Глава 7. Пока волны не сойдутся

‑ Вкус, ты чувствуешь этот вкус, солдат? – Бартон смеётся и снова наполняет стопки огненной смесью. – Да в этом же, чёрт возьми, вся наша жизнь, ‑ он улыбается, но глаза его холодны.

Мы сидим возле стойки бара на своём собственном выпускном. Здесь куча людей. Многих из них я не знаю по имени. Однако в этот момент имена никого не интересуют. Мы празднуем. Просто и безудержно празднуем то, что стали искусными убийцами, которые на следующий день уже могут получать свои первые смертельные заказы…

‑ Да какая разница, ‑ я поджигаю ему коктейль, ‑ какая разница, если завтра мы всё равно разойдёмся в разные стороны, и через пару лет ты даже не вспомнишь моё имя.

Я смотрю на Барта. Он просто дышит счастьем. Счастьем и самоуверенностью. Его аура светится цветом молодости и радости. Приятный синий цвет, чуть подёрнутый красноватой алкогольной дымкой…

После финальной проверки он знает, что такое убить человека. Так же, как и я. И его это радует - в то время, как меня лишь делает сильнее. Мой Дональд теперь всегда будет со мной, так же, как и Джон Доу Барта. Но он, в отличие от меня, ощущает себя всесильным, Богом… Он думает, что теперь ничего не сможет помешать ему стать богатым, известным, знаменитым и счастливым.

Вечная молодость без портретов на чердаке, вечная сила и столетия удовольствий. Они сливаются у него в длинную вереницу ярких фотовспышек и красивых женщин. Длинную гордую колбасу его уникальности. В его идеальном мире человеческие жертвы - это всего лишь необходимость, дань моде, ещё один кирпичик в построении своей бесконечной жизни. Теперь время моделирования будущего не имеет значения. Барт может никуда не спешить…

‑ Есть только сегодня, никаких «завтра», ‑ неожиданно говорит он, ‑ запомни это, солдат. Есть сегодня, и этот огненный коктейль, и эта ночь и мы, и эта пьяная голытьба, которая была нашими друзьями ещё минуту назад, ‑ он делает поступательный жест двумя пальцами, намекая, что слово «друзья» в этом случае имеют совершенно иное значение и снова обращается ко мне... – И сегодня есть этот чёртов бар и вон та симпатичная барменша, которая хочет меня…

Странно. Неужели я ошибся в Барте? Списал его со счетов раньше, чем следовало?…Я поворачиваюсь в сторону барменши, которая якобы хочет сержанта. Она смотрит прямо на нас, не мигая. У неё длинные волосы, заправленные в небрежную косу, и светлые земные глаза. Она обслуживает солдат спокойно и уверенно. Она знает себе цену и хорошо знает цену на свой алкоголь. Она наливает рюмки на глаз и практически не разливает ни капли. В ней есть внутренняя сила. Мне нравятся такие девушки. Со спокойным взглядом, реально оценивающие себя и, что самое главное, сознательно делающие свой выбор. Я улыбаюсь ей, а она поднимает в ответ стопку с водкой. Да, она определённо нравится мне…

‑ Ты думаешь, что ты лучше их всех? А, Барт? – я смотрю на него и пытаюсь не отвлекаться на барменшу… ‑ Ты думаешь, что твои возможности дают тебе силы и свободу? Ты думаешь, что ты станешь другим?

‑ Я уже другой, ‑ Барт смеётся и по-отечески похлопывает меня по плечу. ‑ А вот ты, похоже, всё ещё остался в своём человеческом прошлом. Всё закончилось, солдат. Утри сопли и попытайся быть похожим на меня…

Он залихватски выпивает рюмку, расчёсывает волосы рукой и подмигивает барменше. Барт уверен, что этот вечер в его руках. Он хочет утереть сопли всем в этом баре, хотя сам ещё не вышел из детского возраста. Я вижу, как его эго растёт с каждой секундой, и мне представляется, как он лопается, рассыпаясь на множество блестящих осколков, в каждом из которых его отражение.

‑ Ты думаешь, что ты лучше меня, потому что уже забыл, как быть человеком? – во мне начинает нарастать негодование. Гнев. Умноженный на алкогольные испарения, он может привести к нежелательным последствиям…

‑ Я просто лучше, солдат, не забивай себе голову ненужными вещами… ‑ он выпиваёт ещё одну рюмку и звонко разбивает её об пол. На нас никто не оборачивается. Звон стекла – это лишь отголоски счастья, осколки удачи, которую мы сегодня обмываем.

 Барт уже явно пьян. Он смотрит на меня свысока и пытается доказать мне, что он лучший… Я с детства не любил, когда со мной разговаривали в таком тоне. Но я молчу, пытаясь не дать гневу выйти наружу. Взорваться. Пытаюсь контролировать себя и поддерживать правильное внутреннее состояние. Нас так учили. А я хорошо усвоил все уроки…

 ‑ Есть твоё призвание, твоя работа, твоя судьба, которую ты выбрал сознательно, продолжает он, ‑  и никто не заставлял тебя идти сюда и продавать свою жизнь. Никто не заставлял тебя быть бессмертным. Правда, Вайлдар? – он поднимает бокал и косится на барменшу сзади меня. Краем глаза я вижу, что она улыбается ему и всё ещё с интересом наблюдает за нами. Это начинает быть чем-то большим, чем простым разговором начальника и подчинённого. Это уже схватка…

‑ Да, Барт, да, ‑ я выпиваю с ним, ‑ но ведь никто не вправе лишать меня моей совести и моей жизни. Я всё равно буду жить так, как я хочу. И если даже сейчас, кто-то выбрал за меня бессмертие, то я потрачу всю жизнь, чтобы больше этого не повторилось…  Я сам буду выбирать…

‑ Мне всё равно, на что ты потратишь свою жизнь, солдат… ‑ устало говорит Барт. ‑  Можешь вообще всю жизнь просидеть в сраном отеле, попивая дешёвое пойло, покалывая себе на ночь Танол… да иногда уходя в переход, чтоб попугать бабулек и пьяниц. Мне всё равно. Понимаешь? Мне всё равно, солдат… Я знаю, что я лучший и я хотел стать лучшим. Всю жизнь… поэтому я - твой сержант, ‑ он наливает себе ещё, забывая о моей рюмке. – А ты не станешь хорошим солдатом никогда, потому что ты очень много думаешь… ты молчишь, солдат, но ты думаешь… а это иногда хуже предательства…И ты прав: через год я даже не вспомню твоё имя, потому что мы будем совсем на разных уровнях этой грёбанной жизни… Вот так, солдат, – он выпивает и начинает уже открыто заигрывать с барменшей. Она не отшивает его, но иногда поглядывает на меня, словно ожидая, что я спасу её…

‑ Я понимаю, ‑ говорю это в спину Барту.  ‑ Теперь я понимаю, Барт.

Я больше не могу контролировать свой гнев. Я понимаю, что он в чём-то прав. Что он хороший солдат, этот Барт. Он всю жизнь хотел быть лучшим. Это началось у него ещё с начальных классов, когда он знал наизусть всё, что задавал преподаватель. И даже чуть больше. На уроках физкультуры он всегда стоял первый и делал все упражнения лучше всех. А потом ещё долго корпел в спортзале, накачивая мышцы и создавая рельеф своего тела. На себя он всегда тратил много времени, и его все любили. Преподаватели ценили его работоспособность, парни - его силу, а девушки - красоту. Сильный, умный и красивый – он был таким всю жизнь. Барт никогда не сможет признать, что в этом мире есть кто-то лучше и успешнее его. Он был моим товарищем все это время подготовки. По крайней мере, я так думал…

Иногда я думал, что мы с ним друзья…

Я могу простить ему гордыню, грубость и бахвальство. Я могу простить ему алкогольный угар и агрессию из-за самки-барменши. Но единственное, что я не могу ему простить, - это безразличие. Этим он заставляет меня сомневаться в правильности моего выбора. Своей правильной с берсеркерской точки зрения позицией он убивает мою людскую уверенность. Он делает меня слабым… 

У меня пропадает желание разговаривать с ним. И вообще со всеми… Они уже продали свою жизнь. А у меня ещё есть выбор. Выбор хотя бы убивать только того, кого я захочу… Мелочь, но иногда даже такой мелочи достаточно для временной победы над своей совестью.

 Я знаю, что они никогда не добьются всего, потому что они уже добились того, чего хотели. Они стали бессмертными,… но они плохо слушали курс наших лекций. Не в бессмертии сила берсеркера и не бессмертием он остаётся в памяти и в выписанных суммах галактических кредиток…

Это они - никто, пустышки, которые не выйдут из своего сраного номера. Они, а не я…

Барт принимает моё молчание за согласие. За проигрыш.

‑ Я так и знал, что ты не понимаешь, придурок, ‑ он отворачивается от меня. ‑ Твои слёзные разговоры в ночной казарме, твои правильные фразы о смысле жизни и нашей человечности, твоё знание галактической психологии… Знаешь, что всё это? – он смотрит мне прямо в глаза, ‑  да это всё чушь!!! Ты ничего не сможешь сделать… ты только разговаривать умеешь… ты болтолог и трус. Ты всегда был трусом, понимаешь, трусом и ничего больше. А знаешь почему? – он говорит это уже слишком громко. Теперь на нас смотрят не только барменша, но и выпускники за соседними столиками. Он явно нарывается. А я просто пытаюсь держать себя в руках. Просто это становится всё сложнее и сложнее. Практически невыносимо сложно…

‑ Почему же, сержант? – я говорю это, стиснув зубы. В моем сердце просто не осталось веселья…

 ‑ Потому что ты боишься жить вечно, солдат. Это самое страшное. Ты бы лучше умер, сдался, понимаешь, но не жил бы одним прекрасным танольным днём, а тем более днём, который будет длиться для тебя целую грёбанную вечность, ‑ он наливает себе ещё и расплёскивая водку добивает меня, ‑ потому что на тебя давит твоя долбанная совесть, солдат… Да, ‑ он смеётся, ‑ совесть… и страх, что ты сделал неправильный выбор…

Я смотрю на его улыбающееся пьяное лицо, пережёвываю правду, брошенную мне в лицо, и понимаю, что уже ничего не исправить. Процесс необратим. И если я сейчас прощу его, то я действительно проведу жизнь там, где он говорил. В отеле с дешёвым пойлом…  Потому что, если я прощу его, я признаю перед всеми, что он прав. Это недопустимо для моей репутации. Я просто не могу простить его…

‑ Ты любишь океан? А, Барт? – я смотрю на него, на его ауру, уже нервно-желтоватую, пьяную, с нарывами от постоянной неудовлетворённости. У меня сейчас точно такая же, наверное, даже более жёлтая, чем у него – Ты можешь всё отдать, чтобы остаться в нём навсегда?

‑ Что ты хочешь этим сказать, солдат? – он отодвигается, готовясь к неминуемому.

‑ Ты знаешь правила кодекса? Ты знаешь их, Барт, ‑ я улыбаюсь, хотя глаза мои холодны. – Я вызываю тебя…

Тишина, странная тишина замирает, замолкает и отходит, съёживается, забивается в самый тёмный угол этого праздничного бара. Даже барменша перестаёт смотреть на нас и, достав сигарету, грустно отворачивается к стене. Надеюсь, она не принимает наш спор на свой счёт…

‑ Кто будет судить? – я обвожу глазами толпу, ‑ бой чести…

‑ Я буду, ‑ наш капитан серьёзен, как никогда. – До смерти, пока волны не сойдутся над головой.

‑ Пока волны не сойдутся над головой, ‑ повторяем мы с Бартом слова клятвы.

Я вижу его глаза, а он - мои,

и знак, который ещё не дан, но уже близок,

и замерший гул толпы,

и барменшу, которая хотела кого-то из нас,

и капитана, который снимает свой форменный китель,

и звёзды, которые не улыбнутся спустя несколько минут.

Всё это лишь брызги. Брызги времени…

Мы уходим в переход почти одновременно. Почти, потому что я быстрее. И всегда был, но не хотел лишать своего товарища этого шаткого статуса начальника. Он проводит очень удачную комбинацию, но я уже выиграл. Он ещё не видит этого, но осознаёт. Барт чувствует это своим сердцем, в котором сидит мой нож.

Его руки с зажатым лезвием проходят в сантиметре от моего глаза, разрезая волны потраченных мгновений. Его тело ещё не смирилось со смертью, не сдалось. Но я помогаю ему. Я бью его ногой, вбиваю его в пол этого праздничного бара. Он лежит - берсеркер, который думал, что будет жить вечно. И волны смыкаются над его головой. Мы приходим с водой и уходим в воду…

Капли времени больно бьют меня по лицу. Очень больно.

А может быть, это просто мои слёзы…