Часть 3 - Глава 8

8

В пятницу, восемнадцатого февраля, Артур в самом деле не пришёл. Пришла его мама.

Занятие с ним у меня стояло последним и, всякий раз, подождав ради приличия десять минут, я уходила. А в ту пятницу, не успела я отпустить Аню Цивилёву, в дверь кабинета постучали.

– Здравствуйте! Елизавета Юрьевна? Очень приятно!

Элегантная сорокалетняя дама, по виду, действительно, не совсем русская. Дама назвалась: Анна Вячеславовна Болеславич. Подтянутая фигура молодой женщины, во всём облике – что-то от актрисы. Лицо увядающее, но ухоженное. Большие глаза, тонкий нос, большой рот с тонкими губами. Артур похож на мать, отметила я, только рот у него изящней...

Я встала, чтобы уступить свой стул.

– Нет-нет, благодарю вас, я вот здесь присяду... – дама опустилась на вертящийся ученический табурет.

– Скажите, Артур вас не беспокоит? – начала она.

– Беспокоит?

– Не огорчает? Не доставляет хлопот?

– Никаких...

– Он, кстати, очень хорошо о вас отзывается, Елизавета Юрьевна!

– Да ну, – неловко пробормотала я. – Это он зря... Что, неужели так прямо приходит домой и рассказывает?

– Нет, но я же спрашиваю! Если его спрашивать, он всё что хочешь расскажет, простая душа... У Артура ведь талант, правда? – чуть жеманно она растягивала «а», а вообще, каждое слово женщина произносила очень чётко, прямо как актриса на сцене. – Я верю, что у него талант! Или Фейга Вольфовна его перехвалила?

– Нет, вы правы...

– Ну вот, вот, я же говорила вам! – сразу загорелась дама.

– ...Только беда, что у него нет никакого честолюбия. Он, кажется, даже не очень хочет быть музыкантом...

– Как это не хочет?! Елизавета Юрьевна, вы просто немного не понимаете нашу ситуацию! Дело в том, что его отец – это очень жёсткий, деспотичный человек. Он директор строительной фирмы. И у него, Влади́слава (она произнесла имя с ударением на «и»), идея-фикс, о том, что сын обязательно должен наследовать его дело! Ради его, Артура, будущих детей...

– Как-то это глупо: жертвовать сыном ради ещё не родившихся внуков, – пробормотала я.

– А я о чём! Как хорошо, что вы меня понимаете! Артурчик  о ч е н ь  хочет стать музыкантом! Выдающимся исполнителем! И композитором! Иначе он не настоял бы на музыкальной школе, ведь это Влади́слав хотел ему запретить, поскольку мальчик перешёл в девятый класс...

– Настоял?  – переспросила я с сомнением.

– Да, настоял! Артур тоже может быть упрямым. Без всяких скандалов: он просто делает, что хочет, и его при этом не остановить. Маленький, но мужчина. Правда, они договорились о сокращённом варианте, и, конечно, моё сердце обливается слезами, когда я думаю, какой аттестат Артур получит по прихоти своего отца и что в нём будет написано...

– Вы зря расстраиваетесь, Анна Вячеславовна! – мягко произнесла я, постепенно проникаясь симпатией к этой женщине. – Дипломы для музыканта – не самое важное.

– Вы меня так утешаете! Потому что, скажем честно, Елизавета Юрьевна, только я понимаю,  к е м  будет Артур и  ч т о  нужно его сложной творческой душе!

Я решилась сделать первый осторожный шажок в сторону откровенности.

– Это очень хорошо, Анна Вячеславовна, потому что мне кажется, что Артур – не очень счастливый ребёнок...

– Разумеется, он несчастливый! С этой домашней тиранией, с этим самовлюблённым паном откуда ему быть счастливым?!

– Я даже не про то...  – Как многое она знает и о как многом догадывается? – У вашего сына нет близкого человека?

– Я ему самый близкий человек!

– Понимаю. Подруги, я имею в виду...

– Подруги? – опешила дама. – А... зачем ему подруга?

– Как? – растерялась я в свою очередь.

Мать Артура смотрела на меня округлившимися, стеклянными глазами, поджав свои тонкие губы.

– Ему всего пятнадцать лет, Елизавета Юрьевна! Ему совершенно не нужна подруга! Он ещё ребёнок! Вы понимаете, насколько ранняя сексуальная жизнь может повредить психике творческой личности? И не только сексуальная – эмоции даже опасней! Боже, – передёрнулась она. – Я как воображу себе всех этих наглых, омерзительных девиц, которые только и думают, как бы затащить мальчишку в постель! А потом они вопят о своей якобы беременности и тащат паренька в ЗАГС! Нет, Артуру точно не нужна ни одна из этих шмакодявок с голым пузом! Я абсолютно уверена, что у него никого нет! А если появится – он, конечно, скажет мне, и тогда...

– Тогда что?

– Посмотрим. Тогда я найду, уж поверьте, аргументы, чтобы довести до его ума, что ему это сейчас не-важ-но! Или просто запрещу!

– Неужели он вам всё расскажет? – спросила я глухо. Вся моя симпатия к ней успела улетучиться. – И неужели вас послушается, если вы запретите?

– Он не может не рассказать, он всё мне говорит! И не сможет меня ранить! Не посмеет и... и не сможет! Я ведь ему самый близкий человек, всё-таки!

– Конечно, это прекрасно, что он с вами настолько откровенен...

Дама воззрилась на меня внимательно, тревожно.

– А... с вами? – вдруг спросила она. – Скажите, он вам что-нибудь говорил о... нашей семье и... про Влади́слава?

Ни в коем случае не показывать растерянности, смятения! Я простодушно улыбнулась.

– Мне-то, разумеется, нет! Что вы! Это не моё дело, и потом, Артур очень скрытный...

– Да, да, очень скрытный, для посторонних, – тут же подхватила она, не замечая, как сама себе противоречит. – И... я ещё должна обратить ваше внимание, Елизавета Юрьевна, на то, что Артур, как человек с тонкой душой, живёт в мире своих фантазий. Он их иногда путает с реальностью! И поэтому верить ему, конечно, не нужно. Ни в чём!  Это... невротические тенденции.

– Именно, невротические... Ну да. Анна Вячеславовна, что бы вы сделали, если бы узнали, что ваш сын хочет наложить на себя руки? Или убежать из дому?

– Убежать из дому?! Да с чего это?

Первую часть вопроса она будто даже не расслышала, не сочла нужным заметить.

– От подавленности, тоски, депрессии...

– У Артура нет никакой депрессии!

– А невротические тенденции? – ввернула я.

– Они, может быть, есть, но никакой депрессии! С чего бы?

– Например, из-за деспотичного отца.

– Да, честно говоря, он просто на него плюёт! Влади́слав всё пыжится, пытается его приобщить к своей работе – это настолько наивно! Артур, наверное, просто посмеивается над всеми этими выкрутасами. Нет, конечно, никакой подавленности! И разве у него нет меня? Разве он не может мне выговориться? Но вы отчасти правы, Елизавета Юрьевна, в том смысле, что мы держим руку на пульсе. Ведь Артур – это особая личность! Я нашла одного очень хорошего психолога, и с ним я регулярно консультируюсь, пересказываю ей все его реакции. Пока она не видит никаких причин для беспокойства.

– А где вы его нашли? – невинно поинтересовалась я.

– Представьте себе, в его школе! Светлана Рувимовна, прекрасный специалист. Нет, мы, разумеется, не пропустим никакой депрессии... и никакой шмакодявки! Кстати, Елизавета Юрьевна, если вы заметите что-то тревожное или если узнаете нечто, что я, как мать, должна знать в первую очередь...

– ...То я вам немедленно сообщу, – заверила я с самым честным лицом. Она вся осветилась.

– Вот и чудно! Я сразу поняла, что мы найдём с вами общий язык! Позвольте, я запишу вам свой телефон...

Мы тепло попрощались, я закрыла за мамой Артура дверь кабинета. Вернулась к своему стулу, села, положив ногу на ногу, состроила крепкую фигу и помахала ей в воздухе, подумав, что воскрешаю этим жестом традиции Фейги Вольфовны. Дулю вы получите, пани Анна! Слышите? Артур наивен, как пионер, но верить ему не нужно, ни одному слову. Артур – невротик, но при этом весел и радостен, как молодой бычок. Артур измучен отцом-тираном, но при этом беззаботно смеётся над ним и плюёт ему на темя. Артур настоящий мужчина, но при этом он ещё дитя. Совсем завралась пани. «Артур будет выдающимся исполнителем и композитором!» Да я бы на его месте, только из чувства противоречия, сантехником стала! Нет! Грешно и стыдно смеяться, а всё же есть какое-то преимущество у детей, которые выросли в интернате...

Но я-то почему, с какой стати оказалась в центре жизни этого чужого мне юного человека? Или не совсем чужого?