В этот раз, когда Алестар проснулся, чувствуя себя слабым и пустым, как снятая рыбья шкурка, у его постели — очередная странность — кроме дежурного целителя обнаружился Ираталь.
— Что, опять охраняете? Боитесь, что меня убьют раньше, чем сам сдохну? — съязвил Алестар, переворачиваясь на бок и чувствуя, как начинает молотить от этого простого движения сердце. — Лучше бы убийцу Кассии искали. И того, кто поил меня гарнатой. Хотя вы мне тоже не верите.
— Не мое дело верить или не верить королям Акаланте, мое — служить им и защищать их. Я хотел поговорить с вашим отцом, мой принц, — мягко сказал Ираталь. — Простите, что побеспокоил.
— Извините, — буркнул Алестар, отводя взгляд. — У меня дурной язык, каи-на Ираталь, сами знаете.
— Ничего, — кивнул Ираталь, зависая рядом. — Как вы себя чувствуете?
— Замечательно. Хоть сейчас на большие гонки.
Алес
— Джиад! Страх в голосе Торвальда не подобал принцу крови. Но кто сказал, что все принцы — отменные воины? Торвальд и так делал, что мог, прикрывая ей спину. Резко выдохнув, Джиад подалась вперёд, рискованно пробила прямой удар — острие с мокрым хрустом вошло в грудь противника. Крутнувшись, отбила меч от Торвальда. Принц прыгнул в сторону, чтобы не мешать, и Джиад осталась один на один с чернявым верзилой в красно-синем — гербовых цветах изменника Лаудольва. Верзила оказался хорош, даже слишком. Ухмыльнувшись, он перебросил клинок из правой руки, по предплечью которой стекала струйка крови, в левую. Обоерукий, значит. Джиад ответила усмешкой, также меняя руку: с левшой драться правой именно что не с руки. Продолжая улыбаться, шагнула вперед, ловя неуверенность в метнувшемся взгляде противника. Ну, давай же! Или ты всерьез считал, что Торвальд взял в охрану обычную девку, а твои соратники сами напоролись на меч? — Джи, быстрее! Под руку зачем? Клинок верзилы
Рыжеволосый неторопливо оглядел её от макушки до кончиков сапог. Медленно, нагло, выжидающе. Снова поднял к лицу Джиад ярко-синие, холодно сверкающие глаза, так же лениво разомкнул губы:— Что ж, так себе, но на разок сгодишься. Раздевайся.— Что? — выдохнула Джиад.— Я же сказал, что подарил бы такой перстень за один случайный раз, — усмехнулся иреназе. — Так тому и быть. Двуногих у меня ещё не было, так что можешь гордиться честью доставить мне удовольствие первой из вашего народа.— Вы, наверное, не очень много знаете об обычаях людей, — вымолвила Джиад сведёнными от ярости губами. — У нас подобное не принято.— А что у вас принято делать с теми, кто оскорбляет святыни? — с интересом спросил рыжеволосый мерзавец, шевельнув хвостом, чтоб удерживаться на плаву. — У нас их казнят сдиранием кожи. Или отдают заживо на съедение крабам. Это лучше того, что требую я?Улыбнулс
Дорога домой показалась Алестару бесконечной. Течения здесь менялись постоянно, и тугие струи воды били в лицо то теплом, то холодом; под шкурой салту перекатывались мышцы: зверь, подгоняемый ударами шеста-лоура, мчался изо всех сил. Алестар совсем лег на жесткую голубовато-серую спину, чтобы уменьшить сопротивление воды, обхватил салту руками. По бокам неслись Дару и Кари, тоже прижавшись к самой спине своих зверей, чтоб не отстать. Вперед не лезли, зная, что принц этого не потерпит, да и зачем? Вода впереди чистая, на дне ни камня — ровная песчаная пустошь до самых Врат.Когда Врата показались впереди, Алестар хлопнул салту лоуром, выпрямился, натягивая поводья. Зверь послушно сбавил ход. Каменные столбы Врат высились впереди мрачными темно-серыми колоннами на массивном основании, уходящем в песок. Отец как-то обронил, что скалы Врат не поставлены здесь, а были всегда, еще до первых иреназе. С тех пор Алестар втайне невзлюбил Врата еще сильнее: как может что-то быть д
— Нет, Джи, не надо… — Торвальд мягко отстранился от её объятий, шагнул назад, к столу.Присел на него, ероша влажные после купальни волосы. «Чтобы Торвальд лег в постель, не смыв дневную пыль и пот, — это нужно еще раз уволочь королевский перстень вместе с короной», — усмехнувшись, подумала Джиад.— Почему? — непонимающе спросила она вслух. — Что не так, мой принц?— Я устал, Джи, — смущенно улыбнулся Торвальд, поправляя щипцами догорающую свечу в тяжелом бронзовом подсвечнике рядом с собой. — Весь день метался, как демон чернокнижника…Он и вправду выглядел бледным и измученным, так что Джиад почувствовала укол совести. Её принц… нет, её король вторую неделю на ногах днем и ночью. Договаривается с лордами Королевского Совета, выслушивает петиции купеческих и мастеровых гильдий, разбирает храмовые жалобы и тяжбы простых подданных. Все словно рехнулись, взваливая
Темнели в зелено-голубом полумраке воды карие глаза, так не похожие на яркую синеву зрачков его сына. Король иреназе молчал, ожидая, позволяя Джиад понять сказанное, осознать до самого конца. Но поверить в то, что Торвальд предал, было совершенно невозможно. Должно быть какое-то иное объяснение. Кто-то обманул Торвальда, устроил все это с договором, чтоб заставить его послать Джиад в таверну. Это единственное объяснение. Иначе…Джиад глубоко вдохнула, уже не боясь воды, чуть заметно покалывающей нос и дыхательное горло изнутри. Неважно. Это неважно, потому что узнать правду все равно сейчас не получится. И думать пока надо не об этом. Ведь если решить, что Торвальд ее предал — как жить с этим?— Даже если вы правы, — разомкнула она губы, глядя на иреназе. — Если все это так, я не предмет торговли. Я жрица храма Арубы, телохранитель, а не рабыня. Кто бы ни заключал с вами договор, он не имел права распоряжаться мной.— Это так
— Принц… мой принц…Тихий шепот раздавался совсем рядом, мягко, но настойчиво пробуждая Алестара ото сна. Еще не открыв глаза, он протянул руку, нащупал длинные шелковые пряди и вплел в них пальцы, притягивая говорящую к себе. Обнял другой рукой готовно прильнувшую наложницу, уткнулся губами в макушку. Стало немного легче, показалось даже, что мучительный, доводящий до исступления жар спадает от прохлады лежащего рядом нежного тела. Но это только показалось. Санлия, милая, славная, всегда понимающая и готовая помочь, чем только можно — оставалась всего лишь Санлией. Глотком воды, не способным утолить иссушающую Алестара жажду.— Её доставили, мой принц, — терпеливо повторила Санлия. — Вашу запечатленную привезли с земли.Алестар, осознав, рывком приподнялся на ложе, невольно сбросив лежащую на его груди темноволосую головку наложницы.— Двуногую? Где она?— Мой принц… Прошу вас. Его вел
Джиад рывком села на кровати. Оглядела комнату, в которой, похоже, придется провести немало времени. Да, куда красивее любой виденной ею тюрьмы. Обстановки вот только маловато. Одна кровать, ни сундука, ни столика… Джиад внимательно присмотрелась к стенам. На них виднелись следы, словно от вбитых крюков или гвоздей. В углу — пятно. Наверху, на суше, это выглядело бы так, что стена вокруг чего-то выцвела от солнца, но здесь солнца нет, а пятно, наоборот, светлое. И все равно, похоже, будто что-то, стоявшее у стены, вынесли. Значит, комната была жилой. На стенах роскошная мозаика, полы покрыты гладко отшлифованными мраморными плитками. Зачем такое удобство там, где все равно не ходят, а только плавают? Разве что для красоты.Джиад пощупала бортик кровати. Точно, глаза её не обманули: дерево тамис, что не гниет в воде и становится со временем только крепче. Очень дорогое дерево! Да, это точно не каморка для слуг или рабов. Кто же здесь жил до неё?Изнутри вдр
Королевский советник Руаль за этот месяц постарел, кажется, лет на двадцать. Алестар смотрел на посеревшую морщинистую кожу, мешки под глазами и сгорбленные плечи со смесью жалости, стыда и неловкости. А самое ужасное, что при всем этом Руаль был невероятно похож на Кассию, то и дело проскальзывало что-то до ужаса знакомое в повороте головы и манере плыть, во взгляде, жестах все еще красивых рук… От всего этого Алестару иногда словно в жутком сне мерещилось, что Кассия рядом, только заточена в это немощное старческое тело, словно в темницу, и не может попросить помощи.— Советник Руаль, — почтительно склонил голову Алестар — он вообще стал куда почтительнее с отцом Кассии после… — Если вы не очень заняты, я бы просил о разговоре.— Когда же я был занят для вас, ваше высочество? — склонил в ответ голову Руаль.У него даже голос изменился: из теплого и глубокого стал дребезжащим, каким-то задыхающимся. Кассия была