто рекой. А река не может не знать ответа.

Четвертый принц посмотрел вверх и закрыл глаза. Тропа все не заканчивалась, и вершина, казалось, не стала ближе, а просто отодвинулась. А есть ли вообще эта вершина…? Может Таошань тянется до самой круглой небесной тверди. И Пагода Журавля плавает, как джонка под бамбуковым парусом от облака к облаку. Недаром Бао вообразил себя рекой.

Четвертый принц поскользнулся и сильно ударился коленями. Он поморщился. Нет, пока под ногами земля, есть надежда, что прорицатель никуда не уплыл, вместе со своим течением. И ждет его. Нужно просто идти.

Когда солнце уже перешло точку полдня, а облака остались внизу, Четвертый принц наконец увидел изящные красные обводы журавлиной обители. Весь туман сполз к подножью, а здесь царили ясность и свет. И тишина. Он переступил через алеющий порог и поднялся на самый последний ярус. Принц уже знал, что это последние шаги вверх, и у него еще оставались силы, чтобы сделать их твердыми, наполненными смыслом, стремлением. И почтением. Мастер Бао ждал его.

У маленькой жаровни, на которой темнел старой бронзой маленький чайник, сидел человек. Его волосы, прямые, цвета незамутненных облаков, тянулись к полу, и такая же облачная борода заканчивалась на груди. А под седыми бровями, похожими на кончики дорогих кистей, жили совсем молодые глаза. И в них текла та самая река без конца и начала.

Это был мастер Бао. Мудрец и учитель. Властелин тайн Восьми иероглифов и Девяти летящих звезд. Владетель загадок костей Ицзин и таблиц Цимень. Управитель ветра и воды.

Река текла в простом чистом халате, цвета утра. Ровная спина обозначала течение к небу.

- Ты вовремя, - сказал мастер Бао. – Чай почти готов.

Он воспринял низкий поклон Четвертого принца как должное. Указал на место напротив себя. Гость уселся на соломенную подстилку. Тепло жаровни только подчеркнуло влажность одежды, и Четвертый принц с трудом поборол искушение сорвать с себя отяжелевшие шелка. Бао неторопливо извлек небольшой деревянный футляр, открыл его, и осторожно отсыпал щепотку тонких зеленых завитков. Потом все также неторопливо, с нескрываемой осторожностью, растолок завитки в нефритовой ступке.

Принц почтительно наблюдал. Старик отточенным движением пролил несколько капель кипятка из чайника и взбил в ступке зеленую кашицу. Затем аккуратно распределил кашицу по двум керамическим чашам и залил горячей водой. После Бао сделал приглашающий жест. Принц, придерживая рукава, уважительно кивнул и потянулся к пиале. Сделал маленький глоток. Всем своим видом изобразил высочайшую степень удовольствия.

Прорицатель прищурился, отчего его узкие глаза стали похожи на порезы клинка.

- Порой я отказываюсь от серебра. И тогда очень богатые гости приносят мне чай. Это чжуэцзи – самый божественный сорт Поднебесной. С восточных склонов Эмейшань.

- Достойный напиток для обитателя Пагоды Журавля, - вновь почтительно кивнул Четвертый принц. Впрочем, чай и правда был хорош. Послевкусие бодрило и насыщало.

- Ты можешь подумать, что я придаю излишнее значение подобным вещам. И будешь прав. Я люблю хороший чай. Потому что могу оценить работу солнца, дождей и земли. И труда собравшего урожай. В каждой чаинке Дао больше, чем в головах всех чиновников вместе взятых. - Как поживает Сяо Гуэлинь? – Он спросил это без паузы, словно рассуждениями о чае, как поясом с летящими кистями, отвлекал от движения меча.

Да, мастеру Бао наверное позволено называть императора родовым именем. Сын Неба вряд ли захочет ссориться с обитателем Небесной пагоды. Жизнь даже за стенами дворца, за щитами гвардейцев, за мудростью и хитроумием двора все равно хрупка и непредсказуема. Непредсказуема, повторил про себя принц и сглотнул.

- Император здоров, и страна благоденствует. На границах мир, и урожаи обильны, - склонив голову произнес гость.

-Воистину благое время. Тело владыки - как тело государства. Если владыка во здравии, то и страну минует недуг, - промолвил прорицатель, сделав очередной глоток. – Но Четвертый принц так спешил, что даже не сменил дворцовых одежд… И на лице его смятение, а в сердце тревога. Так ли здорова страна, когда наследник Поднебесной пропитан потом… и страхом.

Четвертый принц хотел выдержать взгляд мастера Бао, но все же опустил глаза. Из-под снежных бровей прорицателя сверкали наточенные лезвия.

- Учитель мудр, - Четвертый принц попытался спрятать за поклоном свою слабость. – Я пришел за советом.

- А мне кажется, ты не пришел. Ты примчался. И не за советом. Тебе ведь нужна помощь, - Бао поставил пиалу на низенький столик, поправил бороду и неожиданно улыбнулся. – Сяо Гуэнь, к чему формальности. Ты проделал нелегкий путь, чтобы добраться сюда. Когда ты родился, сам министр церемоний пришел ко мне просить составить твой гороскоп. А его попросил Сын неба. И поверь, я тщательно… Очень тщательно определил влияние стихий на твою судьбу. И теперь догадываюсь, что привело тебя. Поэтому не уподобляйся лису. Задавай свой вопрос.

Гуэнь сделал последний глоток. Действительно, чжуэцзи прекрасен. Молодость порывиста и не дает возможности неторопливо распознать все тончайшие оттенки вкуса, почувствовать касание первых лучей солнца на листьях, а потом тепло нежных пальцев, срывающих ростки с места… Ничего этого я не чувствую. Не могу проникнуться этим солнцем и этим теплом. Вот только сердце забилось ровнее, четче… И теперь я спокоен. Почти.

Мастер Бао ждал. С ровной спиной и мощным течением к небу. Всезнающий. Всепонимающий. Стоило подняться на вершину, чтобы отчаяние приняло форму слов, которые можно обратить в вопрос. А когда отчаяние позволяет себя разлить в контуры иероглифов, оно из горящего пламени превращается в холодную воду. И уже не важно… И уже можно не спрашивать. Ясность как лезвие наточенного клинка. Ясность – это вот теперь.

Мастер Бао ждал. Но Четвертый принц молчал. Отчаяния не было. Решимости не было. Только ясность.

- Хорошо, - тихо сказал прорицатель.

Гуэнь снова почтительно склонил голову.

- Стоит ли благополучие Поднебесной прикосновения любимой женщины, - Судя по всему, это был не вопрос. Бао повернул голову к раскрытому окну. Свет выбелил его кожу до цвета утренних лотосов. – Любовь превыше закона, важнее ритуала, сильнее порядка. Любовь питает землю и дарит жизнь.

Плечи Четвертого принца расходились вширь. Если мгновение назад ясность еще парила в воздухе, то теперь обретала опору.

- Беда лишь в том, - лицо прорицателя снова оказалось в тени. – Что любовь к женщине длится мгновение. А Поднебесная существует тысячи лет. И если ты попал в это мгновение, не бойся коснуться. Иначе уподобишься мертвому дереву… Касание не сотрясет основ. А лишь сбросит ветхие постройки. Пусть строят новые.

- А если любовь к женщине – это украсть принадлежащее императору? – слова словно сами сорвались с языка. Словно отчаяние еще где-то осталось, какой-то его еще горячий всплеск.

- Даже сын неба не может присвоить любовь, - в голосе Бао проступила едва заметная горечь. – В конце концов, никто и ничто никому не принадлежит. В основе жизни все-таки душа. Душа спрятана в теле, тело можно посадить в клетку, но душа смеется при виде прутьев. Просто из-за любви к телу она составляет ему компанию.

Прорицатель потянулся к чайнику, но, потрогав его за бронзовый бок, оставил на жаровне.

- Страх и сомнения. Сомнения и страх, - Он тяжело вздохнул. – Как это по-человечески. Порой, я скучаю по ним. Здесь в Пагоде Журавля не осталось страхов. Слишком высоко для них.И слишком тесно для сомнений. Вот ты пришел не один. Рядом твое смятение. И мне вдруг захотелось спуститься вниз и тоже в чем-то засомневаться. Испугаться. Ощутить приступ гнева…

Он помолчал, потом внезапно засмеялся.

- Но это пройдет. Пройдет. Всегда проходит.

Четвертый принц поднялся. Вновь поклонился.

- Берегите себя, учитель!

Бао благосклонно кивнул.

- Необязательно слушать старика, вообразившего, что он избавился от привязанностей. Необязательно взбираться на Таошань. Достаточно услышать шепот внутри себя и закрыться от криков разума. И не переживай за Поднебесную. Она как-нибудь справится и без тебя.

Спускаться вниз было гораздо проще. Легче. Будто груз равный своему весу Сяо Гуэнь оставил в Пагоде Журавля.